иду. В ушах звенит эхо разговора, и мой разум отказывается воспринимать происходящее.
Сейчас дома только мы с мамой; папа на работе, а мамина студия открывается для занятий только в середине дня. Пыхтящий звук в коридоре подсказывает, где она, и я следую за звуком ее тяжелого дыхания в наш домашний тренажерный зал.
Это залитая солнцем комната с панорамными окнами, так что мы можем позаниматься внутри, представляя, будто на природе. Мама на беговой дорожке, в наушниках, пристально разглядывает себя в зеркале перед собой. Она замечает меня, когда я прислоняюсь к дверному проему, и замедляет шаг, останавливаясь.
– Привет, – говорит она. Затем, изучив мое измученное лицо: – Ты в порядке?
Я знаю, что, если расскажу ей обо всем, она примет любую сторону, кроме моей. Она прочтет мне лекцию о том, что я эгоист и еще неопытный, потом я разозлюсь на нее за эти намеки и буду в ужасе от того, что она права, поэтому буду обороняться. И мы будем кричать друг на друга, пока моя печаль не превратится в ярость.
Но я буду молчать и притворяться, как в детстве, когда она утешала меня, а не презирала. Когда я поцарапал колено, или ввязался в спор на детской площадке, или уронил стакан воды, она бросала все и обнимала меня, пока все снова не налаживалось.
Поэтому, когда она протягивает ко мне руки, я понимаю, что чаще всего именно она успокаивает меня. Я игнорирую тот факт, что она в середине тренировки и вся в поту. Просто подхожу к ней, она заключает меня в объятия и шепчет:
– Милый, что случилось? Поговори со мной, – и на секунду я притворяюсь, что могу.
Но не говорю ни слова.
Глава 26
Зак
Звонок заканчивается, и я не могу пошевелиться.
Его слова разрывают меня на части. Они меня убивают.
«Я не думаю, что могу так продолжать».
Я знаю, что он говорил и другие вещи, но это было, безусловно, громче всего. Это трезвонит у меня в голове, снова и снова.
Судя по его голосу, он уже отказался от наших отношений, уже решил, что я не смогу ему дать того, чего он хочет. Значит, мы просто катимся вниз. Значит, скоро он расстанется со мной, и все потому, что я не знаю, чего хочу.
Я сижу неподвижно, уставившись на пустой экран своего компьютера, мои глаза наполняются слезами.
Это действительно только что произошло.
После того, что случилось с папой, я понял, что если кто-то откроет дверь, то он уйдет рано или поздно.
Так что, возможно, Рубен не говорил, что собирается сейчас порвать со мной, но по крайней мере он уже открыл дверь.
Я иду в ванную, запираюсь и стягиваю кофту через голову. Каждое движение кажется медленным и трудным, словно высасывает все силы. Мне нужно принять душ. Уделить секунду, чтобы все смыть и сбросить с себя.
Я включаю воду и вхожу в душевую кабину. Наклоняю голову и позволяю воде стекать по лицу, путаясь в моих идеальных волосах Зака Найта. Ну и пофиг. Я даже не хочу, чтобы мои волосы были такими длинными. Никогда не хотел.
О боже, может быть, Рубен действительно прав.
Я думал, что поступаю правильно, изо всех сил стараясь быть командным игроком, но, возможно, я зашел слишком далеко. Может быть, я потерял себя, и теперь это мне дорого обходится.
С Рубеном все было чудесно, просто прекрасно. Гораздо лучше, чем я когда-либо мечтал, особенно после того, что произошло между моими родителями. Он вспыльчивый и раскрывает во мне все лучшее, а также обладает невероятно заботливой стороной и большим энтузиазмом, чем я когда-либо видел в людях. Он так сильно вдохновил меня, а я никогда ему об этом не говорил. Я никогда не говорил, что с ним чувствую себя самым счастливым парнем на планете.
Вместо этого я его подвел.
Я откидываю голову назад под воду. Все это слишком знакомо. Ханна предложила нам расстаться, потому что у нас не было «взаимопонимания», и посоветовала мне заняться собой. А я еще сомневался в ее словах.
Эмоции накатывают волной, и внезапно я начинаю плакать.
Я стараюсь сдерживать всхлипы, но не могу. Прижимаю руку к лицу, пытаясь сдержать крик или, по крайней мере, приглушить настолько, чтобы мама не услышала. Последнее, чего я хочу, это объясняться с ней или кем-то еще. Это слишком личное, и это слишком глубоко ранит, особенно потому, что это моя вина. Если бы я мог просто быть другим, быть сильнее и напористее, тогда я бы не оказался в такой ситуации.
Как только худшие эмоции проходят, превращаясь в сильную, истощающую депрессию, я выключаю воду и выхожу. Зеркало запотело. Ну и хорошо, я даже не хочу смотреть на себя. Я оборачиваю полотенце вокруг талии и шагаю обратно в спальню. Захлопываю ноутбук, как будто он во всем виноват, затем надеваю самую мягкую одежду, которую могу найти, прежде чем упасть на кровать. У меня не хватает сил даже на то, чтобы залезть под одеяло. Настоящее умственное истощение. Все, что я могу сделать, это барахтаться. Все остальное требует усилий.
«Я не думаю, что смогу так больше».
Он говорил это со смирением в голосе, и из-за этого мое сердце очень сильно болит.
Хотел бы я знать, как удерживать людей рядом с собой.
Я часами сижу в своей комнате, меня никто не беспокоит, пока, наконец, не раздается стук в дверь.
– Да?
– Можно войти?
Я сажусь, когда мама входит внутрь, не дожидаясь ответа.
– Рискну предположить, что-то произошло между тобой и Рубеном?
Я пожимаю плечами.
Она входит и садится на край моей кровати.
– Что хочешь? Шоколад? Мороженое? Вино?
– Не поможет. Ничто не поможет.
– Так плохо, да?
– Возможно, хуже.
– Что случилось?
– Он от меня устал, – от одного этого слова наворачиваются слезы.
– О, милый, – говорит она, обнимая меня и целуя в макушку. – От тебя невозможно устать.
– Так и есть.
– Почему?
– По сути, он сказал, что я слабак, который сам в себе не разобрался.
Она делает паузу. Я думал, она будет отрицать все, что он сказал обо мне, но она замолчала. И теперь я думаю, что в его словах есть какая-то доля правды.
Черт. Даже моя мама думает, что я не умею постоять за себя.
– Ты согласна с ним? – спрашиваю я.
– Нет, конечно, я не знаю. Я буду на твоей стороне, несмотря ни на что. Но не думаю, что Рубен жестокий человек.
– Я тоже.
– И ты знаешь, что одна из вещей, которые я люблю в тебе больше всего, – это то, насколько ты внимателен.
Я закатываю глаза.
– Да.
– Ты с детства ставил других выше себя. Я до сих пор помню, как ты поддавался другим детям в легкой атлетике, хотя ты мог выиграть, но они бы расстроились, а тебе было все равно.
– Я думал, что так
