ничего не крушил и не напивался до смерти. И с горечью наблюдать, как отец собственноручно губил себя.
Зато теперь ни Свет, ни Тьма не смогли бы им управлять. Они просто не достучались бы до сознания, похороненного под многометровыми толщами алкоголя…
Я больше не пыталась его судить. Наверное, отец действительно не хотел, чтобы в нашей жизни всё так сложилось, но не мог ничего изменить. Наверное, у него действительно не осталось выбора, и ему действительно пришлось исполнять приказ не только Тьмы, но и Света — приказ, который он не смел нарушить, чтобы не сделать ещё хуже. Однако подтвердить это не представлялось возможным — отец еле разговаривал и вряд ли понимал, где и зачем находился. Естественно, с работы его уволили, и теперь на мои плечи легла ответственность за пропитание нашей семьи. А впереди уже маячил конец лета, и я понимала, что вернуться в университет возможности не будет — я просто не осилю ещё и учёбу.
Хотя, был ли в ней теперь смысл?..
Ваня иногда помогал мне по дому, возил в магазины и приезжал успокаивать отца, когда тот становился слишком буйным. Изредка, когда у меня появлялся выходной, мы гуляли, однако эти прогулки нельзя было назвать увеселительными. Я скорее устраивала себе отдых от бесконечных домашних дел, семейных и рабочих проблем. Несмотря на то, что мы с Ваней стали часто видеться, разговаривали мы мало, ведь над нами обоими висела необходимость, о которой не хотелось ни вспоминать, ни тем более говорить вслух, но которую каждый из нас ждал с волнением и страхом. Потому большую часть времени мы просто молчали, меряя шагами парки, скверы или пустынные аллеи кладбища.
В один из таких дней Ваня попросил рассказать, что произойдёт, когда начнётся Битва. И я рассказала. Описала то, что помнила, и то, что показывал мне Елиазар, однако умолчала о многих вещах, о которых ему пока не следовало знать. Я не сказала про Давида, не сказала, что возвращалась в прошлое и чем мне пришлось заплатить за это путешествие. И, конечно же, не сказала, какую роль предстояло исполнить ему. Ваня слушал молча, не задавая вопросов и не перебивая. А я гадала, почему Высшие Силы ничего ему не объяснили, и старалась помочь разобраться, пока Свет и Тьма не помогли своими методами.
Ваня сильно изменился. Теперь он меньше смеялся, почти не шутил, стал задумчивее и взрослее. С одной стороны, мне нравилось его новое, более серьёзное отношение к жизни, но с другой — я испытывала боль, поскольку знала, с чем были связанны такие перемены. И всё же Ваня не растерял всегда удивлявшей меня лёгкости в общении, а потому рядом с ним было комфортнее. Я наслаждалась его обществом. Ваня не просто помогал мне физически, но и разделял накопившиеся страхи и переживания, поскольку знал и понимал, о чём я говорила, и не считал меня при этом сумасшедшей. Он тоже не старался отдалиться, ведь только я могла объяснить происходившие в его жизни невероятные события. Однако о том, чтобы снова встречаться, не могло быть и речи. Слишком многое давило на плечи обоих, слишком многое не только объединяло нас, как друзей, но и отдаляло друг от друга, как парня и девушку. Мы хранили одну на двоих страшную тайну. Мы поддерживали друг друга в молчаливых раздумьях и не давали друг другу сойти с ума. И мы просто ждали, помогая друг другу пережить это долгое и мучительное ожидание…
Монотонные и тяжёлые будни угнетали. Теперь всё произошедшее казалось лишь дурным сном, приснившимся в одну неудачную ночь и оставившим после себя неприятную тревогу, которая постепенно развеивалась среди дневных забот. Забывалось, как Елиазар неожиданно появлялся и исчезал, сметая привычную жизнь, словно мусор. Как он возвращал в прошлое, заставляя заново переживать волнительные моменты. Как Тьма заманивала в свои сети, а потом всё рушила и уничтожала. Забывалась авария и мамина смерть, и только частые поездки на кладбище напоминали, что всё это произошло на самом деле.
Не имея возможности проститься с ней тогда, я пыталась загладить свою вину теперь, разговаривая с её могилой. Я никак не могла осознать, что в земле лежало её бездыханное тело, что мамы больше не было под синим небом и никогда уже не будет. Казалось, что её просто не выпускали из больницы, не давали ни с кем общаться, и потому она исчезла из нашей жизни.
Поначалу я просыпалась в слезах и переживала, что ничего не могла исправить. Я не желала мириться с тем, что мама ушла, отдав свою жизнь за моё короткое и ничего не давшее путешествие в прошлое, вспоминала, как она страдала — брошенная и преданная — и у меня разрывалось сердце. Мне не сообщили подробностей её смерти и не позволили посмотреть видеозапись. В полиции сказали, что мама искалечила себя и умерла от полученных травм, поэтому её похоронили в закрытом гробу. Но на самом деле всё было иначе — мама дождалась окончания своего наказания, Тьма больше ничего не могла сделать, и тогда её забрал Свет. Елиазар воспользовался мною и подарил ей ту единственную помощь, в которой она действительно нуждалась.
Я не знала, откуда взялась подобная уверенность. Возможно, я даже сама всё придумала, однако мама так открыто и ясно улыбалась с надгробия, что не хотелось верить в плохое. На этой фотографии она не была похожа на измученную, обессиленную женщину, которую я навещала в больнице и которую теперь видела по ночам — молившую о помощи и обвинявшую меня в своей смерти. Фотография была сделана десять лет назад, когда её «Болезнь» ненадолго отступила.
Нет, мама не могла уйти во Тьму, посвятив свою жизнь помощи Свету, и просто обязана была попасть на небо. Или туда, куда попадали праведники, если Рая на небе не существовало. Я понимала, что ко мне приходил не её призрак, а сделанная Тьмой копия. Это была попытка заставить меня поменять Выбор, ведь мама никогда не стала бы умолять присоединиться к Тьме — ни при жизни, ни после смерти.
Лишь после всех этих мыслей и дней, проведённых на кладбище, моя душа и совесть, наконец, немного успокоились, и страшный сон с её участием стал сниться реже.
Сны о прошлой Битве тоже пропали. Последнее, что я видела, были странные вспышки, которые накрывали моё сознание в томографе. Чудо-аппарат словно излечил меня, избавив от кошмаров, или же Высшие Силы уже показали всё, что хотели и могли показать, и потому
