как магнит, и я делаю нечто абсолютно запретное. Я обнимаю его за плечи, когда мы начинаем припев.
Где-то члены нашей команды наблюдают за этим. По-любому Валерия и Эрин. Наверное, Дэвид. Может быть, Джефф. Они отчаянно обмениваются сообщениями или звонят друг другу? Планируют грандиозное наказание на другом конце страны? Или в палатке в пятидесяти футах позади нас?
Если это так, то им лучше воздержаться. Нет достаточно сурового наказания за то, что вот-вот нагрянет.
Я на взводе, когда убираю руку с Зака, и когда наступает мое соло, я думаю: «к черту все». Вместо того чтобы просто петь, я вкладываюсь полностью: пятнадцать лет профессионального обучения вокалу, восемь лет опыта работы в музыкальном театре и восемнадцать лет критики от матери. Мой голос взлетает выше, поднимается еще на одну ноту и еще на одну, вибрато идеально резонирует в горле, когда я отдаюсь на всю и наклоняюсь назад. Я достиг пика, победно ударяю кулаком в воздух, наконец-то показывая им, что я действительно умею петь.
Они кричат и хлопают мне, мой взгляд скользит мимо нескольких потрясенных лиц в зале. На сцене Зак и Джон оба выражают восторг, а Энджел поощряет реакцию толпы, произнося слово «чего» так широко, как ему позволяет рот.
Ну вот. Теперь, даже если у меня никогда больше не будет шанса показать свой диапазон, мир знает, что я умею, если не затыкать мне рот. Я не заурядный. Я не грубый.
Я чертовски хорош. И теперь все это знают.
Песня заканчивается, и у нас перехватывает дыхание. Возможно, петь без хореографии намного легче, но, черт возьми, через пару месяцев быстро отвыкаешь. Индикатор на моем микрофоне мигает с зеленого на красный. Пришло время Джону обратиться к толпе.
Я встречаюсь с ним взглядом. И мы занимаем места друг друга.
Теперь я стою посередине с Заком. Мой микрофон включен.
Мне нужно действовать быстро. Джон все обсудил со мной вчера вечером, когда я написал ему. Переходим к делу. Если Chorus поймет, что ты собираешься делать, они скажут выключить твой микрофон. Если Good Afternoon United States поймут, что происходит что-то грандиозное, они не подчинятся этому приказу. Ни за что.
– Всем большое спасибо, – говорю я. Толпа ревет в ответ, и я не жду, пока они закончат. У нас нет времени. Поэтому я захватываю их внимание, вопреки всем инстинктам своего натренированного в музыкальном театре тела, чтобы подождать, пока они не смогут четко расслышать мою реплику.
– Мы скучали по сцене, по вам, нашим фанатам, но сегодняшний день особенный. Не только из-за возвращения Энджела. – Еще крики. Следовало ожидать. Переходи к делу, Рубен. Я так и вижу Эрин, бегущую из палатки вверх по лестнице. Вижу белокурого звукооператора. Мое сердце в панике колотится.
– Наше сегодняшнее выступление не было постановочным. Под неумелым руководством хореография сковывает нечто столь выразительное, как танец, рамками и превращает вас в единый механизм. Это нисколько не умаляет таланта, на танец все так же приятно смотреть. Но мы надеемся, что сегодня вы воспримете нас не как группу, а узнаете больше о нас как танцорах.
У меня было написано больше вступительных слов, но на сцене это кажется в миллион раз длиннее, чем прошлой ночью в моей комнате. Мне нужно сказать это сейчас, пока я не упустил свой шанс. Давай, Рубен. У тебя все шансы.
Мамино лицо мелькает в сознании, и я отталкиваю его. Нет, не обращай на нее внимания. Сосредоточься на словах. Скажи это.
Я.
– Я…
Я гей. Продолжай.
– Хотел рассказать вам…
Я ГЕЙ. Давай же, Рубен.
– Зак и… – но я замолкаю, потому что мой голос больше никто не слышит.
Я слишком долго ждал. Я колебался.
Джон говорил не колебаться, и я не смог.
Я в шоке смотрю на свой микрофон, пытаясь все осмыслить. Даже при том, что я не могу заставить себя поднять глаза, я знаю, как другие, должно быть, смотрят на меня. Как, наверное, выглядит Зак.
Аудитория перешептывается, все смущенные и любопытные. Несколько человек кричат из толпы в знак протеста: «Включите его микрофон!»
Продюсер из палатки что-то говорит в свою гарнитуру, затем жестом указывает на толпу.
– Просто технические неполадки, ребята! – кричит она.
– Мне очень жаль, – говорит Джон. Он знает так же хорошо, как и я, что это конец. Они будут утверждать, что микрофоны никак не починить. Извинятся перед зрителями и отправят их восвояси. Завершат шоу пораньше, уведут нас со сцены, а потом мы столкнемся с последствиями.
Я возьму на себя ответственность. Скажу им, что никто больше не знал, что я собирался сказать. Скажу, что Джон поменялся со мной местами, потому что я хотел поздравить кого-нибудь с днем рождения на камеру или что-то в этом роде. Но я не позволю им вымещать злость на других. Это была моя ошибка, а не их. Я должен был поторопиться. Надо было дать Заку возможность высказаться.
Продюсер подходит к краю сцены и подзывает меня. Я опускаюсь на колени, уже зная, что она собирается сказать. Шоу окончено. Нам было приказано все закончить. Нам очень жаль.
Она наклоняется прямо ко мне, чтобы прошептать на ухо:
– Нам выдали список запрещенных тем для сегодняшнего интервью. Вы собирались… затронуть одну из них?
Я киваю, едва смея надеяться.
Когда она отступает назад, ее глаза сверкают.
– Моя жена очень завидовала тому факту, что я сегодня познакомлюсь с вами, – говорит она. – Она твоя самая большая поклонница.
Черт возьми. Она снова включит микрофоны.
Я встречаюсь с ней взглядом, и между нами пробегает заряд взаимопонимания.
– Если ты сможешь провести ее за кулисы после того, как мы закончим, – говорю я, – то мы будем рады с ней познакомиться.
Она заговорщицки улыбается.
– Она не смогла взять выходной на работе. Но я передам ей от тебя привет.
Я выпрямляюсь и возвращаюсь к своему микрофону, когда она шепчет в свою гарнитуру. Секунду спустя у меня снова загорается зеленый свет.
Теперь, кажется, у меня есть все время в мире. И, к несчастью для Chorus, я зол. Очень зол. Это последний раз, когда они пытались заставить нас замолчать.
Меня вырастила настоящая лиса. И чтобы справиться с этим, я превратился в кролика, безвольно лежащего во рту у лисы, чтобы свести к минимуму агонию от того, что меня съедят заживо.
Но я больше не собираюсь быть кроликом. Сегодня я гребаный волк.
На этот раз я буду злым. За все те разы, когда я предпочитал говорить шепотом, а мне нужно было рычать.
– Лучшая часть нашей работы – это вы, – говорю я, мой голос снова гремит над толпой. – Видеть вас всех, встречаться с вами за кулисами, читать ваши сообщения. Вы ничего не скрываете от нас. Вы показываете нам все, каждую частичку себя. Вы доверяете нам. Вы знаете,
