— При Ллуг Вейле я убил Валерина, — осторожно подбирая слова, признался я.
— Я знаю.
— На его пальце было кольцо, госпожа, — продолжал я, — кольцо с твоим знаком.
Гвиневера неотрывно глядела на меня. Она отлично знала, о каком кольце идет речь.
— Любовный перстень с крестом? — тихо уточнила она.
— Да, госпожа, — промолвил я и тронул мое собственное любовное кольцо, в точности такое, как у Кайнвин. Многие носили любовные кольца, украшенные крестом, но мало кто мог похвалиться кольцом с крестом, отлитым из кусочка золотой накладки с Котла Клиддно Эйдина, как у нас с Кайнвин.
— Что ты сделал с кольцом? — спросила Гвиневера.
— Выбросил в реку.
— Ты сказал кому-нибудь?
— Только Кайнвин, — заверил я. — О нем еще Исса знает, — добавил я, — потому что это он нашел кольцо и принес его мне.
— А Артуру ты не сказал?
— Нет.
Гвиневера улыбнулась.
— Думается, ты был мне куда лучшим другом, нежели я когда-либо догадывалась, Дерфель.
— Артуру, госпожа. Я оберегал его, не тебя.
— Да, наверное, так. — Гвиневера вновь уставилась в огонь. — Когда все закончится, — промолвила она, — я попытаюсь дать Артуру то, что ему нужно.
— Себя?
Мое предположение несказанно ее удивило.
— А ему это надо? — переспросила она.
— Артур любит тебя, — промолвил я. — Может, он про тебя и не спрашивает, но он высматривает тебя всякий раз, как приходит сюда, на холм. Он искал тебя глазами даже тогда, когда ты была в Инис Видрине. Со мной он никогда о тебе не говорил, зато Кайнвин все уши прожужжал.
Гвиневера поморщилась.
— Ты знаешь, какой докучной бывает порою любовь, Дерфель? Я не хочу, чтобы мне поклонялись. Я не хочу, чтобы исполняли каждый мой каприз. Мне нужен достойный противник, — исступленно проговорила она. Я открыл было рот, чтобы вступиться за Артура, но она жестом велела мне умолкнуть. — Знаю, Дерфель, — промолвила она, — я уже не имею права хотеть чего бы то ни было. Я буду хорошей девочкой, обещаю тебе. — Гвиневера улыбнулась. — А знаешь, почему Артур меня словно не видит?
— Не знаю, госпожа.
— Потому что он не готов объясняться со мной до того, как одержит победу.
Я подумал, что Гвиневера, должно быть, права, но до сих пор Артур внешне никак не проявлял своих чувств, и потому я счел нужным привнести ноту предостережения.
— Может, победы ему окажется достаточно? Гвиневера покачала головой.
— Я знаю его лучше, чем ты, Дерфель. Я знаю его так хорошо, что могу описать его одним-единственным словом.
Я задумался: и что же это за слово? Храбрый? Несомненно; но тем самым мы не воздадим должного его заботливости и самоотверженности. Тогда — самоотверженный? Но это качество не описывает его неугомонной непоседливости. Достойный? Да, он, конечно же, достойный человек, но это простое словцо ничего не говорит о том, сколь непредсказуем Артур в гневе.
— Так что же это за слово, госпожа? — сдался я.
— Одинокий, — промолвила Гвиневера, и я вспомнил, что в пещере Митры этим самым словом воспользовался Саграмор. — Он одинок, — повторила Гвиневера, — так же, как и я. Так что давай-ка подарим ему победу и, может статься, тем самым мы избавим его от одиночества.
— Да хранят тебя боги, госпожа, — отозвался я.
— Скорее богиня, — отозвалась Гвиневера. В лице моем, надо думать, отразился неприкрытый ужас; она рассмеялась. — Да не Изида, Дерфель, не Изида. — Почитание Изиды привело Гвиневеру в постель к Ланселоту и обернулось величайшим горем Артуровой жизни. — Думается, — докончила она, — этой ночью я стану молиться Сулис. Она сейчас более уместна.
— Я присоединю мои молитвы к твоим, госпожа. Я встал, чтобы уйти, Гвиневера меня удержала.
— Мы победим, Дерфель, — горячо заверила она, — мы непременно победим — и все разом изменится.
Как часто мы это повторяли — и ровным счетом ничего не менялось! Но теперь, при Минидд Баддоне, мы попробуем еще раз.
Мы расставили западню — а день выдался такой ослепительно прекрасный, что даже сердце заныло. И обещался он быть долгим, ибо ночи делались все короче, а мешкотный вечерний свет часами мерцал в сгущающихся сумерках.
Вечером накануне битвы Артур оттянул свои войска со всех холмов за Минидд Баддоном. Он приказал своим людям не гасить костров, дабы саксы не заподозрили, что позиции покинуты, и увел копейщиков на запад на воссоединение с армией Гвента, что приближалась по Глевумской дороге. Воины Кунегласа тоже ушли с нагорий, поднялись на вершину Минидд Баддона и стали ждать там вместе с моими людьми.
Ночью Малайн, верховный друид Повиса, обошел копейщиков. Он раздавал вербену, «чертовы пальцы» и обрывки засушенной омелы. Христиане сошлись помолиться вместе; хотя я приметил, что очень многие приняли дары друида. Я помолился под укреплениями, прося Митру о великой победе, а затем попытался заснуть, но Минидд Баддон гудел как растревоженный улей — к гулу голосов примешивался монотонный скрежет камней о сталь.
Я загодя навострил копье и заново наточил Хьюэлбейн. Перед битвой я никогда не доверял свое оружие слуге, но приводил его в порядок сам — столь же одержимо, как и все мои люди. Убедившись, что и меч, и копье наточены острее острого, я прилег неподалеку от убежища Гвиневеры. Глаза у меня слипались, но при мысли о стене щитов меня одолевал страх. Я бдительно отслеживал предзнаменования и панически боялся увидеть сову. Я помолился еще раз. Должно быть, в конце концов я все-таки забылся тревожным сном — и оказался во власти ночных кошмаров. Как давно не сражался я в щитовом строю и вражеской стены не проламывал!
Проснулся я рано, продрогнув до костей. Выпала густая роса. Мои люди покрякивали, кашляли, облегчались и шумно переводили дух. Над холмом стояла вонь: хоть мы и выкопали сортиры, но не было ручья, чтобы уносить испражнения.
— Узнаю мужчин по звукам и запахам, — иронически отметила Гвиневера из полумрака своего убежища.
— Ты поспала, госпожа? — спросил я.
— Немножко. — Она выбралась из-под низких ветвей, что служили крышей и дверью. — Зябко.
— Скоро потеплеет.
Она присела рядом со мной, кутаясь в плащ. Волосы у нее спутались, глаза опухли со сна.
— О чем ты думаешь в битве? — полюбопытствовала она.
— О том, как бы остаться в живых, — ответил я. — О том, как бы убить побольше врагов. И еще о победе.
— Это мед? — спросила она, указывая на рог в моей руке.
— Вода, госпожа. Мед замедляет воина в битве.
Гвиневера приняла у меня рог, плеснула воды в глаза, допила остальное. Ей было заметно не по себе, но я знал, что ни за что не смогу убедить ее остаться на Минидд Баддоне.
