Между оградами по ночам бегали немецкие овчарки и доберман–пинчеры, выдрессированные для охоты на людей и слушающиеся только своих армейских поводырей. Они могли разорвать кого угодно.
В трех футах от внутреннего ограждения натянуты две тонкие проволоки, которые невозможно было заметить тому, кто попытался бы проникнуть за второе ограждение ночью. Затем, в десяти футах от этих проволок, шел еще один забор в пять ниток проволоки на изоляторах, прикрепленных к цементным столбам. Через него проходил электрический ток, смертельный для любого. А чтобы все прохожие имели об этом представление, военные через каждый десяток шагов навешали табличек по периметру ограды. Таблички были пяти типов. На четырех из них черным по белому — объявления: «Опасная зона, при команде — уходите», «Собаки спущены», «Запретная зона», «Электрические заборы», а на пятой — красным по желтому, очень четко: «В. М.
Собственность. Нарушители будут убиты». Только безумец или совсем неграмотный мог бы сунуться сквозь эти преграды в Мортон.
Мы выехали на окружную дорогу близ Мортона, повернули вправо и, проехав среди вересковых полей с четверть мили, оказались перед въездом в Мортон.
Водитель–полицейский резко затормозил перед шлагбаумом и стал опускать стекло дверцы, а возле нас уже оказался сержант охраны с автоматом, направленным, нужно заметить, отнюдь не вниз дулом. Узнав Кливдена, он опустил автомат и сделал знак кому–то нам невидимому.
Шлагбаум поднялся, машина въехала и остановилась перед глухими воротами.
Мы выбрались из машины, прошли через стальную дверь в воротах и направились к одноэтажному бараку с надписью «Приемная». Нас уже поджидали трое. Двоих я знал — полковника Уйбриджа, помощника коменданта Мортона, и доктора Грегори, старшего ассистента доктора Бакстера по блоку «Е».
Уйбридж был настоящим хозяином Мортона, хотя номинально числился подчиненным Кливдена. Стройный, моложавый, с черными волосами и совершенно нелепыми серо–стальными усами. Он считался одним из выдающихся ученых. В Мортоне заключалась вся его жизнь. Он был одним из немногих, кто находился здесь постоянно. Поговаривали, что в год он не более двух раз выходил за ворота Мортона.
Высокий, грузный, смуглый итальянец с карими глазами, доктор Грегори был профессором–микробиологом из Турина. Он являлся одним из уважаемых специалистов среди своих коллег. Третий из встречавших — толстый, грузный, в мешковатом твидовом костюме, походивший на фермера, каковым бы он и стал, не выбери иную профессию, — инспектор полиции в Уилтшире по фамилии Вилли.
После краткого приветствия тон задал Харденджер. Сейчас уже не играла роль субординация — ни генералы, ни полковники, ни армейский порядок с его командами «вперед» и тому подобное. Харденджер дал это сразу понять.
— Инспектор Вилли, вы не должны находиться здесь. Ни один сотрудник окружной полиции не имеет права входить в эти ворота. Сомневаюсь, что вы об этом знали и, конечно, не самовольно пришли сюда. Кто вас впустил?
— Я. Учитывая чрезвычайность обстоятельств, — решительно сказал полковник Уйбридж.
— Позвольте объяснить, — вставил инспектор Вилли. — В наш полицейский участок кто–то позвонил прошлой ночью со сторожевого поста, примерно в одиннадцать тридцать, и сообщил, что команда одной из ваших патрульных машин преследует незнакомца, пристававшего или изнасиловавшего девушку невдалеке от Мортона. А это касается полицейских, но не армейских властей, согласно закону. Туда немедленно выехали дежурный сержант и констебль, но никого и ничего не обнаружили. Только сегодня, приехав сюда, я увидел поврежденный забор и, так сказать, предположил некую связь между двумя происшествиями.
— Что?! Забор поврежден? Это невозможно! — вскричал я.
— Но это так, Кэвел, — сухо заметил стройный Уйбридж.
— А патрульный автомобиль, а сторожевые псы, а проволочные заграждения, а электроток? Для чего же все это?
— Сами можете убедиться. Проволока перерезана, вот и вся штука. Уйбридж вовсе не был так спокоен, как хотел казаться, отнюдь нет.
Оба, доктор Грегори и Уйбридж, были сильно напуганы.
— Во всяком случае, я провел дознание, — ровным голосом продолжал Вилли. — Встретил полковника Уйбриджа и по его просьбе провел тщательное дознание, чтобы что–нибудь узнать о докторе Бакстере.
— И вы сделали это? Разве вам неизвестны инструкции? — спросил Харденджер Уйбриджа, стараясь придать голосу спокойствие. — Все расследования должны проводиться или начальником охраны, или моей лондонской конторой.
— Кландон мертв и…
— О, господи! — не выдержал Харденджер. — Теперь и инспектор Вилли знает, что Кландон мертв. Или вы знали об этом раньше, инспектор?
— Нет, сэр.
— Ну, вот теперь знаете. Скольким это еще известно, полковник Уйбридж?
— Больше никому, — напряженно ответил тот и побледнел.
— Слава тебе, господи! Не считайте, что я до смехотворности соблюдаю правила безопасности. Что мы с вами об этом думаем, полковник Уйбридж, не имеет никакого значения. Всем ведают один–два человека в Уайтхолле. Они отдают приказы, мы их выполняем. А когда речь идет о сохранении секретов, так чего уж яснее. Всю ответственность мы полностью берем на себя. И вы умываете руки, тоже целиком. Конечно, я нуждаюсь в вашей помощи, но она должна отвечать моим требованиям.
— Под этим старший инспектор подразумевает, — сухо заметил Кливден, что самодеятельность в расследовании не поощряется, а запрещается.
Полагаю, вы имеете и меня в виду, Харденджер?
— Пожалуйста, не осложняйте мне работу, сложностей и без вас хватает, сэр.
— Не буду. Но меня, как коменданта, должны держать в курсе дел, у меня есть право присутствовать при вскрытии двери в лабораторию номер один.
— Такое право у вас есть, — согласился Харденджер.
— Когда? — спросил Кливден. — Я имею в виду двери лаборатории.
Харденджер посмотрел на меня.
— Итак? Те двенадцать часов, о которых вы упомянули, уже истекли.
— Сомневаюсь, — ответил я и обратился к доктору Грегори:
— Работала ли вентиляция в лаборатории?
— Нет. Конечно, нет. Никто к ней близко не подходил. Мы оставили все, как было.
— Если что–нибудь было. Положим, растворилось, — вкрадчиво продолжал я. — Как вы считаете, окисление уже закончилось?
— Сомневаюсь. Воздух слишком статичен.
— Все лаборатории вентилируются специально очищенным воздухом, повернулся я к Харденджеру, — который, в свою очередь, очищается в специальной камере. Приступим через час.
Харденджер согласился. Грегори взволнованно глянул сквозь толстые линзы очков большими карими глазами, позвонил и отдал распоряжение, затем вышел вместе с Кливденом и Уйбриджем.
