Он очень высокий, наверное, одного роста с Ресовским, с холодным режущим взглядом серых глаз.
— Девушку я забираю, — говорит тихо, но от одного только звука его голоса пробирает дрожь.
Встреть я такого человека в тёмном переулке — шарахнулась с криком. Он — во сто крат опаснее тупых отморозков, что пытались меня здесь зажимать.
Сейчас они кивают, как китайские болванчики, и даже не думают ему возражать.
Он берёт меня за локоть и тянет за собой, приказывая:
— Шевели ногами. У нас мало времени.
Когда мы оказываемся в лифте, я рассматриваю его получше — наверное, его можно было бы назвать красивым, не будь черты лица такими холодными и резкими. Он одет в джинсы, мягкий светло-коричневый джемпер и чёрную кожаную куртку.
И кого-то мне напоминает — этот разрез светлых, льдистых глаз, волевой подбородок, ежик на голове.
Но моё сознание в ступоре и неспособно сейчас разглядеть очевидное.
— Кто вы? — наконец, решаюсь спросить. — Почему пришли за мной?
Меня натурально колотит от близости этого страшного человека.
Он или бандит, или, наоборот, слишком принципиальный правохранитель.
— Виноват, не представился, — по-военному чеканит мужчина, подтверждая одну из моих догадок. — Глеб Темников, служба безопасности «РесФарм».
— Темников? — и вот тут сознание отмораживается. — Алёна Темникова. Ресовский сказал, что пришлёт её ко мне завтра. Она ваша родственница?
— Жена, — сразу расставляет точки над «i» мой спаситель, — и личный референт Ресовского.
— Так это он вас послал следить за мной? — ну как я сразу не поняла.
— Нет, брат попросил.
— Какой брат? — удивляюсь я.
Ещё кому-то есть дело до меня? Я прямо приманка для извращенцев!
— Двоюродный.
— Но зачем? — пытаюсь возмутиться.
— Переживал о тебе, а сам приехать не мог. Заказ у него срочный.
— А брата как зовут? — спрашиваю, хотя и подозреваю уже, каким будет ответ. Потому что только сейчас понимаю, на кого похож этот Глеб.
— Вадим Сорокин. Знаешь такого?
Вот так незадача!
Отвечать мне не нужно — Глеб отлично понимает всё по моему ошарашенному лицу и грустно улыбается:
— Невесёлый расклад получается, да, рыжая?
Киваю: ещё какой невесёлый.
Дальше едем молча, так же молча выходим из дома и садимся в машину.
Однако когда подъезжаем к офису Вадима, я понимаю, что просто не могу выйти из машины. У меня нет смелости посмотреть любимому в лицо после того, как я его почти послала.
Но Темников безжалостен, он открывает дверь с моей стороны, протягивает руку и говорит:
— Идём!
— Может, домой? — всё-таки предпринимаю попытку договориться, вскидываю на мужчину просящий взгляд.
— Нет, — резко отвечает он. — Делов натворила — будь добра отвечать. Вадим извёлся весь.
Вздыхаю, вкладываю ладонь в его, выхожу из машины, бреду за ним следом, понурив голову.
Вадим встречает нас у входа, и в глазах любимого я вижу арктический лёд. Сейчас братья похожи ещё больше — вот этим вот холодом в глазах, острым режущим взглядом.
Глеб отступает, а Вадим хватает меня за шею — довольно грубо и больно, притягивает к себе и впивается в мои губы жёстким злым поцелуем. Он никогда раньше не вел себя так со мной — всегда был бережным, деликатным, нежным.
Но эта агрессия неожиданно будоражит меня. Хотя раньше я никогда не млела от грубости. Сейчас отвечаю ему так же жадно, вдруг осознав, что сегодня могло случиться нечто такое, после чего я… просто бы умерла.
Вадим с коротким взрыком отрывается от меня, прижимает к себе, прячет лицо в волосах:
— Дура! Я чуть с ума не сошёл! Непослушная! Взять бы ремень да взгреть бы твою прелестную попку!
Второй мужчина за день говорит мне о наказании, и второй раз это меня заводит. Притом так, что приходится сжать бёдра, потому что между ног стремительно мокреет.
Но вместо наказания любимый лишь крепче стискивает меня, лишь надёжнее прячет в кольце рук.
— Прости, — шепчу, сглатывая слёзы. — Больше никогда так не буду делать. Буду тебя слушаться.
