Ресовский — даже про себя не хочу называть его мужем! не заслужил! — заносит меня в огромный лифт, прислоняет к стене и начинает пожирать в поцелуе.
Сопротивляюсь, вырываюсь.
Он останавливает, тяжело дышит.
— Прости, — упирается лбом в мой лоб, я чувствую, как он горит будто от температуры, — я так голоден по тебе. А ты так сладка. Не могу устоять.
В гостиную нашего номера он тоже заносит меня на руках.
И я попадаю в сказку.
Родители жили небедно, но такую роскошь я видела только в дорогих журналах или в рекламных роликах.
Дизайнеры постарались, превратив этаж отеля в рай для новобрачных.
Ресовский вместе со мной садиться в просторное кресло, устраивает меня у себя на коленях, ведёт носом от виска к уху, прикусывает мочку…
Дёргаюсь, напрягаюсь…
— Ш-ш-ш, — шепчет он. — Не волнуйся, моя маленькая. Я знаю, что ты невинна. Я буду ласков, обещаю. Не бойся, доверься…
Странно — он почти просит. И взгляд при этом такой — тёплый-тёплый, полный меня.
Наверное, я тоже отпечаталась у него на сетчатке.
Сейчас глаза почти чёрные, зрачки расширены, а сам он взъерошенный и милый.
Он мой враг — напоминаю себе.
Он вторгся в мою жизнь, не спросясь, и сломал её.
Я должна его ненавидеть. Но… так трудно… когда горячие губы прокладывают влажные дорожки по твоей шее. А ладони осторожно сжимают грудь через корсаж платья.
Ресовский идеален — красив, молод, богат. Наверное, для кого-то — желанен. Но не для меня…
Хотя — не буду лгать — от его прикосновений, от его страстного шёпота (о боже! — какими только нежностями он меня не называет!) меня основательно ведёт…
Десять минут кажутся вечностью.
Плен слишком сладок. И я готова сдаться на милость победителя.
Особенно, когда победитель опускает меня на широкую постель, засыпанную лепестками роз…
О такой свадьбе можно только мечтать.
О таком мужчине — грезить ночами.
Наверное, сотни девиц ласкают себя, глядя на его фото. Представляют себя на моём месте. Я бы поменялась с любой из них.
Ресовский берётся за лиф моего платья с намереньем просто разорвать…
Замираю.
И тут раздаётся звонок.
Благодарю все силы, которые только существуют.
— Прости, малыш.
Он отстраняется, выходит в другую комнату. А я — выбегаю в соседнюю, смежную, открываю дверь и…
Пожарная лестница, действительно, очень крутая… Мне страшно. Но медлить нельзя.
Больше пяти минут они его не продержат.
Ресовский слишком умён.
Начинаю спускаться.
Ветер треплет фату, бросает мне её в лицо, словно хочет сказать: как не стыдно! Ты же уже жена! Ты сама поставила свою подпись!
Стараюсь не смотреть под ноги, иначе сорвусь и грохнусь…
Третий этаж — это же невысоко… Вроде… Лестница бесконечна.
Но вот твёрдая почва…
Ура! Получилось!
Огибаю хозпостройки, которые приютились с задней части отеля, и вижу Вадима. За его спиной машина. Совсем скоро мы рванём прочь отсюда. Мы выберемся, у нас всё получится.
Улыбаюсь, подхватываю юбки, бегу к любимому, выстукивая каблуками радостную дробь…
А Вадим… он просто сияет.
Потом… нелепо взмахивает руками и начинает падать назад.
Кровь — чёрная, как жидкий шоколад — растекается по асфальту.
— Вадька! Вадечка! Нет!
Я падаю на колени, обнимаю любимого, устраиваю его голову у себя на коленях. Глажу по волосам, марая пальцы в крови.
Всё в крови.
Её много.
Она — алая-алая на белой кипени моего платья.
Мир вокруг тоже алый…
Будто падает пелена…
Лишь только глаза Вадима — чистые, голубые, широко распахнутые. В них навек запечатлеваюсь я. Вязну, как мушка в смоле.
Не замечаю, откуда появляются эти ублюдки.
Они отрывают меня от любимого, куда-то волокут, прикладывают к лицу тряпку, пропахшую чем-то сладковатым…
А потом — подвал, клетка, холод…
Я б ей вдул.
И его слова:
— Сначала тебя должны выставить на торги.
Как вещь.
Он купит.
