Выполнять желание мистера Вудса (Woods) я, к сожалению, не мог: на меня навалилась корректура нескольких моих книг; пришлось прокорректировать больше 3000 страниц – было не до писания! (…)
От Э. Симмонса, 24 октября 1967 г.
(…) Вы, вероятно, получили колоссальную антологию Мириам Мортон «Житница русской детской литературы», в которую вошли «Тараканище», «Чудо-дерево» и «Мойдодыр», а также почтительные комментарии насчет Вас и несколько цитат из Ваших писаний. Я рецензирую ее для «Нью-Йорк таймс». К сожалению, в моей дачной библиотеке у меня есть лишь очень немногие оригиналы тех 109 вещей, которые вошли в книгу, поэтому в своей рецензии я не мог привести сопоставлений. Да и места на такие вещи дается минимум. Однако я упомянул о Вашем недовольстве ее переводом «От двух до пяти». А также воспользовался случаем сказать о Вас несколько слов, которые, надеюсь, будут Вам по душе. Если у Вас этой книги нет, я с удовольствием пришлю ее Вам, так же как и свою рецензию, которая должна появиться через несколько недель. (…)
Здесь только что вышли два перевода «Мастера и Маргариты» Булгакова. (…) Я написал отзыв об этих двух переводах для «Сатердей ревью», с кое-какими сравнениями. Если хотите – с удовольствием вышлю и издание «Харпер энд Роу», и свою рецензию. (…)
От Э. Симмонса, 17 декабря 1967 г.
(…) Прилагаю рецензию на «Мастера и Маргариту». Роман получил здесь хорошую прессу, но расходится, видимо, не очень бойко. Мою оценку как романа, так и обоих переводов вы найдете в рецензии. Эта моя работа, видимо, навела американский ПЕН-клуб на мысль пригласить меня, вместе с Оденом и романистом Гленуэем Уэскоттом, в жюри по присуждению премии за лучший перевод этого года. Честно говоря, я пока не читал в этом году ни одного первоклассного перевода с русского на английский, разве что «Мастер и Маргарита» Мирры Гинзбург, но английский язык у нее не безупречен. Может быть, Вы назовете кандидатуру? (…)
От К. Чуковского, 23 декабря 1967 г.
Дорогой Mr. Simmons!
Сейчас я получил вырезку из «The New York Times Book Review» – Вашу статью «Riches from Russia»[364], из которой я узнал, что Вы готовите книгу «Introduction to Tolstoy’s Writings»[365]. Это очень обрадовало меня; чрезвычайно своевременная и нужная книга.
Книги, составленной Mrs. Morton, я еще не видал и охотно верю Вам, что она has ably fulfilled herself imposed purpose[366], но, простите меня, я не вижу wisdom in her criteria[367] для суждения об искусстве художественного перевода. Какие бы она ни изобретала критерии, ее переводы моих вещей бездарны и чудовищно неверны. Она присылала мне свой перевод «The Magic Tree»[368], и когда я откровенно сказал ей свое мнение, она обещала мне не печатать этого перевода. Я продолжаю утверждать, что мои сказки are untranslatable[369]:
ОдеялоУбежало,улетела простыняИ подушка,Как лягушка,Ускакала от меня.
Если переводчик не передаст этих пяти «о», он не передаст экспрессивности этого трехстишия. Без этих пяти «о» строки эти не существуют.
Или возьмите слово «Одеяло», которым начинается строфа. Это слово привлекло меня тем, что в нем на две согласные – целых четыре гласных. Это одно из благозвучнейших слов для детской гортани. Я просто не умею писать без этой внутренней музыки:
Прибегали // два курченка,Поливали // из бочонка,Приплывали // два ерша,Поливали // из ковша,Прибегали // лягушата,Поливали // из ушата.
О ритмике и говорить нечего. Ритмика должна быть гибкой, зависящей от сюжета. Музыка стиха – для меня первое дело. Если бы в строке:
Улетела простыня
не было двух т, я не напечатал бы этих стихов.
Поэтому я без всякой запальчивости, сохраняя доброе отношение к Mrs. Morton, которую считаю почтенной труженицей, – заявляю, что она взялась за невозможное дело, что переводить стихи – не ее специальность.
Бог с нею! Возможно, что прозу она перевела лучше. Кроме того, за нею остается заслуга, что она первая открыла американцам нашу детскую литературу – пусть неумело, но с добрым чувством, с любовью. За это ей можно простить многое. Вас же я хочу от всей души поблагодарить за Ваше дружеское расположение ко мне. Увы, я не «Uncle Chukosha»[370], но давно уже «Grandfather Chukosha»[371]. Меня глубого трогает отзыв такого авторитета, как prof. Ernest Simmons. (…)
От К. Чуковского, 1 января 1968 г.
