сам Пьер написал много проходных произведений, которые принесли ему не только широкое уважение и поздравления от его наиболее близких знакомых, но и никак не меньшее отдельное восхищение у всегда интеллектуального и чрезвычайно разборчивого общества. Короче говоря, Пьер часто делал то, что делали многие другие юноши – публиковался. Но он публиковал не внушительные по форме тома, а более скромные случайные работы в журналах и других уважаемых периодических изданиях. Его великолепный и победный дебют воплотился в восхитительном любовном сонете, названном «Тропическое Лето». Не только общественность приветствовала его небольшие драгоценные зарисовки дум и фантазий, будь то поэзия или проза, но высокий и могущественный кэмпбелловский клан всевозможных редакторов наградил его такими щедрыми комплиментами, один взгляд на которые немедленно воспринимался, как необходимость отдать должное. Они говорили в высоких терминах об его удивительном владении языком, они выражали свое удивление по поводу его благозвучного построения предложений, они с почтением рассматривали сбалансированную проницательность его общего стиля. Но, даже проведя это глубокое проникновение в достоинства Пьера, они всмотрелись в бесконечную даль и признались в своей полной неспособности ограничить своё неподдельное восхищение очень рассудительной плавностью, благородством чувств и выразительностью фантазий. «Этот писатель», – сказал один из них в непослушном взрыве яростного восхищения, – " отличается Прекрасным Вкусом во всем». Другой, после одобрительного цитирования мудрого, подавленного принципа доктора Голдсмита, утверждавшего, что все новое – фальшиво, и продолжавшего применять его к великолепным произведениям перед собой, заключил следующее: «Он превратил невозмутимого джентльмена из гостиной в обыкновенный вал из букв; он никогда не разрешает себя удивлять, никогда не соблазняется вещами грубыми или новыми, как гарантией того, что удивительное должно быть вульгарным, а новое должно быть свежим. Да, в этом и есть слава этого замечательного молодого автора, где вульгарность и сила – два неотделимых свойства – одинаково далеки от него»
Одна треть, проникаясь длинным и красиво написанным обзором, смело, потрясая основы, объявляла: «Этот писатель, бесспорно, весьма уважаемый молодой человек»
Но оказались и такие редакторы различных духовных и религиозных периодических изданий, кто вынужден был дать оценку более серьезную и более завистливую, вследствие более осторожного одобрения. Известный редактор еженедельного клерикального и филологического издания, чьё удивительное знание греческого, древнееврейского и халдейского языков, которому он посвятил, безусловно, большую часть своей жизни, особенно посодействовал ему, решительно высказав следующее безошибочное суждение по работам о стиле в английском языке: «Он безупречен в нравах и везде выглядит невинным» Другой смело рекомендовал читать его излияния в семейном кругу. Третий, не зная, что сказать, заявил, что самые важные черты и цели этого автора были по-евангельски благочестивы.
Ум, по природе менее сильный, чем у Пьера, возможно, мог бы вполне впасть в безбрежное самодовольство от такой хвалебной речи, тем более, при исключении любого возможного сомнения в необратимости объявленного редакторами примитивного вердикта, весьма устойчивого до прихода нового Тысячелетия, которое смогло бы различить династические предпочтения и, возможно, низвергнуть редакторов. Верным было то, что в представлении об общей практической неопределённости этих панегириков и с учётом того, что, в сущности, все они, так или иначе, были благоразумно осторожными, и что все они были панегириками и ничем иным, как панегириками, без какого-либо анализа, – то пожилые приятели из литературных кругов осмеливались говорить нашему герою: «Пьер, это – очень высокая похвала, по моему предоставлению, и вы – на удивление молодой автор, который получил её; но я пока ещё не вижу критических замечаний»
«Критических замечаний?» – вскричал Пьер в изумлении, – «Зачем, сэр, они все – критические замечания! Я – идол критиков!»
«Ах!» – вздохнул пожилой друг, как будто внезапно вспомнив, что это, в конце концов, верно, – «Ах!» – и продолжил курить свою безобидную, ни к чему не обязывающую сигару.
