К стыду своему, раньше в подобном внимании я находила что-то лестное для себя, но здесь, в герцогском замке, эти окрики впервые заставили меня испытать острое чувство стыда. Отчего-то с той минуты, как я впервые увидела герцога, сама мысль о том, что ко мне пристают, посчитав своей ровней, всякие неотесанные грубияны, стала нестерпимой. Наконец-то я поняла, почему дядюшка Абсалом непрестанно увещевал меня держаться скромнее и даже советовал пришить к юбке снизу пару широких оборок.
«Что, если господину Огасто пожалуются, будто племянница лекаря ведет себя непотребно? – подумала я, покраснев до самой макушки. – Он и без того составил не самое высокое мнение о нас с дядей и не станет разбираться, что к чему. Решит, что я гулящая девка, да и все тут».
Как видите, уже тогда я твердо решила, что до ушей его светлости не должны дойти какие-либо сплетни, выставляющие меня или дядюшку Абсалома в дурном свете. Мне бы полагалось догадаться, что герцогу нет никакого дела до морального облика столь ничтожного существа, как племянница ярмарочного шарлатана, взятого в дом светлейшей герцогиней из причуды. Однако в тот же вечер я безжалостно изорвала свои пестрые юбки, отмылась до скрипа, намазала нос едкой мазью для отбеливания веснушек и следующим утром вышла к дяде в одном из тех невзрачных серых платьев, что он купил для меня.
– Славно, славно, – пробормотал дядюшка Абсалом, осмотрев меня с ног до головы, после чего отправил собирать травы для целебных настоек. Близилась зима, и к тому времени дяде нужно было обзавестись порядочным запасом всяческой трухи, отварами которой он собирался потчевать всех обитателей герцогского дворца. Как он говаривал, лекарю лучше обмануть сто своих пациентов, нежели сказать хоть одному, что не знаешь лекарства от его хвори.
Я прихватила с собой корзину повместительнее и отправилась на поиск достаточно обширного пустыря, поросшего лопухом и чертополохом.
Дворец герцога Таммельнского был пугающим местом. О глубинных, истинных причинах чувства страха и тоски, который ощущали все люди, находящиеся в его стенах, мне рассказали позже; тогда же мне казалось, что бесконечные темные коридоры, узкие окна и крутые лестницы страшны сами по себе – я не была привычна к таким большим домам и боялась заблудиться в переходах и галереях. Хоть и не сразу, но я отметила, что покои герцога и герцогини были обставлены изящно и богато, прочая же обстановка выглядела откровенно древней и обветшавшей, точно великолепный некогда замок долгое время пребывал в запустении.
Помня о том, как развязно и недружелюбно повели себя слуги в тот раз, когда мне пришлось идти на кухню без сопровождения дядюшки Абсалома, я жалась к стене, когда видела кого-то из челяди, и не решалась обратиться с вопросами даже к самым безобидным на вид тетушкам. Мое скромное платье не слишком-то смягчило сердца прочих служанок – я все еще была выскочкой и обманщицей, пусть моего дядюшку многие из них уже признали обходительным мужчиной. Но и у милейших пожилых господ водятся бестолковые юные родственнички, от которых жди одной беды, оттого неприязнь, питаемая слугами к нам обоим, постепенно сосредотачивалась на мне – наглой рыжей девице, явно вознамерившейся мутить воду и морочить головы честным мужьям да невинным сыновьям.
Именно это мне объяснил мальчишка, окликнувший меня в тот момент, когда я взялась за кованую ручку высокой узорчатой двери, показавшейся мне похожей на входную.
– Ты что творишь, рыжая? – громко прошипел он, поднырнув под мой локоть и довольно грубо оттолкнув меня от двери. – Куда суешь свой нос?
Первым моим порывом было дать затрещину нахальному молокососу, выглядевшему не старше двенадцати лет, однако скалившему зубы так, точно ему исполнилось все шестнадцать. Но, вспомнив о том, что с сегодняшнего дня мне надлежит быть вовсе не той Фейн, что может затеять драку с мальчишкой в чужом доме, я всего лишь обозвала его гадючьим хвостом и собачьим отродьем, прибавив к этому еще пару-тройку ругательств.
– До чего ж у тебя черный язык! – с притворным ужасом воскликнул юный наглец, отпрыгнув от меня и попутно скорчив несколько гнусных гримас. – У твоего дядюшки-лекаря, поди, мыла не хватит, чтобы отмыть его добела!
– Ты кто такой? – фыркнула я, уже сожалея, что не пнула паршивца под зад.
– Меня зовут Харль, – охотно ответил он, внимательно следя за моими движениями, чтобы успеть увернуться. – Люди говорят, что я болтливый бездельник и плут.
– Сдается мне, те люди довольно прозорливы, – проворчала я.
– А тебя они называют рыжей девкой, разодетой точно шлюха, и предсказывают, что ты скоро начнешь приставать ко всем мужчинам во дворце, а затем обворуешь своего бедного дядюшку и сбежишь с первым попавшимся мошенником, – невозмутимо ответил он. – Считаешь, этим словам можно верить?
