— Я могу сослаться на ваши показания?
— Господин Степанов, я отношусь к вам с уважением, как к серьезному противнику, не надо впадать в пропагандистскую трясучку. Если мы заключим джентльменское соглашение, я передам вам несколько страниц из секретной стенограммы совещания людей Дигона и Фрица Труссена с Леопольдо Грацио в Лондоне за пять дней до трагедии, разыгравшейся в номере покойного… У нас есть подходы к его личному секретарю фрау Дорн, только поэтому мы и стали обладателями документа, проливающего свет на все дело…
— Лыско вывели из-за этого?
— Видимо. Но, как вы понимаете, он не был ключевой фигурой. Убрали, чтобы не мешал схватке гигантов.
— Леопольдо Грацио убил Витторио?
— Возможно, — кивнул Дон Баллоне. — Иначе люди Дигона так не взволновались бы после заявления инспектора Шора. Итак, господин Степанов, я внес свое предложение, слово за вами…
Через десять минут после того, как Дон Валлоне церемонно раскланялся со Степановым, он был уже на вилле, принадлежавшей Хасану Ареджи, состоявшему на связи с контактом резидента ЦРУ Джона Хофа.
Дон Валлоне выпил грог, грея пальцы о горячий бокал, и только после этого сказал:
— Можете звонить вашему другу… Думаю, человек, интересующий его, поверил мне.
"Центральное разведывательное управление.
Майклу Вэлшу.
Совершенно секретно.
Операция по дезинформации тех сил, которые вас интересуют, проведена успешно. Дон Валлоне ожидает, что наше обещание содействовать его контракту с "Ойл оф Даллас" будет реализовано не позднее, чем в конце предстоящей недели.
Джон Хоф".
75
25.10.83 (9 часов 01 минута)
Пришли меньше половины журналистов из тех, кого обзвонила Мари.
Она сидела рядом со Степановым в баре Пресс-центра; лицо до того уставшее, с нездоровой желтизной, что Степанову было тяжко на нее смотреть.
Он понимал, что затея ее бесполезна; наивно думать, что здешние асы журналистики во всем поверят ей и ему, во всем с ними согласятся, напечатают в своих газетах и журналах то, что они намерены сейчас рассказать им.
За много лет, проведенных за рубежом, Степанов в какой-то мере изучил механику здешней газетно-журнальной политики.
Он не закрывал глаза на трудности, с которыми ему приходилось сталкиваться дома в журналах, издательствах, на киностудиях. Неверно было бы говорить, что перестраховка и некомпетентность редактуры не задевала его. Годы научили его выдержке, умению биться за свое, объяснять свою позицию и в конце концов печатать, то, что он, как гражданин, считал нужным печатать.
Здесь, на Западе, журналиста никто не ограничивал в резкости выражений, но сама структура печати строилась по жесточайшему образу и подобию футбольной команды; хозяин издания подбирал игроков для себя и под себя; допускались самые полярные точки зрения по форме, однако же в узловых вопросах царствовало тотальное подчинение слову или даже невысказанному мнению тренера, то есть владельца предприятия.
Да, абсолютная свобода, но в тех рамках, которые заранее определены боссом и добровольно приняты игроками; всякое отклонение карается штрафом, а он в отличие от нашего, российского окончателен и обжалованию не подлежит; потеря работы — самое страшное наказание.
Ситуация сейчас была такой, что поддержка — да еще со слов красного литератора и левой журналистки — компании против тех, кто готовил события в Гаривасе, была просто-напросто нереальна, поскольку Вашингтон явно определил свою позицию. Правительства и бизнес Западной Европы отдавали себе отчет в том, что портить отношения с североатлантическим партнером из-за страны, которая не входила в сферы их геополитического интереса, не перспективно и рискованно; нефть Саудовской Аравии и эмиратов надежно контролирует дядя Сэм, союзническая неверность легко карается стремительным ростом цен на бензин, а это крах, ибо практической философией Западной Европы стали скорости в небе и на автомагистралях, вне и без которых невозможен бизнес.
Тем не менее отказать Мари или объяснить, как пойдет дело на пресс-конференции, созванной ею, он считал невозможным, опять-таки проецируя на нее свое отношение к дочери, которую трудно убедить словом; новое поколение чтит свой собственный опыт, если только умные воспитатели не смогли заложить с раннего детства вдумчивое (отнюдь не слепое) отношение к родительскому авторитету.
— Мало людей, — шепнула Мари. — Будем начинать? Или отменим?
