Все-таки попытаемся понять, зачем, почему и отчего Путин недолюбливает журналистов, как класс, как социальную группу. Он вынужден с ними считаться, их терпеть — это правда. И даже проводить масштабные пресс-конференции. На их подготовку (составление вопросов, выбор лиц, кто тот или иной вопрос задаст, территорий, откуда будут прямые включения, на написание текстов ответов так, чтобы общение имело пристойную форму импровизации) уходят не меньше двух месяцев работы, в которую включены тысячи людей, административный и, конечно же, значительный финансовый ресурс. К тому же, по ходу дела тщательно и заблаговременно выбирается какой-то регион, которому по итогам таких пресс-общений Президент чем-то мог бы помочь лично. Например, отправить в школу 20–30 компьютеров. Поэтому эти пресс-конференции достаточно успешны. Но простые, не обласканные властью журналисты, особенно международные и, как правило, на зарубежных «выездах» Путина чувст-вуют его нелюбовь к своему сословию и улавливают выпады в свой адрес. Путин делает вид, что он шутит с «этой братией», но на самом деле прозрачность очевидна: ему трудно скрыть свою неприязнь к журналистскому цеху.
Где-то в самом начале его президентства это откровенно проявилось в беседе Владимира Путина с Сергеем Доренко в далеком 2001 году.
Путин прекрасно сыграл в том давнем диалоге с «дорогим» журналистом.
Вообще, встречи такого рода один на один с журналистом, редактором, руководителем телекомпании в практике Путина достаточно редки. Инициатива подобных встреч принадлежит окружению Путина из числа кремлевской Администрации. Разговора, как такового, и не было. Говорил практически один Путин. И обронил фразу, давая понять, что «дорогой» Доренко при определенных обстоятельствах может быть полезен и власти. Он сказал:
— Вам же все равно, от кого получать деньги.
И попал в точку. Потом Доренко возмущался, представляя себя глубоко оскорбленным этим разговором, обвинял Путина в цинизме. И весь взрыв негодования объяснялся очень просто — Путин был прав: Доренко выполняя заказы Бориса Березовского, и доказал, что продажности журналиста нет предела. Самое досадное в другом — в словах «раннего Путина» была оценка не только Сергея Доренко, но и всего журналистского цеха. Что ж, на общем подиуме продажности журналисты оказались не первыми, но, увы, и не последними. Это не только констатация реальности, но и проявление ментальности «чекистов», для которых, как я уже сказал, было противоестественно любить журналистов, писателей, актеров, ученых.
Вспоминается еще одно высказывание Путина о свободе слова. Иностранный журналист на пресс-конференции в Берлине в феврале 2003 года спросил президента РФ:
— Как вы оцениваете состояние со свободой слова в России?
— А свободы слова в России никогда не было. Так что, не с чем сравнивать, — почти не задумываясь, ответил Путин.
Согласитесь, странный ответ для президента, во всех своих речах подчеркивающего непременную предрасположенность России к демократическим нормам цивилизованного мира. Но, если вдуматься и отойти от демократического словоблудия, то это ответ вполне правомерный. В чистом виде истинной свободы слова, устраивающей всех, в России, а равно и в Советском Союзе, начиная с горбачевской перестройки, действительно не было. Она всегда имела окраску времени. Либо горбачевского плюрализма, в отношении которого он чуть позже сделал уточнение: «Нам нужен не просто плюрализм, а «плюрализм социалистический». Либо журналистского «беспредела», вызванного отменой, убивавшей всякую мысль долголетней цензурой. Либо жизнь слова в параметрах «управляемой» или «суверенной» демократии (что по сути одно и то же).
Так что, отвечая таким образом, Путин был недалек от истины. Исполнительную власть тяготит какой-либо контроль над ее деятельностью не только со стороны общества, но даже и со стороны парламента. И «продажная» пресса крайне удобна, потому что она, тем самым, лишается права быть выразителем общественного мнения. А раз так, власть свободна и вправе не реагировать на выступления СМИ.
Досадно, но президент В. В. Путин принял именно эти правила игры.
16 октября 2004 года.
Летим в Испанию. На юг. К морю. Взять самим билеты на прямой рейс на Барселону не получилось. И тогдашний руководитель Аэрофлота Валерий Окулов, зять первого российского Президента, забронировал мои места на свое имя. То, что забронировал — понятно. Но то, что за целых три недели до отлета — попросту шокировало. Казалось бы, «хозяин» крупнейшей авиакомпании страны может себе позволить не торопиться. Ан, нет. Всполошился за три недели. А что делать нам, рядовым и законопослушным? Свободных мест нет. Н-да, отдых на теплом морском побережье Испании люб нынче многим россиянам. Вздохнешь и не без улыбки согласишься. А что делать — «достаток пришел в дом колхозника».
