Подобные же взгляды демонстрировал и Малиновский. В своей монографии «Преступление и обычай в обществе дикарей», вышедшей в 1926 г., он подчеркивал необходимость для колониальных чиновников детально знать нормы обычного права. Знание это, уверял он, может быть получено только с помощью тщательных полевых антропологических исследований[968]. При этом Малиновский весьма презрительно отзывался о суждениях антропологов-эволюционистов (Г. Мейна, У. Риверса, Л. Г. Моргана) о первобытном обычном праве, суждениях, основанных на превратном кабинетном толковании случайных и неверно понятых фактов[969]. С развернутой декларацией практической полезности социальной антропологии Малиновский выступил в 1934 г. в Кейптауне на конференции по «туземному» образованию. В своем выступлении он указал на главные, с его точки зрения, проблемы прикладной антропологии, среди которых особое внимание уделил «принципам практических советов, основанных на силе научного предвидения, которые каждая подлинная наука призвана давать практикам»[970].
Категоричность рассмотренных деклараций может создать впечатление, что лидеры функционализма стремились полностью растворить социальную антропологию в колониальной практике, подчинить научную деятельность задачам совершенствования методов колониального управления. Такое впечатление кажется тем более правомерным оттого, что Малиновский и Рэдклифф-Браун сами отчасти стремились его создать, ведь одной из основных целей, которые они ставили, делая подобные заявления, было привлечь внимание могущественных кругов колониального департамента и связанных с колониями предпринимателей к своей науке и к идеям ее реформирования. Эти попытки не пропали даром. Новое направление получило весомую поддержку. Если же внимательнее проанализировать отношение Малиновского и Рэдклифф-Брауна к прикладным задачам своей науки, то оно окажется более сложным, чем это видно по их заявлениям, рассчитанным на определенных слушателей.
Прежде всего, необходимо обратить внимание на их представления о соотношении теоретической и прикладной антропологии. Анализ этих представлений позволяет выделить как минимум два толкования понятия «прикладная антропология». Первое, назовем его условно расширительным, связано с противопоставлением общетеоретического уровня функционализма, представляющего собой систему десубстанциональных, абстрактных, эвристических положений, с одной стороны, любым конкретным, содержательным выводам, вытекающим из анализа фактов, – с другой. Причем в данном толковании понятия «прикладная антропология» содержатся и чисто академические исследования, и попытки решения практических задач колониальной практики. Малиновский так объяснял соотношение этих двух уровней: «Убедительность функционального подхода (имеются в виду его общетеоретические принципы. – А. Н.) заключается в том, что он не претендует на точное предсказание способа решения той или иной проблемы, стоящей перед культурой. Он лишь указывает, что эта проблема универсальна и неизбежна»[971]. Гораздо более четкое определение расширительного значения понятия прикладной науки дал Рэдклифф-Браун. Он писал: «Существуют две стороны науки и деятельности ученых. С одной стороны, существует задача создания общей теории определенного класса явлений… Это теоретическая наука. С другой стороны, существует задача приложения какого-либо установленного теоретического знания в объяснении и понимании частного явления – это так называемая “прикладная наука”»[972].
Наряду с подобным толкованием смысла прикладной науки в трудах Малиновского и Рэдклифф-Брауна явственно прослеживается и более узкое толкование, связанное с решением проблем колониальной практики. В этом значении прикладная антропология противопоставлена так называемой «чистой» (pure), академической социальной антропологии.
