Престарелый генерал вздрогнул от неожиданности и, едва не уронив трубу, собирался уже разразиться бранью по адресу артиллеристов, начавших без команды стрельбу, но остановился донельзя удивленный странным поведением Воеводича. Генштабист, бывший по происхождению сербом, вдруг подпрыгнул и заорал:
— Живели! Тако их, твое майку…[70] — и что-то еще, плохо поддающееся описанию.
Приставив окуляр к глазу, изумленный Александр Иванович увидел, что лошадь, на спине которой только что гарцевал турецкий паша, вдруг взбесилась и скачет как безумная среди разбегающихся в разные стороны аскеров, а тело седока волочится за ним и бьется о землю.
— Кес ке се?[71] — генерал от удивления перешел на французский и растерянно оглянулся.
Так внезапно открывшая огонь митральеза наконец-то смолкла, густые клубы порохового дыма рассеялись, и стал виден устало прислонившийся к орудию Будищев.
Вытерев рукавом лоб от пота, отчего его и без того чумазое лицо стало еще грязнее, он вопросительно взглянул на Линдфорса. Донельзя довольный подпоручик хоть и не прыгал от радости, но улыбался во все тридцать два зуба, будто выиграл в лотерею. Толпящиеся рядом артиллеристы тоже выражали бурный восторг, а вскоре к ним присоединились и сообразившие, в чем дело, пехотинцы.
— Качать его, чёрта! — громко крикнул кто-то, и радостная толпа налетела на Дмитрия.
Сил отбиваться или бежать не было, так что подбежавшие солдаты подхватили его на руки и принялись подкидывать, как будто он был чемпионом. После нескольких полетов уже начала кружиться голова, но они прекратились так же внезапно, как и начались.
— Что здесь происходит? — внушительно спросил подошедший генерал.
— Ваше превосходительство, — принялся докладывать подпоручик. — Младший унтер-офицер Будищев из митральезы турецкого генерала убил!
— С такого расстояния? Однако!
— Он лучший стрелок в нашем полку.
— К кресту молодца!
— Покорнейше благодарю, ваше превосходительство, — по уставу ответил Дмитрий, вытянувшись во фрунт.
— Так, может, не надо отступать? — вполголоса спросил у генерала Воеводич, когда суматоха улеглась. — Если это их командующий, то они вполне могут прекратить наступление.
— Или, напротив, ударить со всей силы, — задумчиво покачал головой Арнольди. — Впрочем, оповестите солдат, что османский генерал убит, это их ободрит.
Как будто отвечая на его вопрос, в воздухе раздался свист приближающегося снаряда. Раздосадованные потерей командующего, турки предприняли ожесточенный обстрел Кацелевской позиции русских войск, но так и не решились перейти в атаку. Несколько пуль, так вовремя выпущенных из русской митральезы, запустили цепь случайных событий, оказавших в итоге значительное влияние на все последующие события. Одна из них ударила прямо в Мехмед-Али-пашу, но лишь контузила его, зато три другие ранили лошадь, заставив бедное животное рвануться и выбросить своего седока из седла. Еще несколько досталось для офицеров его свиты и толпящихся вокруг аскеров. Осознание, что русские могут вести огонь на такой большой дистанции, вызвало панику, и никто не пришел на помощь своему командующему, пока его тащила по камням и кочкам обезумевшая лошадь. Нет, генерал не погиб и даже довольно скоро оправился от ран и ушибов, но оказался совершенно недееспособен в тот момент, когда был нужнее всего.
Оставшись без вышестоящего начальника, командиры османских дивизий Сабит-паша и Фуад-паша вместо организации атаки на русские позиции начали спорить, кому из них следует принять командование. Дискуссия оказалась настолько увлекательной, что прекратить ее смогла лишь молодецкая атака Тираспольского полка, рассеявшая несколько таборов османской пехоты и вызвавшая панику у турецких артиллеристов, заставив их прекратить обстрел и спешно эвакуироваться.
