Тяжелый вес машины замедлил опрокидывание, но не мог остановить его. Как только радиатор грузовика уткнулся в землю, тяжелая кормовая часть оказалась в вертикальном положении, и машина начала опрокидываться кверху днищем.
Солдаты в кузове пытались выпрыгнуть. Выпрыгнуть было достаточно легко, но удачно приземлиться — совсем другое дело. Они кувыркались в воздухе, дико размахивая конечностями, и четверо из пяти упали явно неудачно.
Пятый спрыгнул хорошо, и, возможно, даже не был ранен, но задний борт кузова падающего грузовика обрушился на его голову, убив мгновенно.
Второй грузовик, съехавший с дороги, тоже попал в аварию, хотя и не настолько фатальную. Его водитель, предупрежденный об опасности, успел крутануть руль в сторону, когда подъезжал к канаве. Одно из передних колес избежало попадания в канаву, но одного колеса было недостаточно, чтобы удержать грузовик. Если бы водитель заметил опасность на секунду раньше, он, вероятно, смог бы избежать канавы — но левое переднее колесо уже съехало за ее край. Вскоре туда занесло и левое заднее колесо. Этот грузовик не опрокинулся как первый, но накренился и застрял, неспособный более двигаться ни в каком направлении.
Все оружие на борту второго грузовика продолжало стрелять по яркому коню Дафана, но рогатая лошадь была слишком обманчивой целью. Еще два снаряда выбили огромные воронки в разоренных полях, но Дафан чудесным образом оставался невредим.
Секунду или две лошадь мчала Дафана обратно к дороге, где было больше всего солдат противника — но это дало ему возможность увидеть, как разворачивается другой бой, далеко не столь неравный, как тот, в который был вовлечен он.
Чтобы атаковать ферму, грузовики развернулись строем фронта, и имперские солдаты, высадившись из них, направились к дому, где ждали атаки Гавалон, Гицилла и Малдайак. Это было опрометчиво — но откуда могли солдаты знать, что растения, в таком странном изобилии разросшиеся вокруг дома, достигли столь необычной величины лишь за несколько часов?
Эти растения теперь были настоящими гигантами, и они тоже сопротивлялись захватчикам. На секунду Дафан даже подумал, что они остановят атакующих и убьют многих из них, но это были всего лишь растения. Они замедлили атаку, но, как видел Дафан, они не смогут задержать солдат надолго.
У некоторых солдат были огнеметы, вроде того, который сжег лес, и они немедленно пустили их в ход. Растения, казалось, пожирали огонь, и он нравился им на вкус, но огонь продолжался, и вскоре наоборот, начал пожирать их. У других солдат были не только ружья, но и клинки — клинки достаточно острые, чтобы срубить голову человека — и они справлялись с растениями еще лучше, чем огнеметы.
Раненые растения, казалось, с еще большей яростью обвивались вокруг солдат, словно пытаясь раздавить и задушить их. Но когда их стебли отрубали от корней, они теряли большую часть своей силы.
«Но мы побеждаем!», упорно думал Дафан, когда его лошадь снова поскакала в другом направлении. «Мы сдерживаем их!»
Увы, это было не так просто. В кузовах грузовиков у больших пушек все еще оставались артиллеристы, и они открыли огонь по ферме.
Гром орудийных выстрелов сразу же смешался с грохотом рушившейся каменной кладки и треском раскалывающихся деревянных балок, но оглушенному Дафану эти звуки казались очень далекими и какими-то странными.
Не только эти артиллеристы были способны стрелять. Грузовик, съехавший левым бортом в канаву, застрял, накренившись, но не настолько, чтобы невозможно было навести большую пушку, и у солдат в его кузове были винтовки. Они продолжали стрелять по чудесному коню Дафана, хотя шум их выстрелов казался Дафану таким слабым, что было даже странно.
Увы, это не защищало от вреда, который могли причинить выстрелы.
Они все еще плохо целились, но за долю секунды до того, как случилось страшное, Дафан осознал, что если прицельные выстрелы точно пройдут мимо, то неприцельные все же имеют шанс попасть. Потом вдруг наступил странный момент, когда Дафану показалось, что он слышит еще какой-то звук, выделяющийся даже на фоне грохоты стрельбы — и куда более страшный — но он не успел даже задуматься, что это может быть, и, возможно, что это не просто очередная иллюзия.
В его коня попали, и Дафан больше не мог думать ни о чем другом.
