Но по мере того, как молодые люди взрослели, их невинные детские забавы и шалости перерастали в озорство и буйство. И здесь вожаками оставались все те же — Сергей Трубецкой и Александр Барятинский, продолжавшие служить в одном полку — кавалергардском. Летом 1833 года молодые баловни — девятнадцатилетний юнкер Трубецкой и двадцатилетний корнет Барятинский — учинили «весьма изрядную шалость», поводом для которой стало назначение командиром полка сухаря и службиста генерал-майора Р. Е. Гринвальда. Офицеры-кавалергарды, особенно молодые, невзлюбили нового командира и решили «пошалить» особым образом. Свою проделку задумали они приурочить ко дню рождения Гринвальда, который пригласил всех офицеров полка к себе на дачу, располагавшуюся на берегу Каменного острова. Когда почти все гости были в сборе и расположились в саду, выходящем на Неву, вдруг показалась вдали большая лодка, в которой сидели факельщики в траурных погребальных костюмах.
Как только лодка оказалась вблизи дачи Гринвальда, факельщики запели погребальную песню. Хозяин дачи, неприятно пораженный, как и все его гости, велел одному из слуг сесть в ялик, подойти к лодке и спросить, что все это значит, и как только слуга подошел к погребальному судну, до них донесся громкий, дружный хор голосов: «Погребаем Гринвальда!» И гости, и хозяин, и его ближние пришли в невероятное смятение, не зная, что делать. А когда взглянули на реку — лодки и след простыл, она завернула в один из боковых рукавов и скрылась в зарослях.
Через несколько минут к даче с другой стороны подкатили несколько экипажей, в которых приехали Барятинский, Трубецкой и другие молодые юнкера, корнеты и прапорщики. Они вместе с очевидцами происшедшей истории возмущались случившимся и резко порицали дерзких негодяев. Но вдруг к «шалунам» подошел один из офицеров полка, человек благородный и умный, и тихо сказал им: «Это ваша шутка, и вам несдобровать». А вслед за тем среди гостей распространилась весть, что полиция арестовала лодочника, и «заговорщики» поняли, что их разоблачение очевидно и неотвратимо. Так и случилось. Главные «шалуны» — Трубецкой и Барятинский — были переведены в другие полки, прочие отделались непродолжительным домашним арестом и строгим внушением.
После того Сергей Трубецкой вторично попал на глаза начальству с еще двумя молодыми офицерами, Н. А. Жерве Вторым и князем М. Б. Черкасским, за то, что «после вечерней зори, во втором часу ночи, в Новой Деревне (дачный пригород Петербурга) производили разные игры не с должной тишиной». А «игры» состояли в том, что молодые офицеры то подглядывали за тем, как совершает ночной туалет известная итальянская певица, то устраивали засады в женских купальнях, то влезали через окно в дом какой-нибудь хорошенькой молодой дамы и тотчас же учтиво извинялись, объясняя свое появление непреднамеренной ошибкой и предположением, что здесь живет их товарищ.
До поры до времени все это сходило им с рук, пока не доложили о том Михаилу Павловичу, и дело кончилось тем, что их всех арестовали: Жерве и Черкасского отправили из Петербурга в отдаленные гарнизоны, а Сергей Трубецкой был переведен в другой полк, но стоявший в Петербурге — Орденский Кирасирский. Причиной тому были не только вышеописанные проказы, но и то, что Сергей Трубецкой перебежал дорогу самому императору, которому приглянулась фрейлина Екатерина Петровна Мусина-Пушкина, завязавшая серьезный роман с красавцем князем. Николай ничего не знал о происходящем и надеялся добиться своего, как вдруг по Петербургу распространился слух, что Е. П. Мусина-Пушкина в положении и виной тому отнюдь не государь, а все тот же шалун и волокита Сергей Трубецкой.
Девятого декабря 1835 года А. Я. Булгаков писал своему приятелю П. Ф. Макеровскому: «Весь Петербург теперь только занят обрюхатевшею фрейлиною Пушкиною. Государь всегда велик во всех случаях. Узнавши, кто сделал брюхо, а именно князь Трубецкой, молодой повеса, сын генерал-адъютанта, он их повелел обвенчать и объявил, что она год уже, как тайно обвенчана, ибо действительно, ни он, ни она не могли получить позволения у своих родителей, когда просили оное. Экой срам».
Через много лет, когда уже вышедший в отставку Трубецкой станет к тому же и вдовцом, между ним и Николаем произойдет точно такая же история, когда уже другая женщина откажет императору, отдав предпочтение князю Сергею.
