Таня втолкнула Симу в большой прохладный зал, заставленный образцами готовой продукции. Здесь и каменные скамейки, и памятники, и мемориальные доски, и даже фигура ангела. Сима с опаской поглядывает на все это разнообразие, думая, что такая скамейка пригодилась бы ей у ворот, если они вдруг снова не откроются… Но теперь там был Сэмми, и у него в этом сне были два глаза, оба – поразительной красоты, как когда-то. И отчего-то лишь сейчас это вспомнилось.
– Чего орешь, тут я.
Из дальней комнаты вышел тощий невысокий парнишка, одетый в опрятный синий комбинезон. Он улыбнулся Тане и с интересом посмотрел на Симу, но она его интереса не заметила, потому что белая каменная скамейка интересует ее сейчас гораздо больше. Хорошая такая скамейка, очень к воротам подошла бы, но как ее туда затащить?
– У нас беда, Ромка.
– Да понял я. – Парень с сожалением посмотрел на Симу. – Фотография покойного есть? Что ставить будем – крест, памятник, ангела или просто камень?
– С ангелом будет, пожалуй, перебор… – Таня толкнула Симу в бок: – Фотку давай.
Сима вздохнула и вытащила сотовый. Конечно, здесь сотни фотографий Сэмми. И в последний год она их делала еще чаще, вот только больного Сэмми она не снимала, разве что накануне, когда он точил когти о ножку стола на кухне и выглядел почти совсем как раньше.
– Что?! – Парень округлил глаза. – Девки, вы совсем спятили?!
– Ничего не спятили! – Таня угрожающе нависла над приятелем. – Ты знаешь, какой это был кот? Ты можешь себе представить, что он для нее значил? Ты понятия не имеешь. Значит, так, Роман. Нам нужен камень такой, отполированный с одной стороны, и на нем портрет Сэмми, и годы жизни. И… что мы там напишем ему, Сима?
– Каждая буква стоит денег, не говоря уж о портрете, да и камень еще… – Парень просматривает фотографии. – Вот эта, пожалуй, подойдет… Красавец, конечно, просто красавец, жаль. Так вот, каждая буква… Эй, не реви, ты что!
Сима и рада бы не плакать, но боль, похоже, догнала ее и радостно вцепилась, наверстывая упущенное.
– Так вот…
– Да поняли уже, Гобсек несчастный, каждая буква. И каждый раз, когда ты будешь звонить мне и просить пробить того или иного клиента по нашей базе, тебе это тоже будет стоить денег.
Они яростно буравят друг друга глазами, и парень сдается:
– Ладно, есть у меня кусок камня, но он небольшой совсем, да и цвет такой… Короче, не знал я, куда его пристроить, так что сделаю. Что напишем в виде эпитафии? Реветь перестань, слышишь?
Сима словно вынырнула из глубокой воды и тяжело всхлипнула. Она пришла заказывать памятник для Сэмми. Для своего Сэмми!
– Я не думала… Не знаю. Просто напишите, что мы обязательно встретимся, пусть только немного подождет.
– Дура ты. – Парень достал откуда-то нераспечатанную бутылку воды. – На, выпей и приди в себя. Смерть – естественное завершение жизни. Просто прими это и считай, что этому парню там хорошо, потому что он избавился от старого больного тела и теперь ждет, когда родится подходящий котенок, чтобы воплотиться снова и начать тебя искать.
– Я в это не верю.
– Можешь верить, можешь так оставить, но это не я придумал, этим знаниям тысячи лет. Книжки читать надо, а не сериалы смотреть. Он обязательно вернется к тебе, потому что надолго оставлять тебя без присмотра нельзя, похоже, – а это значит, что, даже если ты его не узнаешь, он узнает тебя обязательно и даст тебе понять, что это он. Ладно, хватит реветь, с памятником я что-нибудь придумаю. Послезавтра приедешь, поедем устанавливать.
– А сколько…
– А нисколько. – Парень горестно вздохнул. – И у Гобсека есть сердце, поработаю для души, что ж. Напиши мне вот тут, на бумажке, как его звали и даты тоже, а послезавтра приедете, сделаю.
Сима дрожащими пальцами берет ручку и пишет на розовом стикере имя и даты рождения и смерти. Голова тяжелая, и отчего-то хочется спать, но идти домой ей сейчас не хочется абсолютно, и она решает, что поспит сегодня в машине. Вот сейчас отвезет эту Таню, которая так и не сказала, что же ей было надо, и поедет на набережную, остановит машину недалеко от того места, где Сэмми, и уснет. А завтра уж… Ну, будет какой-то день, как-то будет.
– Отвезешь меня домой? Я недалеко тут, на Зеленом Яре живу. – Таня покосилась на Симу. – Есть хочу, просто сил нет, мы с тобой так никуда и не заехали. А дома всегда полно еды.
Сима кивает – конечно, отвезет, не выбрасывать же ее из машины просто у кладбища.