Я сама попросила его…
***
Несмотря на то, что я приняла ванну и провела несколько часов в тёплом помещении SPA-салона, меня по-прежнему знобит. Но в этот раз — не от холода. Хотя в коридорах, по которым меня ведут, прохладно. От стыда. Жгуче-холодящего, как лёд.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
То, что сейчас на мне, сложно назвать одеждой — так, блестящие верёвочки, вокруг которых струится шифон и парит органза. Я практически голая.
Попа горит от слишком пристальных взглядов конвоиров. Они обшаривают меня похотливыми взглядами каждую секунду нашего продвижения. Буквально сжирают: шаг — кусок, шаг — кусок. Скоро останутся одни косточки.
Это противно.
Липко.
Хочется помыться вновь.
Но… здесь всё пропитано похотью. Простая помывка проблемы не решит. Это надо выводить из организма, как токсин.
Мы проиграли.
Я наказана.
Он купит меня…
Все эти мысли хаотическим вихрем проносятся в голове, пока меня ведут длинным коридором. Наконец мы останавливаемся возле небольшой глухой двери. Мои сопровождающие замирают статуями вдоль стен. Будто роботы, у которых на этом месте закончился заряд. Один из конвоиров, ехидно и мерзко ухмыляясь, берётся за ручку и говорит:
— Ну что, красотка, готова? — вопрос риторический, ему не нужен мой ответ. Он открывает дверь и с шутовским поклоном пропускает меня вперёд и бросает вслед: — Добро пожаловать в мир похоти и грязных развлечений, конфетка…
Прохожу мимо него, не удостоив и взглядом, взбегаю по трём ступенькам и оказываюсь на небольшом подиуме. Свет кажется ослепительным после полумрака коридоров.
И сначала я не вижу их. Даже прохожу до середины импровизированной сцены. Но потом глаза привыкают, и я замираю, шокированная.
Полагала, что зал будет полон только мужчин. Но здесь есть и женщины. Притом, весьма молодые особы. Они тоже с интересом рассматривают меня. Грязь и порок всех мастей.
Хочется закрыться.
Обхватить себя руками.
Убежать…
Но — не могу. Я ведь товар. Сначала меня должны купить.
Ищу глазами покупателя. Того, кого сама попросила, сломив свою гордость.
Ресовский стоит, опираясь о полочку импровизированного камина и совершенно спокойно разговаривает с громадным качком, зачем-то затянутым в строгий костюм. Такая одежда идёт этому шкафу, как корове седло. Ресовский не ниже его ростом, но выглядит не таким массивным. Почти изящным, утончённым, аристократичным. И… не смотрит на меня. Вернее, бросает один холодный равнодушный взгляд, и снова возвращается к беседе. Качок — лыс, у него татушка прямо на черепе. Страшный. Я бы к такому на пушечный выстрел не подошла. Но Ресовскому — важнее с ним, чем поддержать меня.
Меня же трясёт так, что зубы клацают.
Я же его жена, в конце концов. А он сам лишь несколько часов назад шептал мне нежности и сгорал от страсти.
Или всё было ложью? Игрой?
Ведь моё появление на этом подиуме тоже наверняка спланировано… Как и смерть Вадима.
— Ну-ну, не плакать! — раздаётся сзади воркующий голос. Холёная рука ложится не на плечо. Человек непонятного возраста и ориентации притягивает меня к себе, целует в лоб. — Тихо, девочка! — улыбается накачанными ботексом губами. — Всё будет хорошо.
И вот свет прожекторов выхватывает его. Он раскидывает руки в стороны, расплывается в улыбке. Сверху, прямо к его лицу, падает золотой микрофон, зависая на проводе на уровне рта.
— Дамы и господа, — начинает он (она? оно?) трудно определить: строгий яркий костюм, туфли на острых каблуках, лихой выбеленный чуб на одну сторону, глаза с подводкой… — и вот мы дождались этой минуты. Дождались, пока здесь, перед вами, окажется главный лот нашего аукциона — невинная дева. Посмотрите, как она хороша! — теперь высвечивают меня. — Волосы, словно медь. Зелёные глаза. Белая кожа. Настоящая юная колдунья! Уверен, она уже похитила чьё-то сердце. Да?
— Да! — раздаётся из зала.
Теперь я не вижу лиц, но я чувствую — похоть, азарт, жажду… Кажется, слышу их тяжёлое сбитое дыханье. Кожей ощущаю взгляды.
