Алихейль вновь предстал перед нами во всей своей чудной таежной красе. Реликтовые еловые, сосновые и пихтовые деревья опоясывали склоны гор. Правда, больше трети из них выгорели в прошлом году в результате бомбардировок и обстрелов.
С маршрутом движения не повезло. Кто-то в штабе армии нарисовал на карте района точки обороны батальона, а они оказались черт-те где, в лесу! В пяти метрах ничего не видно: густой кустарник, колючки, деревья, высокая трава. К нам можно спокойно подкрасться и напасть. Придется поработать в этих зарослях дровосеками.
Бойцы кое-как вырубили лопатками проходы в кустарнике и построили «СПСы», выжгли траву. Сапер подорвал несколько деревьев, устроив завалы. Гундуллин постепенно оборудовал район обороны. Теперь мы сумеем сдержать натиск разрозненных групп, но большая банда нас, конечно, просто сметет.
Вертолеты расстреливали вершины ракетами и снарядами, штурмовики бросали бомбы, артиллерия била по площадям. Все как всегда, только вместо голых вершин – густая тайга.
Неделю мы укреплялись, окапывали и рыли окопчики для стрельбы лежа. Прошла информация о выдвижении к нам двух тысяч духов. Мятежники не дошли, их рассеяли по округе артиллерия и авиация. При этом наш «крокодил» душманы сбили «Стингером». Вертолетчики попытались спастись на парашютах, но один из них разбился о деревья, а второй сломал при приземлении ноги. Марат Гундуллин с взводом отправился на выручку, однако его опередили десантники. Духов отогнали, вертолетчика вынесли.
Через неделю Муссолини вызвал меня в полковой лагерь.
– Хватит сидеть в горах. Завтра, когда вертолеты доставят паек и воду, возвращайся к броне. Необходимо срочно составить политдонесения! – шумел по радиосвязи мой начальник.
Черт! Проклятые бумажки, и тут от них спасения нет.
Оперативными дежурными при штабе полка были начальник оркестра и «пан спортсмен» (начальник физподготовки полка). Мужики сидели в будке, играли в преферанс с начальником артиллерии, мучались от безделья и духоты, ожидая обеда.
– О! Таежный человек с гор явился! – воскликнул артиллерист Шаманов. – Как жизнь в горах? Много леса повалили?
– Много. Только эта тайга по-прежнему густая, – ответил я. – Лесные пожары бушуют в центре чащи, лишь бы ветер не погнал огонь на роты. Изжаримся. А как у вас дела? Скучаете?
– Ага, – ухмыльнулся «человек-оркестр». – Мы тут от жары изнываем, вас артиллерией поддерживаем, а в штабе армии каждый день веселятся. Вчера за час до полуночи начали огневой налет по плановым целям. Только пристрелялись, как прибежал какой-то полковник и заорал, что мешаем танцевать! Музыку заглушаем! Представляешь?! У какой-то дамочки день рождения, и по этому поводу в штабе банкет и дискотека.
– Я стрелять перестал. Говорю: «Хорошо, начну артобстрел в полночь!» – продолжил рассказ артиллерист. – После третьего залпа вновь примчался посыльный, теперь кому-то спать не даем. Послал я его подальше. Козлы! Хочешь спать, сиди в Кабуле и не выезжай на войну за орденом. Устроили тут бордель! Визг, пляски, хохот, музыка – каждый вечер. А мы от скуки режемся в карты и из зависти к начальству стреляем из пушек.
– Вот я сейчас оформлю бумажки для политаппарата и присоединюсь к вам. Вы завидуете армейскому начальству, а мы в горах завидовали вам.
Сгонять партийку не удалось. В первой роте подорвался на мине санинструктор. Сержант Абрамян сошел с тропы по нужде – и тотчас раздался взрыв. Миной ему оторвало обе ноги выше колен. Ужас! Пока Мандресов вызывал вертолет, медик сам себе наложил повязку, перетянул то, что осталось от ног, жгутами, отрезал скальпелем болтающиеся на жилах и коже куски своего тела, поставил систему кровезаменителя, вколол промедол. Мужественный парень спас себя от верной смерти. Хладнокровие сохранило ему жизнь. Даже офицеры растерялись, а солдаты и вовсе пребывали в шоке от этого кровавого зрелища.
Прошли сутки – и новая трагедия! Васькин со своим взводом возвращался с гор к броне. Идущий впереди сапер наткнулся на растяжку. Рядом оказалась противотанковая мина, «итальянка». Васькин распорядился, чтобы взвод отошел шагов на десять, а сам вместе с сапером подошел к ловушке.
