– О–ох! – крестьянин хлопнул себя по лбу. – Начинается! Начинается! Только бы до дому успеть! Только бы… – он уже взмахнул вожжами, но всё же сдержался. – Ну – долго ли стоять здесь собираетесь?. Поехали к нам! Ну…
Алеша старался говорить твёрдым голосом (в то время как голова прямо–таки раскалывалась от переутомления):
– Вы возьмите Олю, ну а я должен ехать – не оставлять же друга в беде…
– Алёшенька, ты же знаешь. – прошептала Оля.
– Ну да, ну да! – махнул он рукою. – Мы с ней неразлучны, ну а стало быть – прощайте!..
В это время дробящийся в воздухе звон усилился много больше прежнего, и вдруг оборвался на предельной ноте – точно струна лопнула. И тут же разразился волчий вой – это была плотная стена заунывных, студящих кровь голодных, злых стонов. Кони захрапели, а мужик простонал, вытягивая руку:
– Пропал, совсем пропал… Сколько ж их…
Алёша проследил, куда указывала его дрожащая рука, и сам невольно вздрогнул – казалось, что меж Мёртвым миром и этим образовалась щель, и вот выплеснулась жуть – по полю, на расстоянии шагов в двести вытягивалась длинная, плотная стена волчьих сияющих безжалостным сиянием глазищ; в притихшем воздухе отчётливо разносился скрежет их клыков – и, казалось, сейчас вот бросятся – сметут своей массой, в клочья раздерут…
– Не–ет, – выдохнул мужик, и вдруг, набравшись храбрости, погрозил им кулаком. – Не настало ещё ваше время! Ещё несколько минуток у нас осталось.
В ответ разорвался яростный, перекатившийся через всё поле вопль – мужик взмахнул вожжами и лошадка, напрягая все силы, понесла его к деревне, при этом мужик, чтобы облегчить ей бег, сбрасывал дрова, а та лошадь, которая прежде несла Ярослава, трусила рядом и грудью подталкивала воз.
Сорвался он так, потому что с этого мгновенья Ночь Большого Полнолуния действительно вступила в свои права: полная луна налилась кровью, и по всему небу протянулись бордовые полосы; волчья стая взвыла и победно и яростно, и вот понеслась к тракту призрачной, но всё равно смерть несущей стеною.
– Давай, Вихрь! Неси нас в этот лес! – кричал Алеша.
Наверное, никогда прежде Вихрю не доводилось носиться с такой скоростью – он весь вытянулся вперёд, он при каждом рывке пролетал по несколько метров, едва касался могучими копытами тракта, как совершал уже новый прыжок – Алёша из всех сил сжал стремена, и хрипел:
– Быстрее! Быстрее, Вихрь! – юноша прямо–таки зубами скрежетал от нетерпения.
Оля оглядывалась назад, на несущегося позади Жара, говорила:
– Бедненький! Ну, пожалуйста, не отставай… Только не отставай…
Тут налетел чёрный лес, сомкнулись вокруг Янтарного тракта, зловеще высились в бардовое небо черные дерева – если возле тракта видна была еще работа лесорубов – пеньки, то дальше, шагах в двадцати начиналась непролазная чаща.
Часто по сторонам тракта распахивались заснеженные, но выпирающие могучими корнями овраги, несколько раз они проносились по каменным мостам; тракт часто поворачивал, огибал какие–то препятствия…
Постепенно багрянец в небе мерк, и проступали поддёрнутые какой–то мертвенной, колдовской вуалью звёзды – даже и глядеть на них, против обычного, было жутко… И вдруг, точно из–за тучи вышла, неожиданно хлынула прямо над головами бордоволикая Луна. Лес залился её ледяным свечением, ответил жутким воем, всё завыло, заухало, и сами собою, словно живые, принялись выгибаться ветви деревьев. Тут точно ветер ураганный налетел – и тяжеленные чёрные крылья, не менее десяти метров в размахе стремительно пронеслись над головами. И Алёша и Оля успели приметить два выпученных глазища, каждый не меньше большой тарелки.
– Никак филин! – крикнул Алёша.
– Да. – тихим голосом подтвердила Оля.
– …Такой филин, пожалуй что, вместо мышей нас с тобою унесёт… – провожая глазами стремительно удаляющуюся птицу, закончил юноша.
А филин, сшибая ветви, пронёсся над трактом, скрылся за его поворотом. До этого, очень крутого изворота был довольно длинный прямой отрезок, и, когда они уже почти пролетели его, Оля, которая всё оборачивалась и подбадривала Жара, выдохнула:
– Они всё ещё гонятся за нами…
И действительно – в это самое время, из–за дальнего изворота выметнулась воющая, зияющая призрачными глазищами волчья волна; увидев тех, за кем гнались, они оглушили воздух своим победным, громогласным воем, побежали ещё быстрее.
Вот резкий разворот – Вихрь, стараясь не уменьшать скорости, напряг могучее своё тело, вот рывок – и прямо перед ними выпученные сияющие мертвенным светом глазищи; вытянулись острейшие когти. Оказывается – это исполинский филин уселся караулить их прямо за этим изворотом. Вихрь отчаянно пытался остановиться – буграми вздулись под его чёрной плотью мускулы – всё же он врезался в жесткие перья – птица взмахнула крыльями, и взвыл тут и ударил их ледяной ветрило такой силы, что Вихрь, едва удерживаясь на копытах, вынужден был сойти с тракта. Ветер не унимался – он поднял снежную обвивающую их стену, в которой ничего не было видно и лишь, когда подступали совсем уже близко, выступали из этого промораживающего марева обледенелые, покрытые уродливыми наростами широченные стволы древних деревьев.
– Ну, Вихрь! – скрежетал зубами Алёша. – Неужели так бесславно нам погибать?.. В волчьем то брюхе! Давай, неси…
Вихрь попытался прорваться обратно к тракту, однако оттуда напирал ветрило такой силы, что он сразу осознал тщетность таких попыток. Один волчище как подгоняя его поскорее развернуться в тёмную чащу – бросился, хотел вцепиться в бок, но был встречен сильнейшим ударом копыта, и отлетел с переломленными костями. Вихрь хоть и с неохотой, хоть и чувствуя ловушку, сделал следующий рывок в глубины лесных дебрей; тут снеговые стены расступились, давали проход – однако позади продолжали реветь, метаться, оттеснять от тракта. Вихрь побежал – но бежал конечно же не так быстро как по тракту, ведь ему приходилось не только огибать то и дело вырывающиеся из мрака стволы, но и следить за тем, чтобы низко нависающие ветви не повредили тем, кому он так преданно служил. Волки продолжал завывать, то и дело мелькали среди стволов их, кажущиеся призрачными телами, щёлкали клыки, вспыхивали жаждущие крови глазищи.
Вот среди стволов пробилось холодное, мертвенно–зелёное сияние, похожее на то, которое тлело в глазищах исполинского филина.
Чаща раздалась в стороны и выехали они на большую поляну. Мертвенный свет разом приблизился – горел он в маленьком окошечке, а окошечко это было прорублено в избе – сразу вспомнились страшные истории про Бабу–ягу, так как стояла эта избушка на курьих ножках. Окружал избушку частокол и на каждом колье зиял пустыми глазницами человечий череп. (Избу же они увидели потому, что стояла она на возвышенности).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