– Ах ты, мелкий паршивец! – завопила я и запустила корзиной в Харля, залившегося смехом при виде моего гнева. – Да чтоб в твой грязный рот прыгнула жаба! Чтоб тебе лопнуть от водянки!
– Ох, простите, благородная госпожа! – весело кричал он, уворачиваясь от моих пинков. – Сразу и не признал в вас скромную барышню, обознался! Ваша светлость, смилуйтесь!
Я поняла, что и в самом деле веду себя скандальнее рыночной торговки, но покраснеть еще сильнее мне все равно не удалось бы. Мой чепец перекосился, из-под него выбились рыжие пряди, а ноги запутались в нижней юбке. Что бы подумал герцог Огасто, увидев эдакую распустеху, раскричавшуюся средь бела дня? Невольно я вспомнила, каким нежным голосом произносила каждое слово госпожа Вейдена, как спокойно было ее лицо, как утонченны манеры, и от досады мне захотелось бежать куда глаза глядят. Я во второй раз попыталась отворить дверь, у которой стояла, но Харль вновь остановил меня, тут же посерьезнев.
– Что ты там забыла? – спросил он, понизив голос. – Какие дела у тебя могут быть в старом крыле? Если ты и впрямь ищешь, кому здесь строить глазки, то выбор твой удачным не назовешь!
– Ты о чем это говоришь, негодник?! – поперхнулась я. – Я ищу разве что выход из этого безумного дома! Дядюшка Абсалом отправил меня за травами, и мне нужно выбраться на какой-то пустырь, где козы еще не сожрали весь лопух!
– И ты думаешь, что лопухи растут за этой дверью? – спросил с насмешкой Харль.
– Да черт разберет, что там, за этой дверью! – вспылила я. – Ваш треклятый дворец похож на муравейник, из него нипочем не найти выход!
Мальчишка некоторое время изучающе смотрел на меня, точно проверяя, не вру ли я, а затем махнул рукой и сказал:
– Ладно, я проведу тебя. Вижу, ты и впрямь ничегошеньки не понимаешь.
Каким бы унизительным ни казалось мне покровительство со стороны двенадцатилетнего парнишки, поразмыслив, я приняла его предложение. Рассмотрев Харля получше, я заметила, что одет он куда богаче, чем обычный слуга, и поняла, что имею дело с сыном одной из дам, гостивших у герцогини и составлявших ее собственный двор. Я успела к тому времени повстречать нескольких фрейлин – то были степенные провинциальные матроны, гордившиеся тем, что получили место под кровом герцогского дома. Их многочисленные малолетние отпрыски, не придававшие пока особого значения сословным предрассудкам, играли во дворе с детьми слуг или шатались по коридорам замка в поисках какой-либо забавы.
– А что там, в старом крыле? – спросила я, едва поспевая за мальчиком. Харль оказался быстроногим, точно таракан.
– Туда лучше не соваться, – ответил он, вновь понизив голос, – да и вообще лучше не болтать о том, что там происходит. До чего ж ты глупая!
– Так объясни мне, чтобы я хоть в чем-то сравнялась в уме с тобой! – огрызнулась я.
– В старом крыле живут люди господина Огасто! – прошептал Харль, оглянувшись перед тем по сторонам.
– Эка невидаль! – снова ничего не поняла я. – Разве каждый в этом доме – не человек его светлости?
– О-хо-хо, – вздохнул мальчик, поняв, что я искренне недоумеваю. – Твоя голова и впрямь пуста, как кастрюля после ужина! Неужто ты не слыхала, что герцог Огасто – человек пришлый? Не слепа ли ты, часом, на оба глаза? Разве не видно за версту, что он чужак в этих краях?
Что-то эдакое я уже слышала от дядюшки, но, как мне показалось, он просто напускал на себя таинственный всезнающий вид. Я решила выпытать у проныры Харля все, что смогу. Мысленно посоветовав себе не обращать внимания на наглый тон мальчишки, я кротко попросила его помочь мне со сбором лекарственных трав для нужд лекаря, если он сам ничем не занят. Харль признался, что сбежал от учителя, нанятого для него матушкой, и охотно согласился. Я заподозрила, что он затем прихвастнет перед своими приятелями, такими же лоботрясами, будто завел шашни с рыжей девицей, но и с этим пришлось смириться – вряд ли кто-то другой захотел бы со мной откровенничать.
Чуть позже мне пришлось скрепя сердце поблагодарить его и за то, как сноровисто он провел меня по узким городским переулкам к месту, где можно было легко перебраться через остатки городской стены. Сама бы я нипочем не отыскала эту тропинку, ведущую к заброшенному полю около развалин старого фермерского дома, некогда стоявшего в отдалении от остального предместья. Лопухов, полыни и чертополоха здесь обнаружилось превеликое изобилие – давно уж этих земель не касался плуг землепашца, угодья одичали и перешли в ведение полевых и лесных духов, только и поджидающих, чтобы вернуть себе утраченные некогда владения.