Окончательно примирило спорщиков только прибытие Ахмед-Аюб-паши, помощника бывшего главнокомандующего турецкой армией Абдул-Керима. Он и взял на себя руководство войсками, положив, таким образом, конец генеральским раздорам.
Что интересно, пока Дунайской армией турок командовал Мехмед-Али, Ахмед-Аюб-паша, считавший себя обойденным его назначением, всячески критиковал его за нерешительность и при всяком удобном случае слал доносы в Стамбул. Но как только бремя командования свалилось на него самого, он сразу же растерял свой пыл и вместо решительного наступления начал ждать прибытия подкреплений, писать пространные донесения в главную квартиру и заниматься другими малополезными в сложившейся ситуации делами.
Неудачный третий штурм Плевны и в особенности огромные потери, понесенные русской армией, до крайности расстроили государя. Каждый лишний день войны стоил огромных средств для казны Российской империи, но самое главное, затягиванием войны могли воспользоваться враги России, прежде всего, конечно, англичане. Военный совет, созванный после неудачи, постановил более не штурмовать неприступную османскую твердыню, а взяв ее в тесную осаду, принудить к капитуляции. Император скрепя сердце вынужден был согласиться. Тем не менее на душе его было тяжело, и мало что могло изменить мрачное настроение Александра II. Иногда, впрочем, такое все же случалось. В тот день аудиенции испросил состоящий при главном штабе чиновник для особых поручений Азиатского департамента министерства иностранных дел.
— Что-то случилось? — рассеянно спросил император у вошедшего, тщетно пытаясь вспомнить его имя.
— Ваше величество! — взволнованно начал тот. — Обстоятельства вынуждают меня припасть к милостивым вашим ногам и смиренно просить защиты.
— Тебе кто-то угрожает? — вопросительно приподнял бровь Александр.
— Не мне, но моему честному имени! Точнее честному имени графов Блудовых!
«Да это же сын покойного Дмитрия Николаевича, Вадим», — припомнил наконец государь, но вслух сказал:
— Продолжайте.
— Вот, извольте, — протянул ему граф газету и, почти всхлипнув, добавил: — Гнусный пасквиль!
Александр II с недоумением взял газету, оказавшуюся «Дейли-ньюс», и бегло пробежался по странице глазами. Не найдя ничего предосудительного, он снова вопросительно поднял бровь.
— Вот тут, маленькая…
— «Наш корреспондент сообщает, что во время недавнего сражения у болгарского села Кацелева русские войска проявили беспримерную храбрость и выстояли против превосходящих сил османов, несмотря на…» Да в чем же пасквиль?
— Ниже, ваше величество!
— Ага вот… «…особенно отличился внебрачный сын графа Блудова, лично убивший турецкого главнокомандующего генерал Мехмеда-Али-пашу… находящийся в ссоре со своим знатным родителем, молодой человек добровольно вступил в армию, чтобы бороться за свободу угнетенных болгар…» И что же?
— Ваше величество, — трагическим тоном воскликнул чиновник, — но у меня нет никаких бастардов!
— Гхм, но у вас есть брат…
— Государь, это совершенно невозможно!
Неподдельная горечь и обида, прозвучавшая в его словах, заставила императора внутренне ухмыльнуться. Надобно сказать, что Александра Николаевича трудно было назвать верным мужем. Смолоду бывший очень влюбчивым человеком, он сумел сохранить это качество до зрелости, чем приводил в отчаяние свою супругу императрицу Марию Александровну. Правда, в последнее время он не то чтобы остепенился, но ограничился одной пассией — юной княжной Долгорукой, успевшей подарить ему уже троих детей.
Так что он обнаружил в себе весьма мало сочувствия к беде Блудова, а если припомнить, что сестра графа, Антонина Дмитриевна, была долгое время наперсницей императрицы и, по
