— Что ему взбредет в голову явиться в спальню.
Том судорожно глотнул, кадык его дернулся. Ему было так же неприятно выслушивать о той ночи, как ей — рассказывать.
— Я так и не уснула тогда. Сначала перемалывала в голове свою жизнь, потом читала в надежде, что засну. Иногда задремывала, но просыпалась от каждого звука. Примерно в пять утра Эрик завозился.
— Он сразу ушел?
— Не зашел даже в туалет. Думаю, ему не хотелось попасться на глаза соседям, а может, хотел перед работой принять приличный вид.
Судя по отрешенному взгляду, Том погрузился в размышления. Он не барабанил пальцами, не покачивал ногой — просто сидел неподвижно. Его мысли явно блуждали далеко от кухни. Он как будто даже не заметил, что Джиллиан встала из-за стола и прибралась.
Недоеденный омлет отправился в собачью миску, и пес тут же ринулся в ту сторону. При таком аппетите хозяина он вряд ли получал за столом много подачек. Загрузив посуду в машину, Джиллиан протерла все поверхности и снова уселась в безмолвном ожидании.
Внезапно Том вернулся к действительности:
— Какие у тебя планы на сегодня?
— Хочу закончить с перевозкой вещей.
— Только не вздумай ехать туда одна! — проговорил он с нажимом. — Я уже сказал, что сегодня дежурю. Как только освобожусь, заеду за тобой, и мы вместе отправимся за вещами.
— Да ничего со мной не случится, — примирительно заметила Джиллиан и потянулась чмокнуть его. — Телефон при мне, Эрик в отъезде.
Том отвез ее домой (то есть в дедушкин дом) и прощался так долго и сердечно, что она совсем растрогалась.
— Увидимся, — заявил он, наконец, отстраняясь.
— Конечно. Сегодня и всегда.
Глава 26
—Ты в самом деле думаешь, что подлинник выглядит именно так?
Алекс стояла перед картиной, нарисованной Дунканом с черно-белой фотографии. Обычно для воссоздания шедевров пользуются техникой разделения полотна на мелкие квадраты, но он прекрасно обошелся без нее.
Автор подошел сзади и встал так, чтобы тела их лишь самую малость соприкасались.
— Что ты о ней думаешь?
— Что ты не Ван Гог.
— Куда уж мне! — Он ущипнул ее за щеку. — Мое лучшее полотно то, что я когда-то создал на твоем теле.
Воспоминания о тех минутах до сих пор заводили Алекс, но она ухитрилась сохранить самообладание, даже вопреки тому, что Дункан потерся о нее самым недвусмысленным образом.
— Насколько точен твой выбор красок?
— Бог свидетель, я сам хотел бы знать! Слушай, у тебя такая попка… может, позволишь мне ее разрисовать?
Хотя Алекс дала себе слово, что больше не купится на такое предложение, по телу прошла горячая волна предвкушения. Художник художнику рознь. Один творит шедевры на холсте, другой — на живой плоти. В последнем Дункан не сравнится ни с кем.
Пока Алекс размышляла, он успел запустить руки ей под майку. Пальцы пробежались вверх по животу, ладони накрыли груди. Она повернулась в кольце рук (или Дункан повернул ее, но какая разница?), и они оказались лицом к лицу.
— Слушай, подержись минутку за эту штуковину.
Он взял ее руки, завел ей за голову и положил на низкую вешалку для полотенец (их там было много меньше, чем кое-как прополосканных тряпок, которыми он вытирал руки во время работы). Затем с поразительной ловкостью задвинул узкую тумбочку под вешалку, между стеной и Алекс, так что той пришлось изогнуться дугой. Благодаря все тем же урокам танца дуга вышла вполне изящная.
— Ну, прекрасно! И долго мне так оставаться?
— Вплоть до дальнейших указаний.
Дункан закатал ее майку и небрежно закрепил получившийся жгут вокруг локтей. Алекс возвела глаза к потолку.
— Я что, связана? Жгут свалится от первого же движения!
— Извини, но кожаные ремни и наручники я оставил дома.
Дункан наклонился и лизнул по очереди каждый торчащий сосок. Дуга стала еще круче, прямо-таки балетных очертаний, когда тело невольно потянулось за отстранившимся языком. Еще одно касание — и Алекс ощутила первый слабый трепет между ног, предвестник будущего оргазма. Поразительно, как этот тип умеет перебросить ее с нуля почти на пик наслаждения!
«Почти» длилось еще некоторое время, потому что Дункан спешить не любил. Его метод был простым и действенным: удерживать ее в промежуточном состоянии, пока напряжение плоти не станет невыносимым, пока она, уже не сознавая себя, не начнет умолять: скорее, скорее! Он проявлял чистой воды садизм.
За время их романа Алекс изобрела свою собственную маленькую игру — научилась притворяться, что ее не забирает, ну нисколечко. Иногда таким манером удавалось добиться скорейшего облегчения.
Вот и теперь она сказала так кисло, как сумела:
— Слушай, жутко неудобная поза. Если я останусь в ней надолго, заработаю ущемление нерва.
Уловка сработала, но не так, как хотелось.
— В самом деле, — отреагировал Дункан. — Погоди, я сейчас!
Он вышел и вернулся с подушкой, которую сунул ей под поясницу. Бедра приподнялись, обеспечив ему удобный угол для дальнейших манипуляций.
Алекс попробовала увидеть себя его глазами, и картина так ее взволновала, что от первого же прикосновения с губ сорвался стон. За ним последовал другой, более протяжный, когда губы втянули сосок в рот. Она сделала ошибку, выдав себя. Пришлось снова имитировать скуку.
— Я вижу в углу над телевизором паутину. Не понимаю, как ты можешь терпеть грязь! Устрой горничной разгон.
— Кляп я тоже не захватил, но его и не нужно. Сгодится любая тряпка из тех, что у тебя над головой.
— Ты так не сделаешь!
— А ты не вынуждай.
Дункан усмехнулся, и Алекс не удержалась от ответной усмешки. Они так здорово умели вместе позабавиться! Жаль, что он скоро уедет, но пока он здесь, надо наслаждаться каждой минутой, использовать каждый шанс. Алекс приподняла голову и призывно облизнула губы.
Дункан склонился над ней, но помедлил, ища ее взгляда. Сердце сразу зачастило, и он почувствовал не только физическое желание, но и нежность. На глаза навернулись слезы.
Почему, ну почему он должен уезжать?
Дункан обнял ее одновременно властно и ласково, его объятия напоминали мягкую и удобную колыбель, в которой хотелось покоиться. Алекс находилась во аласти могучего и совершенного чувства, сравнимого с прекрасной музыкой. Хотелось унестись на его крыльях, растянуть миг надолго.
«Я люблю его!» — подумала она.
Любовь! Ее невозможно не узнать, от нее нельзя откреститься. С той минуты как ощутил ее — ты ее пленник.
Но как она могла? Почему не убереглась? Постельные игры и удовольствия — вот что их связало, и так должно оставаться до самого отъезда Дункана. Им так хорошо вместе лишь потому, что оба щедры на выдумки, на смех и поддразнивания. Им никак нельзя доводить дело до серьезных отношений. Они слишком разные. Дункан — бродяга, пират, «Индиана Джонс от живописи». Для него нет ничего святого в области чувств, в его глазах она всегда будет только добычей — в точности как мечталось в день их встречи.
