И снова погружаюсь в своё сознание. В свою семнадцатую весну. Там и тогда я в первый раз понял, что тотальное большинство людей вокруг меня не заслуживают того, что имеют. Они бредут от рождения к смерти, подчиняясь своим инстинктам, и даже не задумываются о своем предназначении. Они соблюдают законы общества, когда знают, что находятся на виду, и тут же нарушают их, когда уверены в своей безнаказанности. Живущие, чтобы поглощать пищу и исторгать из себя отходы жизнедеятельности. Презирающие слабых и преклоняющиеся перед сильным. Они панически боятся смерти, хотя наверняка знают, что их жизненный путь в любом случае закончится на кладбище. Они уверены, что знают разницу между добром и злом, но, как правило, принимают сторону темных сил, когда приходит время выбора, оправдывая себя тем, что этим самым они как раз и творят добро. Перевернув всё с ног на голову и тем самым сохранив своё душевное равновесие, они, довольные и жизнерадостные, идут дальше к своей неизбежной смерти.
Люди, которые в определенных условиях способны убить. И всегда находящие причину для своего собственного оправдания.
Хотя, если их спросить, они твердо и уверено скажут, что это невозможно ни при каких условиях. Убить человека — нет, ни в коем случае, это не про меня, я даже муху обидеть не могу.
Тени, бредущие по направлению к смерти. Именно тогда я в первый раз осознал, что в этой жизни почти все люди являются тенями, которые не заслуживают того, что имеют. Не заслуживают жизни.
Нет, еще далеко до того момента, когда я стал решать, кому жить, а кому умирать. Пройдут еще годы до моего первого убийства, но — один день из той весны изменил моё восприятие реальности.
Десятый класс школы. Экзамены позади. Мы всем классом решили отправиться в поход, причем с одним обязательным условием — никто не должен говорить родителям об этом путешествии. Собственно, зачем им об этом говорить, мы и сами уже взрослые. Я изо всех сил пытаюсь быть, как все — ничего не сказав отцу, собрал рюкзак и утром ушел из дома.
Поздняя весна. Утром еще прохладно, но днем уже тепло, как летом. Мы собрались на речной пристани, и за пять минут до отправления «Ракеты» поняли, что пришла только половина класса. Костя, высокий широкоплечий парень, с улыбкой сказал про отсутствующих:
— Уроды! Вот так всегда, на словах готовы горы свернуть, а как до дела доходит, сразу в кусты.
Никита угодливо засмеялся, а Катька добавила:
— Если бы в кусты, то можно было бы понять. А то к мамке, к юбке.
Я смотрю на группу молодых людей и непроизвольно оцениваю расклад. Семеро парней, вместе со мной, и пять девчонок. Костя — непререкаемый лидер в классе. Никита, Андрей и Вован сделают всё, что скажет Костя, и не из-за уважения к нему, а из-за боязни выпасть из обоймы, — сейчас они рядом с тем, кто верховодит в группе. Я и Серега — мы сами по себе, хотя пытаемся не отставать от группы.
И Антон. Точнее, Тоша. Так его однажды назвал Костя, и кличка приклеилась намертво. Худенький парень с красивым лицом. Кудрявые волосы, длинные ресницы, красивые глаза и пухлые губы. Робкий, стеснительный и вежливый. Я не знаю, зачем он вообще пришел на пристань? Может, было бы лучше, если бы он остался дома. Но — он пришел, стоял рядом с нами, и улыбался.
Из девчонок, кроме Кати, которая громко говорила и пыталась показать, что она — девушка Кости, были две Насти, Вера и Серафима. Они ничего собой не представляли, поэтому, честно говоря, я редко обращал на них внимание.
Забравшись на рейсовую «Ракету», мы поплыли вверх по Каме. Место для будущей стоянки выбирал Костя:
— Доплывем до Серыша, а оттуда пешком километра два. Там есть классное место на берегу, — чистый песок, скалы и вода. Поставим палатки, настроим удочки, вечером посидим у костра.
Оценив расклад на пристани, я сразу подумал, что ничего хорошего из этого вояжа не получится, но ничего не стал делать. Собственно, в течение трех лет, с тех пор, как мой отец перевел меня в эту школу, я пытался влиться в коллектив, и совершать какие-либо резкие движения мне совсем не хотелось, пусть даже я знаю, что совсем скоро наши пути разойдутся навсегда.
Пусть всё идет своим чередом, решил я, и стал смотреть на речные виды за окном. Кама — великая река, полноводная и широкая, я с удовольствие приходил к ней и сидел на берегу, созерцая спокойное движение воды. Вот и тогда, я отрешенно смотрел и не слушал, о чем говорят одноклассники.