«Сюрприз» оказался очень коварным. Двойным! Когда солдат перерезал провода от растяжки к мине, откопал ее из песка и приподнял, то раздался оглушительный взрыв. Над землей пронесся огненно-стальной смерч. Пыль, гарь и дым рассеялись, и открылась страшная картина: пятеро солдат лежали сраженные осколками, истекая кровью. На то место, где взорвалась мина и зияла воронка, было страшно смотреть. Нашли лишь окровавленный бронежилет сапера да верхнюю часть туловища Васькина. Опознали старшего лейтенанта по номерку, висевшему на шее. Голова и плечи – это то, что осталось от взводного. Вместо солдата-сапера в цинковый гроб положили лохмотья одежды и куски бронежилета. Да еще груз для веса.
Под миной оказался проводок, шедший то ли к бомбе, то ли к связке «итальянок». И зачем они начали разминирование фугаса? Одному Богу известно. Обошли бы стороной – и делу конец. Наших позади них не было. Солдат не разглядел, не обнаружил скрытый замыкатель, а, как известно, сапер ошибается один раз…
Вот и дождался Васькин своего ордена. Только семья получит его посмертно…
Мы ушли, заминировав этот мятежный район. Не знаю, какие будут последствия от ловушек для духов, но пока счет в минно-взрывной войне был не в нашу пользу. Две недели войны – и каждый день кто-то погиб или ранен.
Перед отъездом вновь фото на память, на котором не поймешь, кто с кем: то ли мы с духами, то ли с отрядом обороны кишлака. По-моему, это одно и то же. Но какие колоритные и злобные физиономии! В темноте и без оружия лучше с такими не встречаться!
Наконец закончился мой последний рейд! Последний выход на войну. Завтра вернусь в полк и начну искать себе замену.
В полку меня постигло очередное разочарование. Представление на присвоение досрочного звания капитана вернули. На возврате стояла резолюция: «Оформлять не менее чем за три месяца до замены». Опоздал, кто ж знал. А хорошо было бы приехать домой капитаном!
Во всем алкоголик Золотарев виноват: компостировал мозги и тормозил бумаги. Он во время нескольких боевых рейдов оставался в полку, беспробудно пил и в конце концов попал в реанимацию вместе с собутыльником-особистом. Еле-еле откачали обоих.
* * *
Полк стоял на плацу, когда, визжа тормозами, у штаба остановился уазик и из него вывалился пьяный начальник финансовой службы. Он громко рявкнул водителю:
– Отвези девчонок на базу! И не задерживай «блядовозку», я скоро опять поеду в штаб армии резвиться! – А сам побрел по дороге в сторону казарм. Вид у капитана был довольно забавный, даже потешный. Сурков шел в тапочках, в тельняшке и с пистолетом на ремне, волочащимся по асфальту. Это был АПС в деревянной кобуре (генеральский пистолет).
– Сурков! Ко мне! – позвал командир полка.
Капитан, путаясь в ногах и выписывая крендели, приблизился к строю.
– Прибыл! А что? Не имею права выпить? Я, может быть, сегодня самый счастливый! Мне наконец-то майора присвоили! Досрочно и на ступень выше должности! Заметили мое усердие!
– С чего ты взял? – удивился командир.
– А вот у меня выписка из приказа! – протянул Сурков какой-то листок.
– Начальник штаба! Ты посылал представление?
– Нет, – искренне недоумевал начальник штаба.
– Начфин! Ты откуда взял этот документ? – спросил вновь командир.
– Из штаба армии! Скоро получите подтверждение! А я пойду посплю. Умаялся сегодня с девчонками! Деньги получены, завтра привезу в полк.
Начальники некоторое время удрученно чесали затылки, изучая бумагу. С утра Сурков ходил уже со звездочками майора.
Через месяц, после того как по настоянию начфина в личное дело вписали новое звание, обман вскрылся. Неизвестно кому и сколько он заплатил в штабе, но присвоенное звание оказалось мистификацией. Но сам Сурков уже уехал по замене майором. Вот прохиндей!
Глава 20. Война, которая никогда не кончается
Итак, вот и конец войне. Двадцать три месяца боевых действий позади. Пошел двадцать четвертый. Месяц замены! Это сладкое слово «замена»!
Я попрощался с уходящим в рейд батальоном и принялся собирать чемоданы, делать последние покупки. Джинсовые шмотки, масса безделушек-сувениров, жвачки. Когда и где в Союзе их купишь? Эх, один такой кабульский дукан перенести бы в любой областной город, и это вызовет революцию. А всего-навсего второсортный ширпотреб. Как же мы отстали от остального мира! На этикетках штампы: сделано в Гонконге, Малайзии, Сингапуре, Индонезии, Тайване, Таиланде, Франции, США, Японии. Вот тебе и средневековый Афганистан! А мы все боремся за существование. К тому же постоянно стремимся раздвинуть границы советского строя. Наши лозунги: «Нет – нищете!» и «Да здравствует бедность и усредненность!».