Тем не менее, благодаря редакторам, в литературном энтузиазме сделавшим, наконец, имя Пьера таким популярным, два молодых человека, недавно отказавшихся от презренного занятия кройкой ради более благородной торговли изданиями (вероятно, ради использования в книжном производстве полотен и хлопковых клочков, отрезанных на прилавке, после чего подвергнутых переработке на бумажной фабрике), обратились к нему с письмом на самой тонкой, обрамлённой зубчиками бумаге, в самой искусной и утонченной форме и в следующих терминах, общий стиль которого довольно хорошо всё это прояснит; хотя – благодаря производителю – их полотняные и хлопковые клочки могли быть полностью переработаны в бумагу, если бы их собственные резаки были бы уже доставлены с перерабатывающей фабрики.
«Благ. Пьеру Глендиннингу,
«Уважаемый Сэр,
«Чистый покрой, продуманная подгонка Ваших произведений наполняет нас изумлением. Ткань превосходна – самое прекрасное тонкое сукно от гения. Мы только что открыли производство. Ваши панталоны – мы имеем в виду произведения – ещё никогда не были собраны. Они должны быть изданы в форме Собрания сочинений. Портные – мы имеем в виду библиотекарей – требуют этого. Ваша настоящая известность это самый прекрасный сон. Сейчас – прежде чем блеск исчезнет – пришло время для библиотечных форм. Мы недавно получили счёт на замшу русскую кожу. Библиотечная форма должна быть формой долговечной. Мы почтительно предлагаем переплести ваши удивительные произведения в форме собрания сочинений. Если Вы разрешите, мы передадим Вам образец ткани, мы имеем в виду типовую страницу с образцом кожи. Мы готовы уступить Вам одну десятую цены (это максимальная скидка) как привилегию для облачения замечательных произведений в библиотечную форму: Вы оплачиваете работу по пошиву счета печатаются и выставляются в день публикации. Мы будем весьма признательны, если ответите нам как можно скорее, —
«Сэр, Ваши самые покорные слуги,
«УАНДЕР & УЭН»
«P. S. – Мы почтительно представляем вложенный блок лист, как выражение серьезности наших намерений изготовить любую вещь под Вашим именем, пригодную к продаже в любой торговой фирме.
«N. B. – Если список не включает весь Ваш прославленный гардероб все Ваши прославленные работы, то мы будем чрезвычайно сожалеть об этом. Мы провели поиски по всем составителям журналам.
«Образец пальто Названия работ Глендиннинга:
СБОРНИК ПРОИЗВЕДЕНИЙ
ГЛЕНДИННИНГА, АВТОРА
…Этого всемирно известного произведения…, «…Тропическое Лето: Сонет…»
«…Погода: мысли» «…Жизнь: импровизация…»
«…Покойный преподобный Марк Грэсемен: Некролог…» «…Честь: строфа…» «…Красота: акростих…» «…Эдгар:
Анаграмма…» «…Пиппин14параграф…»
…&. &c. &c. &c.
&c. &c. &c.
&c. &c.
&c. …«**
От художника Пьер получил следующее:
«Сэр: я приближаюсь к Вам с искренним трепетом. Хотя Вы и молоды, Ваши способности давно известны. Я не могу не выразить своего горячего восхищения Вашими работами, но не могу глубоко не сожалеть о том, что произведения такой графически изобразительной силы нельзя лишать сопровождения весьма скромными иллюстративными трудами художника. В этом отношении я полностью в Вашем распоряжении. Мне не нужно говорить, насколько я должен быть горд, если этот намёк с моей стороны, даже в качестве предположения, побудит Вас ответить в выражениях, в которых я смог бы обнаружить надежду удостоить меня и мою профессию несколькими проектами для работ прославленного Глендиннинга. Но поверхностное упоминание Вашего имени наполняет меня здесь такими эмоциями, что я не могу сказать ничего больше. Я только добавил бы, однако, что моё занятие, не имеющее ничего общего с Торговлей, к сожалению, вынуждает меня брать наличную оплату при сдаче заказчику каждого рисунка, на чём основаны все мои профессиональные соглашения. Ваша благородная душа, однако, сочла бы ниже своего достоинства предположить, что эта неприятная необходимость посреди моих простых деловых забот может когда-нибудь ослабеть…
«С глубоким личным почтением и восхищением,
охватывающем меня,
Великий и прославленный Глендиннинг,
Ваш почитатель,
ПИТЕР ПЕНС»
II
Это были волнующие письма. Собрание сочинений! Иллюстрированный Выпуск! Всё его сердце переполнилось.
Но, к сожалению, Пьеру пришло в голову, что всё,
