Играя особую, общественную роль, групповое (клановое, племенное, этническое и т. п.) родство оказывает определенное воздействие на собственно классификаторское родство, сущность которого – в сети межличностных отношений между различными категориями родственников и свойственников. Фортес и Фёрс в этом вопросе полностью приняли точку зрения Рэдклифф-Брауна, однако расширили контекст анализа этого явления за счет поиска системных связей конкретных моделей межличностного поведения с различными аспектами жизнедеятельности общества, которая в основном протекает в составе групп различного уровня.
Своеобразным фокусом классификаторского родства, по Фортесу, выступает большая семья. Именно она является средоточием сложного узла взаимоотношений, вызванных браками ее членов[931]. Включая, согласно обычаю экзогамии, в свой состав женщин из других родственно-корпоративных групп, большая семья вступает в постоянные отношения с этими группами, так как женщина в обществе талленси не теряет своей принадлежности к родному линиджу до самой смерти. Точно так же, отдавая в другие группы своих дочерей, большая семья не прерывает с ними связей, устанавливая тем самым прочные отношения с этими группами. Внешние связи большой семьи талленси, вызванные браками, носят экономический, правовой и даже военно-политический характер и отличаются противоречивостью, а временами и напряженностью, поскольку касаются жизненно важных вопросов, решение которых не обходится без споров и разногласий. Не менее противоречивая ситуация складывается и внутри большой семьи, ибо ее структурное единство, обусловленное принадлежностью мужчин к одному линиджу, находится под постоянной угрозой, которая коренится в попытках индивидуальных брачных пар повысить меру своей самостоятельности. Фортес говорит о специфическом виде постоянно действующей «оппозиции» между родственными и брачными связями и о специфических способах «разрешения или снятия» этой оппозиции[932].
Жизнедеятельность общества талленси предстает в трудах Фортеса как динамический (диалектический) процесс, обусловленный действием центростремительных и центробежных сил между большесемейными общинами и в рамках каждой из них. Нормальный баланс этих сил обеспечивается особыми культурными механизмами, предотвращающими дезинтеграцию общества. Одним из таких механизмов, по мнению Фортеса, являются правила поведения, регулирующие отношения между родственниками и свойственниками, правила, ассоциируемые с терминами классификаторского родства[933]. Наличие двух главных факторов социальной структуры талленси – генеалогических и общинных образований – отражает сама терминология родства. Недаром талленси никогда не спросят: «На ком женился ваш сын?», но «Где (в каком клане) женился ваш сын?»[934]. Здесь явно выражено отношение к браку как к становлению отношений между линиджами. Характер терминологии классификаторского родства – групповой, что говорит о примате групповых интересов. Так, например, «мужчины и даже женщины и дети какого-либо клана или линиджа называют жен его членов “нашими женами”»[935].
Все обычаи, регулирующие отношения родства у талленси (экзогамия, левират, авункулат и др.), Фортес вслед за Рэдклифф-Брауном трактует как специфические интегрирующие средства. Однако если Рэдклифф-Браун понимал под интеграцией предотвращение разрыва связей между двумя индивидами, связей, составляющих по его концепции «ткань» социальной структуры, то у Фортеса на первом плане стоит вопрос о сохранении внутригрупповых и межгрупповых связей[936].
Для тех антропологов, которые приняли «парадигму линиджа» Эванс-Причарда, она стала аналитической моделью, через которую они смотрели на все проявления жизни изучаемых народов, в том числе и на духовную культуру. Сам Эванс-Причард дал весьма своеобразную и очень интересную интерпретацию основных мировоззренческих понятий нуэров – понятий «пространство» и «время». Он показал, что эти категории в сознании нуэров не выступают в виде логических абстракций, но концептуализируются в терминах их социальной структуры. Категория пространства выступает как сложное образование, отражающее иерархию общностей нуэров от всего Нуэрланда до отдельного домохозяйства[937], причем эта кате гория меняется в зависимости от экологического цикла, согласно которому протекает хозяйственная и общественная деятельность полукочевников нуэров: часть года они живут в деревнях, занимаясь выращиванием проса и рыболовством, другую часть года проводят на скотоводческих стоянках в саванне. Пространственные единицы неразрывно связаны с временными. Эванс-Причард говорит о наличии в верованиях нуэров динамичной пространственно-временной категории, отражающей годовой цикл изменений их общинно-генеалогической структуры[938].
