арестую!..
Колонна машин не спеша вытягивалась за окраины городка. Впереди, ощерившись турельными пулеметами, ехал пятнистый бронетранспортер. За ним двигались «даймлеры» с противотанковыми пушками на прицепах, в кузовах, обтянутых брезентом, сидели солдаты. Замыкал это шествие черный «мерседес» полковника и разношерстные легковые машины офицеров, от «опеля» до «фольксвагена».
...С высоты крутого лесистого обрыва, где стоял Щербак, просматривалась дорога на Риваж, заполненная теперь вытянувшейся колонной. Сигналом для атаки должен был послужить взрыв мин под колесами передних машин.
Секунды тянулись нестерпимо долго. Щербак не знал, в каком именно месте заложены мины, и ему казалось, что машины уже проскочили опасную для них зону. Рука машинально нащупывала за поясом ракетницу.
— Ваня! Жми к Савдунину! Что там случилось?
Щербак понимал, что связной не успеет добежать до Савдунина, а если бы и успел, то чем поможет? Но слишком невыносимым, как физическая боль, было ожидание.
Солнце дробилось на стеклах кабин, на никелированных колпаках колес. Долину заволокло гарью выхлопных труб. Антон поискал было глазами начальника штаба, но вспомнил, что Балю пошел с Денелоном, сославшись на недостаток боевого опыта у молодого комбата.
Прогремел наконец первый, затем второй взрывы. Головной бронетранспортер подбросил тупую морду, качнулся и замер. Шедший впритык за ним грузовик свернул в сторону и тоже подорвался на мине. Взвизгнули тормоза командирской машины.
В один миг на дороге образовалась пробка, и, прежде чем гитлеровцы успели высыпать из кузовов и занять круговую оборону, из-за скал, где залегли партизаны, полетели гранаты.
— Ан аван, камарады! Ура-а-а! — закричал Антон и побежал, размахивая автоматом, вниз по откосу.
Партизаны скатились на врага стремительно, как горная лавина. И хотя было приказание не вступать в рукопашную, батальон Денелона с ходу врезался в колонну. Все смешалось: взрывы гранат, автоматные очереди, крики и стоны, бряцанье прикладов, команды, которых никто не мог разобрать в этой яростной свалке.
В самой гуще боя Щербак увидел приземистую фигуру Франсуа Балю. Начальник штаба потерял берет. Простоволосый, без пояса, он тащил из кабины «опеля» майора Штоля. Немец отчаянно упирался, уцепившись обеими руками за руль. Машина вдруг дернулась, рванулась с места, отбросив Балю. Щербак ударил по ней из автомата. Зазвенело стекло. «Опель» врезался в пылающий грузовик. Все произошло за несколько секунд.
— Вы ранены, Франсуа?
Балю поднялся, пошатываясь, посмотрел на окровавленную руку.
— Хотел живым его... он, гад, Жана... Шульгу. Это я виноват! Я накаркал...
В голове колонны шум боя затихал. Оттесненные партизанами Денелона к речке, немцы бросали оружие. Но на выезде из города продолжалась жестокая пальба, натужно ревели моторы. Собрав в кулак ударную группу, полковнику удалось пробиться сквозь окружение. Колонна уцелевших машин бросилась на мост через Амблев.
Настал час Довбыша.
Из-за моста послышался дружный залп. Затем партизаны вышли из укрытия.
— Вперед, братишки! За Одессу-маму! — закричал Довбыш.
Немцы, поняв, что за мостом бойцов немного, ринулись в контратаку. Рота Довбыша понесла большие потери.
С раздробленной ногой Егора вынес с поля боя Куликов.
Из двухсот машин, вышедших час тому назад из Комбле-о-Пона, на восток прорвалось меньше четверти и среди них «мерседес» полковника.
Майора Штоля судьба не пощадила. Смертельно раненного, его извлекли из пылающей машины и положили на траву. Он силился что-то сказать, на губах пузырилась кровавая пена.
— Вот мы и встретились еще раз, господин майор, — сказал Денелон.
Штоль уже не узнавал его.
Мимо шли партизаны, несли тела погибших товарищей. Мишелю казалось, что сегодня он прожил не один день, а целую жизнь. Где-то неимоверно далеко осталось все, что было доныне, теперь такое смешное и несущественное, — ревнивое пестование усиков, которые делали мужественным его юное лицо, и детская мечта поймать диверсанта на базе Либерте.
Франсуа Балю разыскал Щербака на окраине городка у Герсона. Из ущелья, которое рассекало здесь скалистую гору впритык к шоссе, заложив руки за шею, выходили последние группы гитлеровцев. Впереди, зыркая вокруг себя взглядом затравленного зверя, маленькими шажками двигался молодой офицер. Он бормотал что-то неразборчивое и сплевывал под ноги кровь. Мундир висел на нем клочьями.
— Видели вояку? — кивнул на офицера Герсон. — Фанатик! Сам не хотел сдаваться, и солдатам не позволял. Кто-то из своих же и разрисовал... Обыщите его, ребята!
От недавней неуверенности Герсона не осталось и следа. Он мысленно хвалил себя за то, что выполнил приказ команданта точно и не встрял в рукопашную, как Денелон. Потерь в его батальоне было намного меньше. Широкие, кучерявые бакенбарды Герсона, делавшие его похожим на портового матроса, подпрыгивали и дергались, когда он смеялся.
— Командант! Я преждевременно похоронил Жана, — сказал Балю. — Жив ваш адъютант. Я рад...
Щербак опустил руку ему на плечо.
— Вы заслужили порицание, товарищ Балю. Начальник штаба должен помогать командиру руководить боем, а не лезть, как говорят у нас на Украине, вперед батька в пекло.
— Командант, это было просто необходимо. Для меня. Иначе... — Балю запнулся.
— Идите, Франсуа, — сказал Щербак. — Идите. И пришлите ко мне Савдунина...
3
Второй день мы стоим в Комбле-о-Поне. Это небольшой городок, расположенный как раз там, где сливаются Урт и Амблев, административный центр коммуны. Впервые за четыре с лишним года на шпиле ратуши затрепетал бельгийский флаг.
Жители встретили партизан радостными возгласами, с балкончиков частных домов под ноги бойцам женщины бросали цветы. На улицы высыпало все население — от детей до стариков. Были объятия, были и слезы.
Бургомистр, белоголовый, представительный мужчина с орлиным носом, одетый, будто дипломат, и темпераментный, как торговец, произнес речь. Людская толпа подхватила его слова:
— Да здравствует свобода!
Несколько человек бросились с топорами к виселицам. Кто-то принес канистру с бензином. На площади у набережной запылал костер.
Шестьсот пленных под конвоем прошаркали сапогами по грязным улицам, понурые, еще не привыкшие к новой роли. Увидев гитлеровцев, горожане притихли, зашептались.
— Боятся! Долго еще будут бояться, — заметил Савдунин. — Глубоко засел в здешнем обывателе этот страх.
— Не совсем так, — возразил Антон. — Помнишь, в Пульсойере ты удивлялся, что никто и носа не показал на улицу, когда мы нагрянули... А сегодня? Нет, Андрей, в Арденнах уже повеяло ветром свободы!
Четким
