Артуров натиск сокрушил правый фланг Эллы, и теперь Саграмор вел своих людей по Фосс-Уэй на воссоединение со мной. Мы еще не окружили Эллову армию, зато зажали ее между рекой и дорогой, и вымуштрованные христиане Тевдрика неотвратимо наступали по этому коридору, убивая на своем пути всех и вся. Кердик пока что находился за пределами западни, и ему, разумеется, уже приходило в голову бросить Эллу и тем самым обречь своего саксонского союзника на верную гибель, но, однако ж, он решил, что шанс на победу есть. А ежели поле битвы останется за саксами — вся Британия станет Ллогрией.
На грозных Артуровых коней Кердик не обратил внимания. Он, верно, знал, что всадники обрушились на Эллины отряды, пока те пребывали в смятении, а несокрушимому строю вышколенных копейщиков кавалерия не страшна, так что он приказал своим людям теснее сомкнуть щиты, опустить копья и наступать.
— Плотнее! Плотнее сомкнитесь! — прокричал я, протолкался в первый ряд и встал так, чтобы мой щит частично перекрывал соседние.
Саксы брели вперед, не размыкая щитов, и прочесывали взглядом наш строй в поисках слабого места, пока вся эта неохватная громада подбиралась к нам. Колдунов видно не было, но в самом центре внушительного построения реяло знамя Кердика. Куда ни глянь — сплошь бороды и рогатые шлемы; бараньи рога хрипло трубили, не переставая, а я зорко отслеживал острия копий и топоров. Где-то в этой людской массе был и Кердик, я слышал его голос. «Щиты сомкнуть! Щиты сомкнуть!» — взывал король. На нас спустили двух громадных боевых псов, раздались крики, справа от меня возникла суматоха: собаки атаковали. Саксы, верно, заметили, что щитовой строй дрогнул под натиском псов: они вдруг ликующе завопили и хлынули вперед.
— Сомкнись! — заорал я и занес копье над головой.
По меньшей мере три сакса на бегу посматривали на меня. Я был знатный лорд, с ног до головы в золоте, и, отослав мою душу в Иной мир, они завоюют и признание, и богатство. Один из них, жадный до славы, вырвался вперед, нацелил копье в мой щит, и я понял: в последний момент он опустит острие и ударит меня в лодыжку. На раздумья времени не осталось, только успевай сражаться! Я со всей силы ткнул нападавшего копьем в лицо и выставил щит вперед и вниз, отражая его удар. Лезвие все же царапнуло меня по лодыжке, распоров кожу правого сапога под наголенником, снятым некогда с Вульфгера, но мое копье окрасилось кровью, и к тому времени как я выдернул его и на меня набежали следующие, первый уже опрокинулся навзничь.
Они оказались передо мной в тот же самый миг, как сшиблись стены щитов — с таким грохотом, словно рухнули миры. Теперь я саксов еще и чуял — чуял запах выделанной кожи, пота и испражнений, но только не эля. Эта битва началась слишком рано поутру, саксов застали врасплох, и напиться для поднятия духа они не успели. Задние ряды напирали, вжимали меня в щит, что, в свою очередь, давил на щит противника. Я плюнул в бородатую физиономию, ударил копьем чуть выше плеча врага и почувствовал, как чужая рука перехватила мое оружие. Я выпустил древко, могучим усилием высвободился ровно настолько, чтобы вытащить Хьюэлбейн, и рубанул врага мечом сверху вниз. На нем был не шлем, а одно название: кожаная, набитая тряпьем шапка, — и бритвенно-острое лезвие Хьюэлбейна прошло сквозь нее до самого мозга. Меч на мгновение застрял, и пока я пытался его извлечь — а мертвец навалился на меня всей тяжестью, — какой-то сакс обрушил топор мне на голову.
Шлем выдержал. Звон и лязг заполнили вселенную, и в голове моей разом сгустилась тьма с прожилками света. Мои люди впоследствии рассказывали, что я на несколько минут потерял сознание, но на ногах удержался — со всех сторон напирали, падать было некуда. Сам я ничего не помню, ну да о сшибке щитовых стен мало кто помнит хоть что-нибудь. Ты тужишься, ругаешься, плюешься — и бьешь, куда придется. Один из соседних щитовиков сказал, я-де пошатнулся под ударом и едва не опрокинулся на трупы убитых мною саксов, но стоявший сзади копейщик ухватил меня за пояс и поставил прямо, а мои волчьи хвосты обступили меня со всех сторон, оградив от врагов. Неприятель почуял, что я ранен, и удвоил яростный натиск: топоры с силой вгрызались в выщербленные щиты и зазубренные мечи, но я постепенно пришел в себя и сбросил оцепенение и обнаружил, что стою во втором ряду и по-прежнему в безопасности под прикрытием благословенного щита, а Хьюэлбейн по-прежнему в моей руке. Голова у меня гудела, но я этого не сознавал, сознавал лишь, что надо колоть и рубить, и орать, и убивать. Исса удерживал брешь, проделанную псами: он безжалостно разил саксов, прорвавшихся в наш первый ряд, и заделывал строй их трупами.
Кердик превосходил нас числом, но обойти нас с северного фланга не мог — там разъезжали тяжеловооруженные всадники, и ему не хотелось отправлять своих воинов вверх по холму навстречу их атаке, так что он послал людей в обход нашего фланга с юга, но Саграмор предвосхитил его маневр и повел в брешь своих копейщиков. Помню, с каким грохотом сшиблись щиты. В моем правом сапоге мерзко хлюпала кровь, стоило мне опереться на эту ногу, череп мой пульсировал болью, рот застыл в оскаленной гримасе. Копейщик, занявший мое место в первом ряду, уступать его отказался.
— Они сдают, господин, они сдают! — прокричал он мне.
Да, натиск врага слабел. Саксы не были побеждены — они просто отступали; внезапно их окриком отозвали назад, они напоследок ткнули копьем, рубанули топором — и резко подались вспять. Мы не стали их преследовать. Слишком уж мы были обескровлены, потрепаны и измучены, чтобы бросаться в погоню, и путь нам преграждала гора тел, обозначившая линию битвенного прилива — границу столкновения щитов и копий. Кто-то был уже мертв, кто-то корчился в агонии и молил добить его.
Кердик отвел своих людей назад выстраивать новую щитовую стену, достаточно большую, чтобы пробиться к армии Эллы: войска Саграмора почти заполнили брешь между мной и рекой и отрезали Элле путь к отступлению. Позже я узнал, что Элловых людей теснили назад, к реке, копейщики Тевдрика, и Артур оставил там ровно столько воинов, сколько нужно, чтобы не выпустить саксов из ловушки, а остальных послал на подмогу Саграмору.
В моем шлеме слева образовалась вмятина, в нижней ее части лезвие топора пробило железо и кожаный подшлемник. Я попытался снять шлем, с трудом отодрав слипшиеся от крови волосы. Осторожно пощупал голову: кость вроде бы цела: ушиб да пульсирующая боль — вот и все дела. На левом предплечье зияла рваная рана, грудь была помята, правая лодыжка все еще кровоточила. Исса прихрамывал, но уверял, что это пустая царапина. Ниалл, предводитель Черных щитов, погиб. Копье пробило ему нагрудник; он лежал на спине, копье торчало к небесам, из разверстого рта стекала кровь. Эахерн потерял глаз. Он подлатал глазницу тряпицей, обмотав лоскут вокруг головы, поверх грубой повязки натянул шлем и поклялся отомстить за глаз сторицей.
