И поэтому он оказался полностью застигнут врасплох, когда услышал шум приближающихся грузовиков.
Дафану как-то не приходило в голову, что солдаты, занявшие деревню, могли отправиться выяснять, что случилось с их товарищами, или что, обнаружив следы боя у пруда, они могли найти следы, оставленные грузовиком, который угнала Гицилла, и, следуя по ним, найти этот грузовик, оставшийся без горючего — и в результате имперские солдаты продолжили бы следовать по дороге, желая узнать, что стало с водителем грузовика. Но как только Дафан убедился, что это действительно приближаются грузовики, он мгновенно осознал, что все это было очевидно, и он был глупцом, если не ожидал этого.
Дафан осознал так же и тот ужасный факт, что в фермерском доме был сам Гавалон Великий, и его сопровождали всего лишь двое рабов-колдунов и двое безоружных крестьян. Будет поистине катастрофой, если защитники Гульзакандры потеряют своего вождя даже до того, как начнется решительное сражение.
Поэтому он сразу бросился в дом, крича:
— На коней, на коней! Мы должны скорее бежать! Сюда едут грузовики!
Гавалон отреагировал мгновенно, но не совсем так, как ожидал Дафан. Вместо того, чтобы броситься к лошадям, колдун повернулся к Гицилле и спросил:
— Где демон? Насколько он близко?
Первым предположением Дафана было, что Гицилла не может знать ответ — но когда он увидел, как она встретила устрашающий взгляд Гавалона, то вспомнил, что она знала куда больше, чем должна была знать, еще даже до того, как в их жизни появился Нимиан. С тех пор, как Нимиан коснулся ее, она росла — и физический рост был лишь внешним показателем. Когда Нимиан коснулся ее, она стала принадлежать ему.
«Он коснулся и меня», вспомнил Дафан, но тут же добавил, «но я не Сновидец Мудрости, в отличие от нее. В ней уже что-то было, что-то ждало его».
Глаза Гавалона были темными и круглыми; смотреть в них было все равно что смотреть в ночную бурю — но глаза Гициллы сейчас были еще больше и еще темнее. Любой, кто встретился бы с ее взглядом, был бы напуган — любой, кроме такого человека как Гавалон.
Колдун и Гицилла неотрывно смотрели в глаза друг другу. Гавалон потянулся, чтобы схватить руки Гициллы в свои огромные кулаки — но Гицилла оказалась быстрее. Она схватилась своими недавно удлинившимися руками за его запястья и посмотрела в его лицо пристальным взглядом своих сверхъестественных глаз. Гавалон был ошеломлен — но явно удовлетворен тем, что он увидел в глазах Гициллы, кивнув своей лохматой головой. Потом он отступил назад, Гицилла отпустила его руки.
— Малдайак, за мной! — приказал колдун. — Абдалкури, на коня! Возьми мальчика с собой. Зверолюди должны быть недалеко. Поезжай за ними и приведи их сюда как можно быстрее.
Дафан на секунду растерялся, но когда Абдалкури схватил его за руку и потащил к выходу, он понял, что Гавалон намерен обороняться здесь и оставить с собой Гициллу и Малдайака. Дафан открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле, когда он понял, насколько бесполезны будут его возражения. Он не хотел оставлять Гициллу в опасности, но был не в том положении, чтобы требовать от нее — и тем более от Гавалона Великого — чтобы она пошла с ним.
Когда Абдалкури вывел Дафана во двор, где были привязаны лошади, первый грузовик уже выехал на гребень холма, с которого была ясно видна ферма. Дафан понимал, что он сейчас, должно быть, тоже виден врагу — и что яркая оранжево-синяя расцветка рогатых лошадей слишком выделяется даже на фоне экзотически многоцветной растительности равнины.
— Не бойся, — прошипел волшебник, подталкивая Дафана к одной из лошадей. — У них есть пушки, зато у нас есть чары.
Дафан не вполне понял, что это должно означать, но его внимание было приковано к непосредственной задаче — сесть в седло. Стремя было расположено сейчас как будто еще выше, чем раньше, и использовать его было еще более затруднительно. Но на этот раз лошадь знала его, и, хотя не могла согнуть колени, чтобы ему было легче сесть в седло, она стояла смирно, глядя на Дафана доверчивым, казалось, взглядом.
Собрав всю свою отвагу, Дафан схватился за рожок седла и поднял левую ногу как можно выше. К своему удивлению, он сумел поставить ногу в стремя. Оттолкнувшись от земли другой ногой, он на руках подтянулся в седло.
Удивительно, но это сработало. Он сидел в седле.
