становились дыбом, – то книги достают из библиотек помещиков, так что их начитанность и понятия другие, хотя и от современности не отстают очень-то. В Нижегородской губернии помещики, кажется, довольно образованные и богатые, так что хорошую библиотеку найти не редкость. Но купцы ивановские и шуйские непременно читают Бокля, Дарвина, Локка и пр. и до того врут, что сами просветители не понимают и приходят в ужас. Я не понимаю только, как наше правительство смотрит на положительное направление и материализм нашей молодежи. Само оно ввело весь этот материализм в школы. В женских школах прежде не было почти введено преподавание естественных наук, а теперь оно на первом плане, прежде всякого понятия об истории и мифологии теперь знают зоологию и ботанику. Чудно что-то.
Издаваться будет с осени новый журнал «Женский вестник»[197]. Об издании этом ходили слухи еще с зимы, но что это такое будет, не знаю. Имена издателей какие-то новые. И что за занятие каким-то женским вопросом, когда обыкновенных журналов и книг нет. Говорят, что переводные книги, учебники так поправлены цензурой, что узнать нельзя.
Ради Бога, напишите хоть строчку, чтоб знала, здоровы ли Вы.
Мне писать больше некогда. Почта скоро отходит. Прощайте. Целую Ваши руки.
Ваша Полинька.
Р. S. Мое здоровье очень порядочно.
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
31 августа
…Жаль, что, бывши в Тамбове у брата, Вы не заехали к моей сестре (она милейшая и добрейшая женщина). Книг у нее бездна, особенно исторических. Вы бы могли прожить целую зиму приятно. Она была бы Вам рада, особенно зная, что я так люблю Вас. Если когда-нибудь будете в этих краях, заезжайте. Варенька от моего имени может дать рекомендательное письмо к ней…
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
6 сентября. С. Иваново [1866]
Дорогая Графиня!
Вчера был день Вашего ангела, и я много думала о Вас. Собиралась писать Вам, но была немного нездорова: лежать было нужно. Прежде всего выздоравливать Вам желаю, а все остальное, верно, будет по-Вашему, рано или поздно; так мне кажется, потому что [?].
На днях я получила Ваше милое письмо, которого ждала с некоторым беспокойством. Я предполагала эти две причины: беспокойство сердечное и болезнь, и потому письмо Ваше, хотя и Бог знает, какие приятные вещи рассказываете Вы в нем о себе, – меня успокоило, я видела, что то и другое из предполагаемых неприятностей хоть сколько-нибудь прошло. Думаю, что Вы переживали что-нибудь тяжелое, и я страдала за Вас. Разлука с сыном, верно, дорого Вам стоила, тем более, что это человек тоскующий и неудовлетворяющийся. Я очень рада, что Вы мне обо всем написали. Благодарю Вас за это очень.
Как это Вы будете жить в Версале зимой и одна? Это очень поэтично, но ужасно грустно. Это все равно, что в монастырь уйти. Не думаю, чтоб Вы могли ограничиться птицами и книгами, не похоже это на Вас, Вы слишком живой человек. В Вашем письме видно такое печальное настроение, что больно становится за Вас. Даже о старости заговорили. А я думаю, что Вы никогда не состаритесь. И Ваше настроение теперешнее оттого, что Вы не стареетесь, что Вам нужно многое и все Вас трогает и занимает.
Всякий, кто Вас видел в первый раз, удивлялся Вашей живости и завидовал. Зная отчасти жизнь Вашу, по Вашим же рассказам, я невольно сравнивала Вас, в некоторые минуты, с этой вялой и влюбленной в самое себя молодежью, с самой собой и, видя Вашу неутомимость, после жизни, полной испытаний и страданий, я оборачивалась на себя и думала: да чего же мы после этого стоим! Таковы были впечатления встречи с Вами моей сестры, Утина и других. А сегодня Вы говорите, что Вы стареетесь. Я не хочу этому верить!
Вот уже год, как мы с Вами расстались, и в эту минуту я Вас вижу так же ясно, как тогда, в последний день перед отъездом, и припоминаю до малейшей подробности все Ваши слова и жесты, которые шли прямо из сердца. Как Вы мне дороги и незаменимы! И как я это чувствовала тогда… Если в припадке сумасшедшей грусти или отчаянья, на которое так склонны несчастные современные люди, я не бросаюсь в какой-нибудь омут, так это потому, что я Вас уважаю и люблю, я должна была уважать себя, иначе бы я Вас оскорбила, потому что Вы меня любили. Я ничего не умела скрывать от Вас и ни в чем не боялась признаваться, потому что Вы все понимаете как надо, перед Вами не нужно оправдываться. Если я не люблю Вас больше всех на свете, то все же никого не люблю я больше Вас. Других я за одно что-нибудь люблю, а Вы мне дороги во всех отношениях, я люблю Ваш характер и Ваш взгляд на вещи, а Вашу необыкновенную честность я встретила в первый раз в жизни.
Мне кажется, чтоб мои письма к Вам были сколько-нибудь интересны и чтоб сколько-нибудь могли Вас развлечь, потому я пишу иногда разные посторонние вещи, которые могут Вас занимать. И теперь я рассказала бы Вам что-нибудь, но сегодня устала и притом поздно уже, а завтра рано нужно посылать письма на почту.
Недели через три поеду в Москву держать экзамен, остановлюсь у начальницы гимназии женской, увижу близко и юношество, и пастырей. Там моя двоюродная сестра учится[198]. Я подарила ей Вашу книжку «Катакомбы», которая ее увлекла, хотя до этого времени девчонка (14 лет) ничего никогда не читала. Книгу она взяла с собой в пансион. Увижу Новосильцевых и буду говорить с ними о Вас. Какая это девушка будет жить с Вами? Русская она или француженка?
Прощайте. Целую Ваши руки.
Если б Вы были близко, то просила бы Вас перекрестить меня, но образок Ваш со мной, я с ним не расстаюсь и часто на него смотрю.
Ваша Полинька.
Р. S. Читаю книги, Вами рекомендованные: историю Англии par Bonnechose[199]. Книга очень хорошая. Lavallée история Франции, что Вы мне купили, была тяжелее, войны и разные битвы в ней с такими подробностями большими описаны, но книга эта принята очень во всех учебных заведениях в Москве.
Всегда Вас буду о книгах спрашивать.
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
Иваново. 24 сентября [1866]
Очень и очень