— Как знаете…
— Если б знала… Теперь только понимаю, что ничего не понимаю.
— Начинайте, — улыбнулся Степанов. — Нам терять нечего.
Мари поднялась и, судорожно вздохнув, оглядела собравшихся.
— Дорогие друзья, спасибо, что вы нашли возможным принять мое приглашение… Каждый из нас все понимает друг про друга, поэтому я не буду в обиде, если вы не сможете напечатать то, о чем я и наш русский коллега Степанов хотим вам рассказать… Речь пойдет об убийстве Леопольдо Грацио, который решился на то, чтобы проводить свою политику по отношению к Гаривасу, о покушении на инспектора Шора, о личности доктора Цорра, который обвиняет Барри Дигона в империалистической активности, о мафии, ее палермской семье, возглавляемой Доном Баллоне, о его служащем, который некогда "охранял" Грацио, а ныне обнаружен убитым, о загадочной гибели Анжелики фон Варецки, о масонской ложе… Господин Степанов и я — такие же журналисты, как и вы, поэтому мы не готовили текста своего заявления, но мы готовы ответить на все вопросы, и я хотела бы надеяться, что вы проинформируете мир о тревоге, которую мы испытываем, думая о судьбе несчастного Гариваса.
Мари села, сразу же потянулась за водой, губы ее были сухие, потрескавшиеся; Степанов заметил, что вокруг рта за эти дни залегли морщинки, которых раньше не было.
— Отделите злаки от плевел, — сказал корреспондент из Йоханнесбурга. — Не путайте масонов с делом Грацио… У меня создалось впечатление, что вы бабахнули этот материал, чтобы привлечь к себе дополнительное внимание, это не профессионально, мисс Кровс.
Мари смутилась, не нашлась, что ответить, ей стало страшно, словно этот злой человек подслушал ее разговор с профессором Ричардсом (он не подслушивал, его просто попросили сказать это в самом начале пресс-конференции).
— А почему вы так тревожитесь за Гаривас? — начал атаку один из парагвайских журналистов; Мари не знала его, он приехал совсем недавно.
— Потому что, — ответила Мари, — все происходящее там очень напоминает ситуацию, предшествовавшую убийству Альенде.
— Вы брали интервью у Санчеса, — продолжил свой вопрос тот же журналист. — Это мало кому удавалось, только вам да еще Жюлю Бреннеру из Парижа, который передал, что на днях его примет полковник. Во время интервью Санчес говорил вам что-либо такое, что просил бы не предавать гласности?
Степанов закурил и, медленно затушив спичку, заметил:
— Вы не отрекомендовались, коллега… Какую газету вы представляете?
— "Опинион", Парагвай, с вашего позволения.
— Это новая газета? — осведомился Степанов, сдерживая улыбку. — Или хорошо реанимированная старая?
— Нас сюда пригласили задавать вопросы, — ожесточился журналист. — И я задаю свои вопросы. Это по правилам. Когда я приглашу вас на мою пресс-конференцию, я стану отвечать вам, а сейчас хотел бы услышать ответы фройляйн Кровс.
Мари как-то ищуще посмотрела на Степанова, в глазах у нее он заметил растерянность.
— Да, — сказала наконец Мари, — некоторые свои ответы полковник Санчес просил не публиковать.
— Какие?
— Он же просил меня не публиковать их… Следовательно, я не могу ответить на ваш вопрос.
— Вы знали полковника Санчеса в те годы, когда он учился в Бонне?
— Да, — ответила Мари. — Знала.
фриц Узен поднял палец над головой.
— фройляйн Кровс, почему вы не публикуете то, что знаете?
— Те органы прессы, к которым я обращалась, отказались печатать мои материалы… Я приготовила копии, вот они, Мари положила ладонь на папку, — каждый может взять их и, если сочтет нужным, использовать…
— Господин Степанов, — спросил журналист из Голландии, вы получили задание от своих властей проводить расследование вместе с Мари Кровс?
Степанов пожал плечами.
— Здесь был искалечен мой коллега… И ваш, кстати, тоже… Лыско… Он лежит без сознания в госпитале в Москве… Его изуродовали потому, что он взял материалы фройляйн Кровс, — Степанов кивнул на папку, что лежала на столе. — Я считал своим долгом войти в этот поиск, речь идет о судьбе и жизни моего согражданина…
— Вы, так же как фройляйн Кровс, убеждены, — спросил журналист из Туниса, — что убийство Грацио, покушения на Шора, на Лыско и Анжелику фон Варецки как-то связаны с тем, что происходит в Гаривасе?