Через два часа мы вышли на берег, и пошли дальше пешком. Костя с Никитой шагали впереди, и о чем-то говорили тихим голосом. Катька, как обычно, громко вещала о том, что день сегодня чудесный, и, вообще, впервые за последние годы она счастлива, потому что завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, ей не надо идти в школу.
— Эти паразиты, сидящие в учительской, высосали у меня всю кровь! — голосила она, размахивая полупустым рюкзаком. — Я с утра есть не могла, потому что боялась, что меня вырвет на математичку. И в обед я есть не могла, потому что сил никаких не было. Приходила домой и валилась на диван, ни рукой, ни ногой не могла пошевелить. Лежала, как бревно, пока Костян не позвонит. Потом мы с ним прошвырнемся, покувыркаемся, и я оживаю — думать могу, видеть, слышать и кушать.
— Наверное, поэтому ты такая худая, — сказал Тоша, и, заметив недоумение в глазах Катьки, добавил, — ну, кушать не могла. И не двигалась совсем.
— Ага, не двигалась она, — обернувшись, сказал Костя с ухмылкой, — и ела потом за двоих.
Девчонки захохотали. Катька, слегка покраснев, тоже засмеялась.
Место, куда нас привел Костя, действительно оказалось красивым — чистый речной песок шириной метров пять от воды, далее — небольшой ельник, и невысокие серые скалы.
— Супер! — выразила одним словом восхищение Вера.
— А то, — довольным голосом сказал Костя, — я же говорил, что будет классно. Так, мы ставим палатки, Никита занимается удочками, остальные собирают дрова для костра, — закончил он фразу, и почему-то сразу стало понятно, кого он имел в виду.
Солнце давно перевалило зенит, когда всё было готово. Мы сидим на двух бревнах у костра. Костя окликнул Никиту, наблюдающего за двумя поплавками на воде:
— Давай, иди сюда. Надо отметить начало нашей свободной жизни.
Он извлек из своего рюкзака бутылку водки. И я вдруг точно понял, что ничем хорошим этот день не закончится. Всё будет плохо. Или очень плохо.
Костя сковырнул пробку ножом, воткнул в бревно нож, шедро плеснул в кружку водку и мечтательно произнес:
— Чтоб каждый день, как этот миг.
И вылил жидкость себе в горло. Сморщившись, он резко выдохнул, помотал головой и улыбнулся. Снова налил и протянул кружку Никите.
Я смотрел на то, как пьют водку мои одноклассники и думал, как мне поступить. Отказаться — значит, противопоставить себя коллективу в самом начале похода. Согласиться — нарушить данное самому себе обещание, что никогда и ни за что.
Костя протянул кружку Тоше и с ухмылкой сказал:
— Ну, Тоша, давай, замахни водочки.
— Не, — помотал Тоша головой, — я не пью.
Я смотрю на парня с красивыми глазами и понимаю, что он не будет пить водку. Для него даже не возникает эта дилемма — пить или не пить. Неожиданная твердость в словах и глазах. Уверенность в том, что делает и говорит. Тонкие пальцы переплетены и сжаты.
Костя, как бы равнодушно пожав плечами и переглянувшись с Никитой, протягивает кружку Сереге.
Следующий — я. В мыслях хаос, в сознании — пустота. И я допускаю первый промах. Беру протянутую кружку. Теперь, когда сосуд с остро пахнущей жидкостью у меня в руке, говорить о том, что я не буду пить, просто глупо. И еще — я знаю, что эта ситуация продумана и разыграна, как по нотам. Я почти уверен в том, что знаю ход дальнейших событий. За доли секунды в моем сознании мелькают картины того, что свершиться в ближайшие часы.
И я медленно пью водку, как воду.
— Во дает, — восхищенно цокает языком Вован, — даже не поморщился!
— Молодца! — поддерживает его Костя. — Наш человек!
Споткнувшись, я чуть не падаю, и возвращаюсь из глубин своей памяти. Опершись на слегу, стою и смотрю вперед. Передо мной участок чистой воды, — вытянутый овал, подернутый по краям темно-зеленой ряской. Я знаю, что дна здесь нет, и единственный выход — обходить это место. Услышав далеко позади посторонние звуки, я спокойно оборачиваюсь и вижу далеко позади маленькие фигурки людей.
Я улыбаюсь.
Я вижу группу подростков на берегу широкой реки по имени Кама.
12.
Первым нанес удар Никита. И думаю, что распределение ролей в этом шоу продумано заранее. Никита просто и незатейливо ударил Тошу ногой в лицо, словно загонял мяч в ворота. Он ничего не сказал перед этим, — только глумливая улыбка на губах и пьяная муть в глазах.
Тоша падает на спину, затем поворачивается на бок, закрывает лицо руками и поджимает колени к животу. Такое впечатление, что он точно знает, что надо защищать голову и живот.
