Чуть позже мне пришлось скрепя сердце поблагодарить его и за то, как сноровисто он провел меня по узким городским переулкам к месту, где можно было легко перебраться через остатки городской стены. Сама бы я нипочем не отыскала эту тропинку, ведущую к заброшенному полю около развалин старого фермерского дома, некогда стоявшего в отдалении от остального предместья. Лопухов, полыни и чертополоха здесь обнаружилось превеликое изобилие – давно уж этих земель не касался плуг землепашца, угодья одичали и перешли в ведение полевых и лесных духов, только и поджидающих, чтобы вернуть себе утраченные некогда владения.
Солнце припекало все сильнее, в воздухе дрожало марево, неподалеку два аиста бродили по пригоркам в поисках ящериц и лягушек, а над нашими головами чирикали потревоженные воробьи, перелетавшие с куста на куст. В душе моей воцарился покой. Впервые я подумала о нашем с дядюшкой доме в Олораке безо всякой тоски – до этого он часто снился мне, и при виде зеленых предместий тех городов, что мы обошли, всегда вспоминалось, как тиха и размеренна была наша жизнь когда-то.
За то время, пока мы с мальчишкой собрали корзину всяких пожухших стеблей, названия которым я придумывала на ходу, переняв это умение от дядюшки Абсалома, мне удалось разузнать многое о жизни во дворце герцога. Харль был отъявленным сплетником и хранил в своей памяти бесчисленное количество мелких тайн. Природа одарила его хорошо подвешенным языком, и об этом мальчишка знал. Должно быть, его красочные истории здесь выслушивали, затаив дыхание, и он порядочно обнаглел, привыкнув к всеобщему вниманию, – я не раз замечала это дурное свойство у многих балагуров и талантливых рассказчиков.
– Значит, господин Огасто совсем недавно прибыл в ваши края? – спросила я первым делом о том, что занимало меня более всего остального.
– Пару лет назад он появился здесь со своими наемниками, провалиться им пропадом, – сплюнул Харль. – Наш прежний господин умер бездетным – в эту глушь он приезжал лишь поохотиться да отдохнуть от шума столицы. Старый герцог, мир его праху, приходился двоюродным братом королю Горденсу. После того как он упокоился, началась долгая тяжба между прочими королевскими кузенами, и некоторое время после его смерти эти земли подчинялись наместнику, славному доброму господину… Но тут с востока пришла беда, король наш искал помощи, вот и принял на службу этого южанина с его наемниками, пообещав взамен руку своей дочери. Да еще и герцогство за нею дал…
– Госпожа Вейдена – настоящая принцесса? – охнула я потрясенно.
– Истинно так! Добрее и прелестнее принцессы ни в одном другом королевстве не сыскать, – с неподдельной гордостью произнес Харль. – Разве ты не видела ее вблизи? От такой красоты в душе ангелы поют! Вот только этот божий дар не принес ей счастья…
Я тихонько вздохнула, признавая его правоту. Госпожа Вейдена была дивной красавицей, да еще так ласково обходилась с дядюшкой Абсаломом! В моей голове не должно было возникнуть и тени тех дерзких, глупых мыслей, что одолевали меня с той поры, как я увидела герцога Таммельнского.
– В этих краях была война? – я пыталась припомнить хоть что-то, но, увы, пару лет назад до моих ушей доходили известия лишь о том, что происходило на соседних улицах, – что уж говорить о событиях в чужих королевствах!
– Типун на твой черный язык, – Харль сделал отвращающий беду жест – таким же отгоняли сглаз и в моих родных краях. – Сюда война не дошла, хотя немало добрых таммельнцев, призванных в войско его величества, не вернулись в свои родные дома. Но зря мы радовались тому, что беда нас миновала. Вскоре сюда прибыл господин Огасто с самыми отъявленными из своих головорезов, да еще и…
Тут он замялся, и хитрое лицо его омрачила неподдельная тревога.
– Ты хотел что-то сказать о хвори господина Огасто? – предположила я, гордясь своей проницательностью.
– К лешему эту его хворь, пусть хоть совсем рехнется и перестанет выходить из своих покоев, – выпалил мальчишка, не сдержавшись, и тут же зажал себе рот, но затем продолжил, раззадоренный видом моего удивленного лица. – Я хотел сказать о том, что он притащил с собой! Мерзкую нечистую тварь!
– Нечистую тварь? – я почувствовала, как холодок пробежал по моей спине.