Испарившуюся бронь билетов, благодаря зятю бывшего президента России «пускаем по боку». Летим через Прагу. Разница между рейсами на пределе — один час. Но риск греет душу. Вылет из Москвы задерживается на 35 минут. Ну вот, а кто-то говорил: отпуск, раскрепощение души, забудь о проблемах, уйми переживания, отдайся отдыху и ни о чем не думай. Хотел бы я посмотреть на того, кто в подобной ситуации ни о чем не думает. А если самолет опоздает в Прагу на те же самые 40 минут, что тогда? Будем «куковать» в Праге? Терпимый вариант, если бы не два «но». Дочь с детьми ждет нас в Барселоне, багаж тоже зарегистрирован на Барселону. Нас нет, а ее багаж приземлился. Подума-ешь о таком раскладе, и лететь не хочется. Однако летим, и глаз с часового циферблата не сводим. А лететь, между прочим, два часа сорок минут. Нет, не умею я отключаться. Стюардесса успокаивает: «Вам все объяснят, где регистрация на ваш рейс. Аэропорт в Праге небольшой. Это не Франкфурт». Молюсь про себя. Только бы не опоздать. Не опоздали. Примчались к положенной стойке регистрации. Уже шла посадка. Но, слава богу, обошлось. Получили места, летим. А вот в Барселоне нас ждал сюрприз: нашего багажа на крутящейся ленте не оказалось. Так начался отпуск. Заявления, звонки, округленные глаза служащих аэропорта и представителей «Аэрофлота», выражающие недоумение. Пустые извинения и поиски виноватых, которые никто не ведет.
Хотел бы я встретить в Испании Валерия Окулова! Как вы догадались, у меня есть что ему сказать. Ни путных билетов, ни нужного мне багажа. Ну, ничего, подождем, за нами не заржавеет.
РОК
Путин прав, обозначив порочность государственной власти, как всемасштабную. Коррупция стала осмысленным состоянием власти, ее вторым «я». Региональная элита оказалась купленной на корню местной олигархической «братвой». И опираться на такую элиту не только невозможно, но и опасно. А, значит, путь к оздоровлению государственных структур, избранный Путиным, — путь несовершенный, потому как вынужденный. Решения, принимаемые в чрезвычайных обстоятельствах, не бывают идеальными.
В здоровой, благоустроенной, с гарантированной безопасностью, среде, выбранный народом губернатор эффективнее губернатора назначенного, хотя бы уже потому, что его энергетическим ресурсом, является проголосовавший за него народ. Но для этого надо иметь бесспорную стабильность в стране и регионах, управляемость повседневной ситуацией как в центре, так и на местах. Если этого нет, управляемость через механизм прямого президентского назначения главы регионов с усеченной демократической процедурой (утверждение местным парламентом) бесспорно, повышается. В этом случае губернатор уже не скажет: «Президент далеко, а меня избрал народ, и никто иной мне не указ». Теперь в губернаторском стане начинает работать чувство страха, чувство полной зависимости. Для того, чтобы кому-то не резало ухо слово «зависимость», поменяем
его на корректные существительные: «подчиненность», «подотчетность». Но дело в том, что и до путинского демарша самостоятельность губернаторов была видимостью. В реальности, она управлялась кланами собственников «местного разлива» которые и властвуют в регионах, сейчас на пороге второго десятилетия XXI века, ни шатко — ни валко плюсуя свои капиталы, оглядываясь на олигархов «федерального масштаба». Все-таки одна корпорация. Такова реальность. С подобной властью рассчитывать на порядок в стране, на преданность идее, на бескорыстие во благо служения Отечеству не приходится. Хотя эта власть — избранная. Что же так активизировало региональную власть и так стремительно отодвинуло ее от народа, в верности которому еще вчера она клялась повсеместно? Боль за Отечество, желание завершить недостроенное? Возросшая вера в президента? Да кто же поверит этим лукавцам из губернаторского «корпуса»? Их взнуздал на решительную поддержку президентских инициатив не «слобода» кремлевских «опричников», хотя администрация президента Путина не сидела сложа руки, их взнуздал страх: «Мы так долго корили наше прошлое, обозначая его как череду ужасов, которых и в самом деле было немало». Мы кричали во всеуслышание: «Будь прокляты большевики и их революция! Мы никогда не повторим этот ужасный опыт, мы пойдем другим путем. Общество не может жить в атмосфере вечного страха». А тут, вроде как, политика «проклюнулась» такая, что впору отозваться на нее сакраментальной фразой: «Мы это уже проходили».