Хотя у него больше не было пальца Нимиана, лошадь, казалось, вполне признавала Дафана своим хозяином, или, по крайней мере, своим подопечным. Он должен был признать, что с его стороны не было никакого мастерства наездника, когда лошадь сама повернулась и поскакала со двора, и сама перешла на галоп, как только выскочила за ворота. Дафан быстро понял, что если кто-то и был тут хозяином положения, так это лошадь — но, по крайней мере, она словно бы охотно позволяла ему ехать на себе верхом.
Конь Абдалкури уже ускакал вперед, но как только стало ясно, куда он направляется, грузовики, преодолев холм, разделились, и две машины съехали с дороги, направляясь на перехват.
Дафан думал, что грузовики еще слишком далеко, чтобы отрезать путь Абдалкури, но увидел, что вокруг пушек, установленных в кузовах машин, суетятся люди, и понял, что он и его спутник уже в пределах досягаемости их огня.
Стрельба началась сразу же, хотя вначале открыли огонь из легкого стрелкового оружия. Большие пушки молчали, пока их наводчики пытались прицелиться.
Хотя Дафан услышал свист пули, пролетевшей поблизости, он видел, что грузовики, съехавшие с дороги, слишком сильно трясет на неровной местности, чтобы с них можно было хорошо прицелиться. Он подумал, что при некотором везении и при том, что чем дальше от дороги, тем более неровной будет земля, его уверенно скачущий конь сможет унести его за пределы дальности их огня, прежде чем в него попадут.
К сожалению, его уверенно скачущий конь, казалось, так не считал. Пока лошадь Абдалкури на полном скаку мчалась к горизонту, направляя туда, где должна была находиться свита зверолюдей Гавалона, скакун Дафана развернулся и бросился перпендикулярно дороге, подставив свой бок стрелкам на обоих грузовиках.
Грузовики были уже достаточно близко, чтобы Дафан почувствовал радость стрелков, увидевших такую цель, и понял, что им даже не нужно попадать именно в него, чтобы убить. Если они убьют рогатую лошадь на скаку, падение с нее искалечит Дафана, если не убьет сразу.
Обе большие пушки открыли огонь по тому, что казалось их наводчикам легкой мишенью.
Но они ошибались.
Дафан ощутил ударную волну, когда снаряды пролетели мимо, но они упали на землю и взорвались более чем в сотне ярдов от него. Солдаты продолжали стрелять из винтовок, но Дафан, оглушенный разрывами, даже не слышал свиста пуль. Внезапно он понял, о чем говорил ему Абдалкури, и почему яркая расцветка лошадей — не говоря уже о костюмах колдунов — была такой заметной на любом фоне.
Должно быть, эти чары — разновидность иллюзии. Предполагалось, что лошади и их всадники будут привлекать вражеский огонь — но их очевидное положение было обманчиво. Выстрелы, нацеленные в них, всегда шли мимо.
Или, если не всегда, то по большей части.
Как только Дафан понял действие этого колдовства, лошадь снова изменила тактику. Она повернулась и на этот раз бросилась прямо к одному из грузовиков, словно сама пыталась его перехватить.
Так как они сближались под углом, не было угрозы, что лошадь столкнется с грузовиком, но расстояние между ними быстро сокращалось, и стрелков в грузовиках охватил еще больший азарт. Большие пушки резко развернулись, солдаты, вооруженные винтовками, продолжали стрелять.
Дафан не знал, что делать, кроме как пригнуться как можно ниже в седле. Он прижался лицом к гриве лошади, опустив руки, чтобы схватиться за ее шею. Его правая рука все еще сжимала поводья, но лошадь их не слушалась. Он инстинктивно закрыл глаза, не имея ни малейшего представления о том, что должно случиться — и когда необычно массивные копыта лошади вдруг перестали стучать по земле, Дафан на мгновение подумал, что в него попала пуля, и все его чувства отключились.
Потом он понял, что все еще жив и даже не ранен, и что его скакун совершил невероятный прыжок. Лошадь перескочила через мчащийся грузовик с такой легкостью, словно это был обычный деревянный забор.
Удар о землю сильно встряхнул его, но Дафан не упал, и радость от того, что он еще жив более чем компенсировала пережитый шок. Эта радость стала еще больше, когда передние колеса грузовика, через который он перепрыгнул, въехали в сточную канаву, и машина резко остановилась.
По крайней мере, грузовик просто остановился бы, если бы канава не была такой широкой и глубокой, и если бы тяжелая пушка не была смещена так далеко к задней части кузова. Соединение скорости грузовика, стремительности падения и неравномерной нагрузки привело к тому, что инерция оторвала задние колеса от земли, и машина перевернулась.