Дорогой проф. Симмонс.
Спасибо за статью «Out of the Drawer»[372].
Я прочел ее с большим удовлетворением. Очень основательная, солидная статья, дающая американским читателям множество ценных сведений. Но я позволю себе не согласиться с Вашим утверждением, будто «both renderings are adequate and endeavour with varying degrees of success to reflect the quality and spirit of B’s prose»[373].
Я сверял с оригиналом переводы Мирры Гинзбург и часто восхищался ее находчивостью в передаче русских идиом. Перевод г-на Michael Glenny значительно хуже (как Вы сами указываете своими цитатами: «crept», «Casanova», «Magel tov.»). Я могу прислать Вам десятки подобных ляпсусов мистера Гленни. Он – халтурщик, плохо знающий русский язык.
Мирра Гинзбург – художник. Ее переводы пьесы Бабеля «Закат», советской сатиры, Замятина обнаруживают и артистизм, и мастерство, и даже талантливость. Ее огромный плодотворный труд по ознакомлению читателей США с советской литературой должен же быть вознагражден! Было бы чудесно, если бы ей выдали премию.
Жду обещанного снимка Вашего кабинета. Пожалуйста, не забудьте!
С Новогодним приветом! Кланяюсь Mrs. Simmons!
Ваш К. Чуковский
От Э. Симмонса, 1 февраля 1968 г.
Дорогой Корней Иванович!
Ваше великолепное сравнение русского текста Вашего «Чудо-дерева» с переводом миссис Мортон окончательно убедило меня в том, что стихи она переводит плохо. Жалею, что, когда я писал отзыв на ее антологию, у меня не было под рукой оригинала. Я вряд ли мог бы указать на все погрешности, которые нашли Вы, особенно на тонкое использование «ка», – но часть из них вполне мог бы обнаружить. Так или иначе, не следовало бы ей печатать свой перевод после того, как Вы ей сделали столько замечаний по тому тексту, который она Вам прислала, или уж пусть бы честно постаралась его исправить. Все дело в том, что она не поэт, а я всегда был убежден, что переводить поэзию можно, только будучи хоть немного поэтом. (…)
Вполне согласен с тем, что Вы пишете о моем отзыве на «Мастера и Маргариту». Перевод Мирры Гинзбург несомненно намного превосходит работу Гленни, особенно в смысле большей верности оригиналу, что я пытался показать на примере его вопиющих ошибок – я тоже мог бы набрать их куда больше, если б позволяло место. Но я признаю свою вину за ту фразу из рецензии, которую Вы приводите, – возможно, она продиктована тем, что английский язык у Гленни более изощренный и современный. (…) Так или иначе, предпочтение, которое я отдал переводу Мирры Гинзбург, подхвачено издателями и использовано в рекламе, что доставляет мне некоторое удовлетворение. Кстати, Вам, может быть, известно, что Мирра Гинзбург в письмах в «Нью-Йорк таймс» и в «Паблишере уикли» раскритиковала отзыв Патриции Блейк на эти два перевода, опубликованный в «Таймс», и указала на недостатки перевода Гленни. Он ответил неубедительно и в очень неприятном тоне. (…)
От К. Чуковского, 17 апреля 1964 г.
Дорогой профессор Сидней Монас!
Итак, мы оба пришли к убеждению, что и в США и в Англии русская художественная литература в большинстве случаев переводится плохо[374]. У многих переводчиков совершенно отсутствует чувство литературной ответственности. Нет компетентной, страстно заинтересованной критики, которая осуществляла бы строгий – и притом постоянный – контроль над англо-американскими переводами с русского.
Встречаются, конечно, переводы высокого качества – исполненные с любовью, талантливо, но это редкость и чистейшая случайность, нисколько не характерная для общей культуры переводческого искусства. Вдруг появятся отличные переводы «Записок» Аксакова, или тургеневской «Первой любви», или герценовских «Былого и дум», или «Клопа» Маяковского, но это нисколько не мешает большинству переводчиков из года в год безнаказанно коверкать по своему произволу и Гоголя, и Толстого, и Чехова, и Блока, и Шолохова. (…)
Партизанская борьба с этим злом недостаточна. Здесь нужна планомерная, систематическая, неослабная, повседневная деятельность целого коллектива литературных работников, и, судя по Вашей статье, Вы – один из тех, кто мог бы не без успеха участвовать в такой плодотворной работе: в Вашей статье мне послышалась та же обида за русскую литературу, за ее славу и честь, какая томит и меня. Было бы чудесно, если бы Вы выступили с целым рядом горячих статей где-нибудь в «Atlantic» или в «New Yorker» в защиту русской художественной прозы и лирики от многочисленных ее исказителей – небрежных и косноязычных переводчиков.