На «парадигме линиджа» Фортес построил свою интерпретацию религиозной практики талленси, в основе которой лежит культ предков. Религиозные представления, характерные для культа предков, трактуются им как своеобразная идеология системы линиджей, так как в сознании каждого талленси вереница его предков – это не что иное, как иерархическая совокупность священных патронов и основоположников всех общественных подразделений от племени до большой семьи, к которым он (талленси) принадлежит[939]. Ритуал культа предков у талленси, по Фортесу, – это «механизм, посредством которого последовательная внутренняя дифференциация линиджа организуется и привносится в существующую структуру»[940]. Действие этого «механизма» заключается в поддержании у членов линиджа чувства корпоративной солидарности. Причем, если обряд почитания души умершего главы минимального линиджа – дело узкого круга членов большой семьи, то торжественная ежегодная церемония, посвященная мифологическим предкам всего народа талленси, выполняет важную интегративную роль на уровне всего Таллеланда[941].
Анализ наиболее значительных трудов функционалистов второго поколения показывает, что все они в той или иной степени испытали влияние идей Рэдклифф-Брауна, однако нетрудно заметить и определенные разногласия среди них по поводу основных категорий его методологической доктрины. Можно ли в таком случае говорить о научной школе Рэдклифф-Брауна? Если смотреть на британскую социальную антропологию 30 – 40-х годов, принимая во внимание не столько труды отдельных ученых, сколько деятельность их как научного сообщества со своей, разделяемой всеми исследовательской программой, то о научной школе Рэдклифф-Брауна говорить можно, тем более что к концу 30-х годов она получила некоторые организационные основания.
Вернувшись в 1937 г. из США в Англию и как бы поменявшись местами с Малиновским, Рэдклифф-Браун вскоре занял пост заведующего вновь организованной кафедры социальной антропологии Оксфордского университета. Его научная школа, о которой с этого времени можно говорить вполне определенно, существенным образом отличалась от школы Малиновского, хотя обе они включали в свой состав почти одних и тех же ученых. Различия заключались, прежде всего, в характере взаимоотношений между главой школы и ее членами. Неформальный характер «незримого колледжа» Рэдклифф-Брауна в какой-то степени распространялся на коллектив антропологов, тяготеющих к оксфордскому центру. Рэдклифф-Браун отвергал сами понятия «научная школа», «последователи». Он писал: «Все, что учитель может сделать, – это помочь ученику во время обучения понять научный метод и применять его. В его задачу не входит формировать последователей»[942]. Такая позиция лидера гораздо больше соответствовала изменившейся ситуации в британской науке, чем требование безоговорочной идейно-теоретической лояльности, отличавшее Малиновского. То, что было в какой-то степени оправдано в отношениях с неопытными новичками в период завоевания новым направлением права на существование, совершенно не подходило для сотрудничества со зрелыми учеными, которыми стали бывшие участники семинара в ЛШЭПН. Эванс-Причард и Фортес, ставшие сотрудниками Рэдклифф-Брауна в Оксфорде, участвовали в формировании методологических основ исследовательской программы оксфордской школы. Недаром, по словам А. Купера, «некоторые из числа наиболее последовательных сторонников Малиновского считали Рэдклифф-Брауна не более чем номинальным главой коллектива, в котором доминировали радикально настроенные молодые люди – Э. Эванс-Причард и М. Фортес»[943].