Если бы лошадь была ранена в плечо или в голову, она бы упала сразу, и Дафан, кувыркаясь, полетел бы на землю, как те солдаты из перевернувшегося грузовика. Хотя рана, нанесенная животному, была не менее смертельной, попадание пришлось ближе к ее хвосту, похожему на крысиный. Вместо того чтобы перекувырнуться, лошадь словно поскользнулась, ее задние ноги были парализованы, тогда как передние упорно, но тщетно, пытались поднять ее тело с земли.
Внезапная остановка была для Дафана очень резкой, и падение лошади — весьма болезненным, но даже изо всех сил пытаясь не быть подброшенным в воздух, он понимал, что удача все еще на его стороне. Он мог спрыгнуть и откатиться в сторону, и если он только сможет контролировать падение достаточно удачно, чтобы избежать переломов, он будет способен продолжать сражаться — сражаться было ключевым словом, хотя сейчас он был лишен защиты какой-либо магии.
Он спрыгнул и перекатился.
Земля оказалась лучше, чем могла бы быть: твердая, но не слишком. И его мускулы, и его нервы были сотрясены падением, но в конце концов Дафан оказался на земле, лежа на боку и не сломав ни одной конечности. Он даже не запыхался, и сохранил достаточную ясность ума, чтобы оглядеться и посмотреть, где он оказался, и где были враги, прежде чем пытаться встать.
Возможно, умная лошадь намеренно направлялась сюда, а возможно, это была лишь случайность, но Дафан к своей радости обнаружил, что оказался немногим более чем в десяти ярдах от перевернувшегося грузовика, и что корпус машины теперь защищает его от выстрелов.
Менее чем в дюжине футов от него был вооруженный солдат: живой солдат, который смотрел на Дафана и пытался поднять винтовку, чтобы прицелиться. Но у него была сломана рука и нога после неудачного падения, и он не мог поднять оружие одной рукой, как ни пытался.
Дафан бросился вперед и выхватил винтовку из руки солдата — и ударил прикладом его по голове.
«Это за Хойюма!», подумал он.
Мозг Дафана сам произвел расчеты, по которым ему предстояло отомстить еще за сто тридцать жителей деревни, но боль в его сердце не хотела знать никаких расчетов. Его мать, вероятно, уже была в числе убитых, и он знал, что эти солдаты отняли у него все, что он знал и любил. Даже Гицилла была потеряна для него — теперь она принадлежала Нимиану — и боль в его сердце говорила ему, что он абсолютно одинок.
Это боль в его сердце, а не расчеты в мозгу, заставила его развернуть винтовку и броситься в канаву, выглядывая из-за перевернутого грузовика в поисках целей.
Второй грузовик находился менее чем в тридцати ярдах, и он был полон целей.
Дафан даже не вспомнил, что он никогда в жизни не стрелял из винтовки и просто не знает, как это делается. Не остановился он и тогда, когда ощутил, как отдача от первого выстрела ударила в его плечо, еще более болезненно, чем удар от падения с лошади.
Он почувствовал, как ружье выстрелило, но не услышал звук выстрела.
Он стрелял снова и снова — и когда кончились патроны, он заполз за перевернутый грузовик, намереваясь найти новую винтовку, если не догадается, как перезарядить эту.
Он нашел новую винтовку и, находясь в укрытии за грузовиком, продолжил стрелять.
Солдаты с второго грузовика поднялись в атаку, решив, что у него кончились боеприпасы, но они атаковали не в том направлении. Дафан подстрелил двоих, прежде чем они поняли свою ошибку.
Потом появились зверолюди.
Отставшая свита Гавалона бросилась в атаку по полю, как стадо быков, с ревом таким громким, что Дафан и не думал, что такое возможно — достаточно громким, чтобы пробиться сквозь его глухоту, чего не могли даже выстрелы. Хотя рев зверолюдей в ушах Дафана звучал приглушенно, он все равно был ужасным, не человеческим и не звериным, а тем и другим одновременно — всем одновременно, сливаясь в вой такой пронзительной силы, что, казалось, он мог рвать на части.
Дафан тоже взвыл.
Хотя его крик ярости и триумфа был слабым по сравнению с воем зверолюдей, и неслышным даже для него, он тоже добавил свою силу к общему шуму.
Дафан ощутил себя одним целым со зверолюдьми, разделяя их мощь и решимость.
Он выскочил на открытое пространство, чтобы присоединиться к общему бою, теперь выбирая цели с осторожностью, иначе он мог подстрелить союзника вместо врага.
Он был уверен, что убил как минимум еще одного противника, прежде чем в него самого попали — и когда он упал, чувствуя, как поток горячей крови льется, словно водопад, по его лбу, заливая глаза, то не ощутил ничего кроме изумления: ни боли, ни скорби, ни сожаления.