– Ну да, настоящего нелюдя, – Харль вздрогнул и еще трижды повторил отвращающий жест. – Ведь тогда на нас шло войной не соседнее королевство, а темная сила с северных гор! Те из наших, кто побывал на той войне, до сих пор плюются, когда вспоминают, каких гнусных дьявольских созданий им приходилось убивать в бою. Для эдакой-то погани и слов в человеческом языке нет! Кабы не господин Огасто – пропадать нам всем, уж больно безжалостен и силен был враг. Одно дело, когда в твои земли приходит иной король, пусть даже и порядочный кровопийца, а другое – когда власть над людьми берут чудовища.
– Так что же, господин Огасто взял в плен короля тех чудовищ? – от ужаса у меня едва ворочался язык. В моих тихих, спокойных родных краях о таком можно было услышать разве что в старой страшной сказке.
– Да почем мне знать? – Харля аж передернуло всего от отвращения. – Я тайно от матушки в щелку подсмотрел, как вносят в замок гроб, окованный цепями, и больше ничего не видал. Его спустили в подземелье, выставили охрану и объявили, что никому, кроме верных людей нового герцога, в то крыло ходу нет. Наемники сущими разбойниками оказались, и не вздумай к ним соваться! Они из тех, кому война – родная мать, ведь там можно жечь и убивать сколько душе угодно. Если увидишь где случайно их страшные смуглые рожи, прячься от греха подальше.
– Откуда же родом господин Огасто? – я вновь вернула разговор к герцогу, мысли о котором становились все навязчивее.
– Никто не знает, – отозвался Харль, к тому времени забывший о сборе трав и лениво разлегшийся на старом камне, нагретом солнцем. – Чего только не рассказывают о нем! Я слышал, что он родился на далеких островах, где поклоняются морским чудовищам, а его мать – морская ведьма, которая раз в сто лет выходит на сушу, превратившись в красивую девушку, а по спине у нее идет полоса черной с золотом чешуи. Тому, кто найдет такую чешуйку во время отлива, в море всегда будет сопутствовать удача, его корабль не потопит даже самый суровый шторм, а сирены и кракены станут держаться в стороне. Капитаны и пираты за такой талисман готовы отдать целое состояние.
Но горе тому, кто встретит ведьму ночью в полнолуние, когда она втирает в свою белоснежную кожу лунный свет, собранный с водной глади… Вскоре израненное тело несчастного вынесут на отмель волны, а спустя некоторое время на берегу найдут младенца, на теле которого в укромном месте есть ведьмин знак – та самая черная чешуйка. И стоит ее вырезать серебряным ножом, как младенец превратится в отвратительного морского гада, точь-в-точь как сама ведьма без человечьей личины. Убить того ребенка нельзя, ведь на город обрушится гнев моря и проклятие ведьмы, но едва сыну ее исполняется восемнадцать лет, его изгоняют из города и запрещают возвращаться…
Речь мальчишки стала вдохновенной, напевной, глаза горели, как это часто случается с увлеченными рассказчиками. Невольно увлекшись его сказками, я присела рядом и вскоре почувствовала, что меня вот-вот одолеет дремота – солнце пригревало так ласково…
– …А другие говорят, что мать герцога Огасто была дочерью знатного господина с юга, дерзкой и своенравной девицей. Как-то раз она побилась об заклад, что пойдет на кладбище в ту ночь, когда мертвые выходят, чтобы отведать угощение, оставленное для них родственниками. Все отговаривали ее, но она никого не послушала. Стоило ей ступить на кладбищенскую землю, как луна вышла из-за туч, и девушка увидела весело пирующих мертвецов, в чьих бездонных глазницах пылал огонь преисподней. Но гордая южанка преодолела страх и смело пошла вперед.
Мертвецы, завидев ее, принялись ласково приглашать девушку к своему столу и уговаривали съесть хоть крохотный кусочек поминального пирога. Она не слушала их и шла все дальше, дальше, пока не очутилась за кладбищенской оградой. К тому времени она очень утомилась, а столы у склепов ломились от яств, вид которых заставил бы изнывать от голода любого. Но девушка помнила, что нельзя прикасаться к пище покойников. Тут она заметила, что на большом камне за оградой лежит чудесное сочное яблоко, светящееся во тьме. Девица не удержалась и откусила от него кусочек, после чего упала в беспамятстве.
Через девять месяцев она родила сына, который сначала показался повитухе мертвым: он не дышал и не издавал даже тихого писка. Но только все решили, что младенец умер, как глаза его моргнули! Девушка же отошла в мир иной сразу после родов, успев признаться перед смертью, что съела про́клятое яблоко в поминальную ночь. Люди пошли на то место, увидели старый камень – всё, как покойница и описала.