В этот раз он целует меня нежно, как всегда, берёт за руку и ведёт к столу, где они с ребятами обычно проводят летучки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Следом за нами топает и Темников. Во время нашего разговора он стоял, прислонившись затылком к стене, прикрыв глаза и сложив руки на груди.
Наши отношения его не касаются. Приятно иметь дело с тактичным человеком.
Вадим, как гостеприимный хозяин, делает нам напитки — мне чай с ромашкой, Темникову и себе — крепкий кофе.
Отпив пару глотков, Глеб ставит кружку на стол и говорит:
— Что собираешься делать дальше, мелкий?
Вадима передёргивает от такого обращения, но, видимо, старшему брату можно. Смотрю на них, пытаюсь понять, какая между ними разница — наверное, около десяти лет. Вадим выглядит таким молодым сильным волком, а Глеб — матёрым стрелянным волчарой, вожаком, главным.
Вадим садится рядом со мной, кладёт руку на спинку стула, на котором я сижу, словно обнимает, очерчивает территорию, и уверенно произносит:
— Уехать хочу. За границу. Через две недели меня ждут в тамошней IT-компании. Нику с собой возьму, там поженимся.
— Хороший план, отличный просто, но есть одно «но» — мой босс.
Мы все переглядываемся и тяжело вздыхаем.
А Темников продолжает:
— Три дня назад он попросил меня собрать информацию об одной рыжей девушке, которую случайно увидел из окна машины.
— Лихо! — тянет Вадим, собственнически прижимая меня к себе. — Прямо пришёл, увидел, захотел.
— Так и есть. И Ресовский не тот человек, который легко отказывается от своих желаний. Тем более что он уже договорился с родителями Ники и собирается жениться на ней.
Ладонь Вадима на моей талии сжимается сильнее: моё! не дам! ррр!
— И что ты предлагаешь мне, Глеб? Отступиться?
— Ни в коем случае, — серьёзно отвечает тот, — иначе перестану считать тебя своим братом. Мы своих женщин не отдаём, а сражаемся за них до последней капли крови.
И я с ужасом вижу, как в любимых голубых глазах загорается холодная решимость. Он готов — именно так, до последней капли…
Нет! Не надо, любимый, прошу!
Накрываю своей ладонью его ладонь, прижимаюсь к плечу.
Мне страшно, за него страшно.
Он у меня слишком хороший, слишком порядочный, чтобы ввязываться в грязные игры Ресовского.
— Прости, Вадька, — неожиданно тихо и грустно произносит Глеб, — когда Ресовский дал задание найти рыжую девчонку, я не знал, что речь идёт о твоей девушке.
— А если бы знал? — в лоб спрашивает Вадим.
— Если бы знал — придумал бы что-нибудь.
— А теперь, когда знаешь?
— Теперь всё намного сложнее, мелкий. Я предателем никогда не был и начинать не собирался. Более того, крыс всяких и сам не жаловал, ты же знаешь. А тут какой шаг не сделай — всё предательство: либо босса, либо брата. Могу одно сказать — пока стоит играть по правилам Ресовского. Чтобы он ничего не заподозрил. Готовиться к свадьбе. Мне же надо всё взвесить. У меня Алёнка беременна. И любой мой неверный поступок срикошетит по ней.
Вадим понимающе кивает.
И пока что мы решаем придерживаться такой линии…
Аристарх
— Арис! Скажи, что это неправда! — маман почти визжит в трубку. — Очередная глупая утка жёлтой прессы! Если так — эти писаки пожалеют!
Хмыкаю, представив, как моя разъярённая родительница громит редакции. А с неё станется. Она может.
Но врать ей и что-то скрывать я не намерен. Поэтому отвечаю, пожалуй, излишне резко:
— Это правда, — повисает пауза, мать, должно быть, обдумывает мои слова, а я продолжаю: — Моё осознанное решение. Ты ведь сама хотела, что бы я женился. Вот, женюсь.
Мама тяжело вздыхает, и во мне шевелится запоздалое чувство вины — непутёвый я сын, слишком часто расстраиваю её, не соответствую ожиданиям. Ведь после смерти отца она одна тащила «РесФарм». Я мажорил, мне было не до того — клубы, курорты, девицы. Беззаботная жизнь богатенького маменькиного сынка — позднего, единственного, залюбленного. Мать поднимала и волокла империю, а я — бездарно сливал заработанные ею бабки. Отец и при жизни-то ей помощником не был. И мать привыкла, что с яйцами у нас — она.
