Эванс-Причард не ограничился констатацией принципа соответствия общинно-территориальных и генеалогических образований нуэров. Он вскрыл основания этого соответствия, усмотрев его не в таинственном действии неких структурных принципов, как это склонны были делать Рэдклифф-Браун и другие сторонники доктрины социологизма, а в материальных условиях жизнедеятельности изучаемого народа. Не система линиджей определяет, по его мнению, сегментацию племен на секции и деревенские общины, а, наоборот, демографические параметры территориальных групп, обусловленные экономическими и природными факторами, являются ведущей формообразующей силой. Система доминирующих линиджей – это своеобразная генеалогическая форма, посредством которой реальная структура общества отражается и бытует в сознании нуэров. Генеалогическое родство, по Эванс-Причарду, далеко не всегда означает реальное кровное родство. Те или иные генеалогические линии включаются в систему линиджей и признаются лишь тогда, когда они необходимы в качестве генеалогического подтверждения и обоснования уже существующих реальных отношений[916].
Принцип соответствия и взаимодействия общинно-территориальных и генеалогических структур, разработанный Эванс-Причардом, отнюдь не был им представлен в виде универсальной закономерности. Он вообще скептически относился к универсалистским притязаниям своих учителей, считая, что социальная антропология в рассматриваемое время, по меньшей мере, не готова сформулировать то, что можно было бы назвать естественно-научным законом[917]. Трезвая оценка Эванс-Причардом реальных аналитических возможностей структурно-функционального подхода позволила ему избежать искажающего воздействия завышенных притязаний своих учителей и продвинуться в научной разработке вполне конкретной, но от этого не менее важной, проблемы изучения рода и общины в традиционных обществах. Более поздние исследования этой проблемы показывают, что Эванс-Причард внес существенный вклад в ее разработку. Исследования таких ученых, как Н. А. Бутинов, Д. А. Ольдерогге, Ю. В. Маретин, Ю. И. Семенов и др.[918], убедительно показали, что изолированное изучение рода и общины в догосударственных обществах неправомерно.
В конкретно-методологическом аспекте подход Эванс-Причарда был шагом вперед. Аналитическая модель, лежащая в основе исследования им нуэров и получившая в научной традиции название «парадигма линиджа», для многих антропологов стала инструментом изучения социальной организации, а также других сторон жизни догосударственных и раннегосударственных обществ Африки.
Одним из наиболее последовательных сторонников нового исследовательского подхода Эванс-Причарда стал Мейер Фортес, который в своей книге «Динамика клановой принадлежности у талленси» признал, что этот подход дал ему ключ к анализу социальной организации талленси, одной из народностей, населяющих бассейн Верхней Вольты[919]. Несмотря на специфику материала по Западной Африке, выводы Фортеса о соотношении клановых и общинно-территориальных структур у талленси совпадают с выводами Эванс-Причарда и убедительно подтверждаются фактическим материалом.
Особенный интерес представляет трактовка Фортесом института большой семьи. Эта трактовка может рассматриваться как углубление и развитие некоторых теоретических выводов Эванс-Причарда.
Фортес не случайно сделал центром своего внимания при изучении талленси большую семью, так как объективно анализ именно этого вида социальной группировки дает ключ к пониманию социальной структуры талленси в целом и позволяет проследить действие принципов, на которых эта структура основана в повседневной жизни.
Фортес обнаружил в поле, что с генеалогической точки зрения все общество талленси разделено на два «пучка» линиджей – Намуу и Талис[920], каждый из иерархического ряда линиджей соотносится с какой-либо территориальной общностью[921], но в реальной действительности ни клана, ни линиджа не увидишь, во-первых, потому что они существуют в сознании людей в виде генеалогических преданий, и, во-вторых, оттого что каждое из конкретных поселений талленси – это, с точки зрения системы линиджей, все их общество в миниатюре, ибо в нем живут представители почти всех «максимальных линиджей»[922]. Суждения о территориальной и генеалогической структуре и об их соответствии по линии доминирующих в той или иной местности линиджей – это всегда теоретическая абстракция. Что же касается эмпирической реальности, то единственное социальное явление, в котором и территориальный и генеалогический принципы наглядно выступают вместе, – это большая, или, по терминологии Фортеса, «объединенная семья». Большая семья генеалогически выступает как «минимальный линидж», так как ее костяк составляют несколько мужчин, связанных происхождением от общего мужского предка, живого или умершего, положившего начало этому линиджу[923]. Через общего предка большая семья генеалогически связана со всей системой линиджей, восходящей к легендарному предку всех талленси. В общинно-территориальном отношении большая семья представляет собой конкретное домохозяйство, включающее мужчин, входящих в один «минимальный линидж», и их жен, пришедших из других линиджей, а также зависимых людей, которые в совокупности составляют население усадьбы или большесемейной общины[924].
Специфика большой семьи, по Фортесу, заключается в том, что в ней, как в фокусе, сходятся генеалогические, общинные, право вые, экономические и прочие связи народа талленси. «В действительной жизни туземцев, – пишет Фортес, – два плана социальной структуры (система линиджей и семейная организация) не проявляются изолированно друг от друга. Как кровь и мышечная ткань в живом организме, они образуют взаимопроникаемую субстанцию социальной жизни талленси»[925], но, тем не менее, можно говорить о специфике каждого из этих планов. Если система линиджей обслуживает сферу политических, юридических и ритуальных связей, охватывающих все общество талленси, и придает большой семье ее структурную форму, то большая семья – это субъект экономической деятельности и сфера воспроизводства людей[926]. Фортес подчеркивает, что разделение указанных сфер деятельности всегда будет условным, так как «…экономические отношения всегда служат достижению правовых, политических и религиозных целей… политические отношения выступают в виде религиозных отношений; юридические права и обязанности являются аспектами экономических, религиозных и политических связей»[927]. Констатируя синкретизм социальной жизнедеятельности талленси, присущий в высшей степени любому догосударственному обществу, Фортес утверждает, что связывающим и пронизывающим все виды социальных отношений является «принцип родства»[928].
В своей трактовке отношений родства Фортес, безусловно, отталкивался от концепции Рэдклифф-Брауна, однако сформулированные последним структурные принципы родства в исследованиях о талленси выглядят по-иному и различия определяются не только спецификой изучаемого им общества, но и новыми веяниями в британской антропологии, в частности влиянием работ Р. Фёрса и Э. Эванс-Причарда. Групповое родство в обществе талленси, по Фортесу, – это система линиджей. Каждый талленси относится к любому из представителей своего народа как к родственнику, ибо, руководствуясь генеалогическими преданиями, они относительно легко могут отыскать общего предка. Это родство, как считает Фортес, играет гораздо большую роль во взаимоотношениях между генеалогическими и территориальными общностями, чем между отдельными индивидами. По своей природе оно зачастую фиктивно (генеалогическая память, в особенности восходящая к давно ушедшим поколениям, вряд ли всегда воссоздает реальные кровные связи) и основывается на мифе о давно существующих родственных связях предков либо на вековых традициях солидарности в пределах той или иной общности[929]. О фиктивности и сугубо общественном характере кланового родства говорят многочисленные примеры. Так, вынужденные житейскими обстоятельствами установить тесные деловые отношения с соседним народом мампруси, талленси в ходе особого ритуала облекают эти отношения в родственные, что достигается путем сознательного «конструирования» братских отношений между мифическими первопредками обоих народов[930].