Трудно сказать, был ли Сергей Васильевич счастлив в своей семейной жизни. Но вскоре ему пришлось оставить свою жену, родившую дочь, названную Софьей, ибо в 1840 году был он послан на Кавказ, где подружился с М. Ю. Лермонтовым, был в одних с ним сражениях, так же как и он, отличился в храбрости, так же как и поэт, был представлен к награде и вместе с Лермонтовым был вычеркнут из списка Николаем.
Одиннадцатого июля 1840 года в бою при Валерике Сергей Трубецкой был тяжело ранен в шею. Вскоре он должен был поехать в Петербург, получив письмо о тяжелой болезни отца. Он немедленно отправился в путь, не спросив даже разрешения своего начальства, но опоздал на восемь дней и был наказан Николаем за самовольную отлучку.
Еще раньше был отправлен на Кавказ и Барятинский, но, получив пулю в бок и золотую саблю с надписью «За храбрость», вскоре вернулся в Петербург и был назначен в свиту цесаревича Александра, где кроме него в такой же должности состояли друзья детства цесаревича — Адлерберг, Паткуль и Виельгорский.
Паткуль был необычайно туп, Виельгорский, напротив, настолько умен и возвышен душой, что презирал дворцовую карьеру. К тому же он был неизлечимо болен чахоткой и через год умер в Риме, не дожив до 24 лет.
Единственным соперником Барятинского остался Александр Адлерберг, но и тот вскоре оказался вне конкуренции. В 1845 году Барятинский вновь был отправлен на Кавказ. Почему это произошло, мы вскоре узнаем. А теперь вернемся в Зимний дворец, где происходит свадьба Марии Николаевны.
Побывавший в Петербурге сразу после венчания голландский полковник Гагерн так писал о новобрачной: «Великая княгиня Мария Николаевна мала ростом, но чертами лица и характера — вылитый отец. Профиль ее имеет также большое сходство с профилем императрицы Екатерины в годы ее юности. Мария — любимица своего отца, и полагают, что в случае кончины императрицы она приобрела бы большое влияние. Она обладает многими дарованиями, равно как и желанием повелевать: уже в первые дни замужества она приняла в свои руки бразды правления». Правда, последнее замечание Гагерна о главенстве в новой семье свидетельствовало столько же о сильном характере Марии Николаевны, сколько и о мягкосердечии ее мужа. И хотя у герцога была весьма своеобразная, но все же и весьма славная родословная, в день свадьбы — 14 июля 1839 года — он был всего-навсего подпоручиком российской гвардии. Он был двумя годами старше Марии Николаевны, хорош собой, высок и статен. Герцог был и прекрасно образован, что позволило ему в будущем занимать посты и президента Академии художеств, и директора Горного института — бесспорно, лучшего высшего учебного заведения России. Разумеется, происхождение его играло не последнюю роль в женитьбе на дочери императора. Его отцом был пасынок Наполеона Бонапарта — сын первой жены императора Франции Жозефины Богарнэ от ее брака с графом Александром Богарнэ, генералом республиканской армии, безвинно казненным якобинцами[6]. Выйдя во второй раз замуж за бедного молодого офицера, будущего императора, Жозефина открыла путь для блестящей карьеры своего сына Евгения и дочери Гортензии. Евгений в 23 года стал генералом — впрочем, по заслугам, а после вступления его отчима на престол стал принцем Империи. В 1805 году он был провозглашен вице-королем Италии, а еще через год Бонапарт официально усыновил его и даже собирался объявить своим наследником. Вслед за тем Евгений в 27 лет женился на дочери баварского короля принцессе Амалии-Августе, а еще через год добавил к своим титулам и титул князя Венеции. В 1817 году у него родился сын, будущий герцог Максимилиан Лейхтенбергский. Его титул «герцог Лейхтенбергский» произошел от названия замка Лейхтенберг в одноименном ландграфстве в округе Пфальц, которое в год его рождения было уступлено баварским королем — дедом Максимилиана — своему зятю Евгению Богарнэ вместе с частью княжества Эйхштет. Это превратило новую территорию в герцогство Лейхтенбергское, а отец Максимилиана, лишившийся всех своих титулов из-за поражения Наполеона, стал герцогом Лейхтенбергским и князем Эйхштетским с присвоением титула королевского высочества. За четыре года до свадьбы эти титулы из-за бездетности его старшего брата перешли к восемнадцатилетнему Максимилиану.
Таким было происхождение зятя Николая I, нового великого князя Российского Императорского Дома, его императорского высочества герцога Лейхтенбергского.