«Чистую науку» Рэдклифф-Браун определял как «деятельность ученых, занятых поиском знаний ради них самих и часто независимо от каких бы то ни было практических результатов, которые могут вытекать из их исследований»[973]. Социальной антропологии в этом смысле он противопоставлял «прикладную», или «административную» антропологию. Работа так называемых «правительственных антропологов» (government anthropologiests) в управленческом аппарате британских колоний, преподавание на курсах подготовки колониальных чиновников – вот что, по его мнению, составляло содержание «административной антропологии»[974]. Задачи ученого-антрополога, работающего в прикладной сфере, по Рэдклифф-Брауну, не предполагали непосредственного участия в практическом решении вопросов колониальной политики, его делом было «изучать жизнь и обычаи туземцев и искать их объяснение в терминах общих законов»[975]. Полученные знания антрополог-прикладник мог довести до практических деятелей либо в виде инструктивных лекций, либо с помощью информационных сводок, написанных по заказу колониальных властей. Рэдклифф-Браун, впрочем, очень настороженно (особенно в последние полтора десятилетия своей жизни) относился к сотрудничеству ан тропологов с колониальными властями и не раз высказывал опасения, что слишком тесное сотрудничество с ними может повредить престижу теоретической науки[976]. Надо признать, что эти опасения и суждения о желательности соблюдать политическую нейтральность науки не стоит воспринимать как проявления антиколониальных убеждений. Скорее всего, подобные заявления были продиктованы трезвым осознанием реальных возможностей горстки антропологов, которые попросту были не в силах средствами своей науки существенно влиять на политику. Отказ самого Рэдклифф-Брауна от непосредственного участия в решении колониальных проблем – это результат логического расчета, который, на мой взгляд, основывался на принципах науковедения, воспринятых антропологом еще на лекциях А. Н. Уайтхеда в Кембриджском университете. «Подойти вплотную к истинной теории и найти точный способ ее практического приложения, – учил Уайтхед, – это два совершенно разных дела…»[977].
Позиция Малиновского в вопросе о взаимоотношениях между антропологией и колониальной практикой была гораздо более запутанной и противоречивой. Порой он прямо говорил о несовпадении целей науки и колониальной практики, а иногда был склонен их смешивать. В своей статье «Практическая антропология», вышедшей в 1929 г., Малиновский высказал следующую точку зрения: чем более научна по своему содержанию рекомендация, даваемая антропологом практику, тем менее она будет пригодна для реализации[978]. Смысл статьи сводился к тому, что в прикладной антропологии ни научный, ни практический аспекты не должны преобладать, идеальной фигурой в ней является человек, имеющий в равной степени теоретические знания и навыки административной работы в колониях[979]. Трудно удержаться, чтобы, вспомнив известное изречение Скалозуба из грибоедовского «Горе от ума», не представить эту «идеальную фигуру» в виде Вольтера, облеченного в фельдфебельский мундир. В другой своей работе Малиновский задает вопрос: «Можем ли мы, зная, что историк будущего все то, что мы сейчас называем “распространением западной цивилизации”, “передачей туземцам благ нашей культуры”, “бременем белого человека”, назовет уничтожением целых народов, сверхжестокими формами рабства, расизмом, – зная все это, смешивать науку и политику?» И тут же отвечает: «Конечно, да! Потому что знание дает возможность предвидеть, а предвидение означает власть…»[980]. Иными словами, ученый, исходя из убеждения в справедливости положений просветительской и позитивистской риторик, считал свою науку силой, способной оказывать непосредственное воздействие на политику.
Рассмотренные суждения при всей их противоречивости позволяют утверждать, что прикладная антропология с самого начала представлялась лидерам функционализма особой сферой сотрудничества с колониальной администрацией, со своей спецификой, отличающей эту область науки от общетеоретических и конкретно-научных исследований, проводимых в рамках традиционной академической проблематики. Разумеется, грань между этими сферами и в сознании британских ученых, и в действительности всегда была не очень четкой.
Прикладная антропология сложилась в Великобритании межвоенного периода как три основных вида деятельности: 1) обучение колониальных чиновников на специальных курсах, 2) служба в административном аппарате колоний на должности правительственного антрополога, 3) участие антропологов в специальных исследованиях, организованных по заказу колониальных властей и нацеленных на получение интересующих их информации и рекомендаций. Личное участие Малиновского и Рэдклифф-Брауна в этих делах было, в общем-то, незначительным. В 20 – 30-х годах они наряду с другими преподавали на краткосрочных курсах для колониальных чиновников при Оксфордском, Кембриджском, Лондонском, Кейптаунском и Сиднейском университетах, где до Второй мировой войны прошли обучение лишь несколько десятков человек. Непосредственно в административный аппарат колоний лидеры функционализма никогда не входили, не вели они и специальных исследований по заказу колониальных властей. Тем не менее и Малиновский, и Рэдклифф-Браун с полным правом могут считаться основателями британской прикладной антропологии, так как они не только утвердили статус этой субдисциплины в научных и правительственных кругах, определили ее основные параметры и задачи, но, главное, именно они воспитали группу молодых исследователей, с самого начала своей карьеры включивших в программу деятельности прикладные проблемы.