– Вот сюда поверни. Здесь моя семья живет, ну и я в основном тоже здесь, хотя квартира своя у меня имеется, конечно, родители на двадцатилетие подарили. Но я все-таки больше люблю дома жить. – Таня указывает на узкий переулок. – Все, притормози, я ворота открою, ты заедешь.
– Нет, я…
– Куда, обратно на набережную – плакать? – Таня энергично помотала головой. – Забудь об этом, подруга, плохая идея, как хочешь. Пойдем ко мне, поедим чего-нибудь, у нас всегда полно хорошей еды, а потом поедешь. У тебя дома-то, я уверена, кроме кошачьих консервов, ничего сейчас нет.
Сима пожала плечами – ну, нет и нет. И не надо, не до еды теперь.
Но ворота уже открыты, и ей не осталось ничего другого, как заехать в просторный двор. Здесь уже припаркована старая машина, но места достаточно, так что можно будет даже развернуться.
– Идем, не стой.
Дом из светлого кирпича, длинный, с надстроенным вторым этажом и мансардой. Сима никогда раньше не видела такого чуда архитектурной мысли, но ей-то что за дело? Она вошла в небольшую веранду, где рядами стоит обувь, самая разная, и этой обуви много.
– Вот, ставь свои балетки на полку, рядом с моими. – Таня усмехнулась. – Здесь никто не тронет, запретная зона. А иначе кто-то из девчонок обязательно их примерит, а это непорядок.
Кто-то из девчонок? Сима с опаской покосилась на ряды обуви. Сколько же тут живет народу?
– Мааам, я дома!
Таня втащила Симу в дом, и они тут же попали в водоворот какой-то веселой игры, затеянной кучкой черноглазых и черноволосых детей.
– Я слышу, – низкий мелодичный голос из глубины дома. – Иди сюда, Тара у нас сегодня рожает. Дети, ну-ка, тихо!
Откуда-то появилась стройная смуглая девушка в ярком платье, с длинными черными косами. Чмокнув Таню в щеку, она загнала выводок детей на лестницу, ведущую на второй этаж.
– Ничего у нее без тебя не клеится, Танюшка.
Таня потащила Симу в глубь дома, и Сима с удивлением рассматривает многочисленные просторные комнаты, застланные коврами, с низкими диванчиками и столиками. В одной из таких комнат обнаружилась стройная женщина в яркой юбке и с черными косами, уложенными вокруг головы.
– Тара вздумала рожать, а мне ну никак не поспеть с делами и с ней. – Женщина цепко посмотрела на Симу. – Подружку привела?
– Ага. – Таня поцеловала женщину в щеку. – Я только руки вымою, мам. Это Сима, она поест с нами, ладно?
Таня выскочила из комнаты, а Сима осталась. Она никак не ожидала увидеть цыганский дом и цыганскую семью у белокурой синеглазой Тани, но именно эту женщину Таня назвала мамой.
– Я Сакинда, тетя Сакинда, мать этой егозы. – Женщина кивнула Симе, указав на подушки у стены. – Садись, детка. У нас тут, видишь, дым коромыслом, да еще Тара принялась рожать, хотя мы ждали только дня через три. Но смерть и роды не ждут погоды, что ж…
На полу стоит большой ящик, и Сима заглянула в него.
Ящик кто-то заботливо выстлал куском мягкого одеяла и прикрыл чистой тканью. А на ней лежит серая британская кошка, и бока ее вздымаются, она тяжело дышит, ее бархатная круглая мордочка повернута к людям, в глазах – испуг и мука.
– Так-то, дорогая, рожаем мы, женщины, своих детей. – Сакинда покачала головой. – Что женщины, что кошки, что другие животные – все тяжко рожаем и растим, ночей не спим. А потом всю жизнь до самой смерти болит сердце за детей. Тихо, девочка, тихо, все будет хорошо.
– Я здесь. – Таня уже переоделась в легкую яркую юбку и такую же блузочку. – Ай, бедная моя, ну давай, милая, потерпи и поднатужься, и все у нас получится.
И голос ее, и манера говорить изменились неузнаваемо, и теперь от цыганки ее отличали только светлые косы да абсолютно белое лицо с большими синими глазами.
– Сима, если нужно в ванную, то по коридору третья дверь отсюда. – Таня повернула голову и взглянула на Симу. – Прости, я понятия не имела, что Тара именно сегодня решит рожать.
В коробке раздался жалобный и требовательный писк. Сима всхлипнула и выбежала из комнаты. Третья дверь, вот как.
Ванная оказалась достаточно чистой, и Сима открыла кран, вымыла руки и ополоснула лицо. Нужно ехать домой, она совершенно зря пришла сюда, но если уйти прямо сейчас, Таня решит, что это из-за ее родственников, из-за того, что они цыгане. Обижать новую знакомую не хотелось, тем более что некоторое предубеждение против цыган у Симы было. Но она не из-за этого хочет уйти.
Просто Симе видеть, как рождаются котята, невозможно.
