Просто Симе видеть, как рождаются котята, невозможно.
Потому что Сэмми больше нет, и жизнь ее превратилась в боль.
4
– Новая дочка. – Старуха хитро улыбнулась, глядя на Симу. – Лежи, не вставай, головушка твоя горемычная. Вот, выпей это, будешь крепко спать и наутро проснешься здоровой.
Как вышло, что она осталась ночевать в этом чужом доме, Сима не знает. Вот так усадили ее за стол, за которым, кроме нее и Тани, уже сидело десятка полтора людей, и она все думала, как бы сделать так, чтоб сразу же распрощаться и не обидеть радушных хозяев, и ничего не придумала, а тем временем смуглая женщина взяла ее тарелку и наполнила каким-то ароматным блюдом, в котором был рис, овощи, кусочки мяса, какие-то приправы и крупные красные фасолины. И Сима, сама того не ожидая, съела все до последней крошки.
Никто не шумел, даже дети вели себя прилично, только самых маленьких усадили за отдельный столик, и за ними приглядывала та самая девушка, что первая встретилась им в этом доме.
Потом подали чай, и на столе появились тарелки с домашним печеньем, пирожками и кусками белой пастилы с орехами, которая таяла во рту и пахла корицей. Сима наелась так, что и пошевелиться боялась, с ужасом думая, сколько же калорий она сейчас проглотила. Конечно, она вряд ли вот так сразу потолстеет, но – а вдруг?
– С одного раза ничего не будет. – Сакинда ободряюще потрепала ее по руке. – Таня, гостья совсем носом клюет, отведи-ка ты ее спать, умаялась она совсем.
И Сима, совершенно не помышляющая о ночевке в этом странном доме, покорно пошла за Таней, а та протащила ее через весь дом и подвела к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. На небольшой площадке между этажами была дверь, Таня открыла ее, и они оказались в достаточно просторной комнате, где стояли широкая кровать, шкаф и старое трюмо с ящичками и резьбой.
– Кровать двуспальная, поместимся. – Таня открыла шкаф и бросила на кровать полотенца и ночную рубашку. – Под лестницей еще одна ванная, но, правда, самой ванны там нет, зато есть душевая кабинка. Это моя комната, отец и братья для меня ее строили. С той стороны дома гараж, и комната как раз над ним. У нас, понимаешь, девушка недолго живет с родителями, замуж наши рано выходят, а потому отдельные комнаты им не нужны, спят в одной спальне на двоих, иногда и на троих, ну а я – другое дело, я замуж пока не собираюсь, так что пришлось отцу и братьям соорудить мне эту комнату.
– Почему ты – другое дело?
– Потому что я не цыганка, глупенькая. – Таня хихикнула. – Я думала, ты заметила.
Сима кивнула, соглашаясь, но больше не нашлась что сказать. Выспрашивать невежливо, и, возможно, ее расспросы оживят какие-то неприятные воспоминания – вряд ли может оказаться счастливой история, в которой ребенок растет в чужой семье.
– Да ладно, не секрет никакой. – Таня засмеялась. – Я всегда знала, что приемная. Нет, мне этого не говорили, но я же и сама поняла, я ведь отличаюсь от остальных. Очень сложно утаить от ребенка факт удочерения, если этот ребенок настолько отличается от остального семейства. А потому, когда я поняла, что не такая, как мои братья и сестры, то просто спросила у мамы, как так вышло. И она сказала, что моя родная мать-наркоманка бросила меня в роддоме. Вот так, совершенно спокойно, как что-то само собой разумеющееся, и я тоже спокойно к этому отнеслась. Мама говорит, что у меня был брат-близнец и он не выжил, а я… А мама тогда лежала в роддоме вместе с той наркоманкой, она в тот же день родила моего брата Милоша, а буквально через час привезли и эту, положили в мамину палату – ну, не захотел никто с цыганкой в одной палате быть, мама одна лежала, и наркоманку – куда ж, если не к цыганке! Ну, а та родила очень быстро и тут же написала отказ, побежала дозу искать, а врачи попросили маму кормить меня грудью, молока у мамы было много. Это я сейчас такая вот, кровь с молоком, а тогда, мама говорит, была крохотная и тощая, в чем только душа держится. Ну, и ломка у меня была, мама говорит, кричала я день и ночь от боли, но мама качала меня, кормила грудью, песни пела – я от них затихала, и когда пришло время выписываться из роддома, она не смогла оставить меня там. Отец и бабушка сначала спорили, но мама настаивала, и они в конце концов согласились. Конечно, цыганской семье было непросто получить разрешение на удочерение ребенка, но я со своей ломкой и мамашей-наркоманкой была не нужна нормальным усыновителям, а моя мама умеет добиваться своего, вот я и оказалась в этом доме. Имя мне дали не цыганское, чтобы не создавать в будущем проблем – люди разные, на все вопросы не ответишь, знаешь ли. Но я росла в большой счастливой семье, у меня есть любящие родители, братья и сестры, и бабушка есть, мне дали образование, купили квартиру, меня до сих пор одевают-обувают, покупают золото, как у нас полагается покупать дочерям, и я больше живу здесь, чем в своей квартире. Я, понимаешь ли, на особом положении, потому что по крови не принадлежу к цыганскому роду и не обязана подчиняться законам, обязательным для каждого цыгана. Очень удобно, кстати, мне нравится жить со своей семьей. На работе, конечно, никто не знает, что я из цыганской семьи – иначе нельзя, предубеждение и ксенофобия в нашем обществе ужасные. Нет, я своей семьи не стыжусь, но отец сказал, что так будет лучше.
Сима видела за ужином Таниного отца – высокого, очень худого, с небольшими темными глазами и копной кудрявых седеющих волос. Он за ужином больше молчал, но было видно, с каким уважением относятся к нему присутствующие.
Таня сняла с кровати покрывало и, взглянув на Симу, вздохнула:
– В моей пижаме ты, худышка, утонешь. Погоди, я у Циноти сейчас одолжу что-нибудь для тебя.
Она метнулась из комнаты, Сима осталась одна. У нее не на шутку разболелась голова, а таблеток с собой не было. Эти головные боли преследовали ее с самого детства, и она как-то научилась справляться с ними, но в обычный день у нее были с собой таблетки, а сегодняшний день обычным не назовешь, и мигрень нахлынула, как цунами, и Сима обессиленно опустилась в кресло, стоящее в углу. Мир стал серым и покачнулся.
– Эй, ты что?
Неугомонная Таня уже вернулась, неся в руках что-то, отливающее шелком, но Симе ни до чего нет дела, боль сбила ее с ног. Сима знает: теперь пару дней она не сможет нормально функционировать. И надо же было такому случиться, что мигрень застала ее в чужом доме! Как теперь быть, неизвестно.
– Погоди, я бабушку позову.
Таня метнулась из комнаты, а Сима закрыла глаза и застонала. Раньше, когда такое случалось, она ложилась в кровать, обнимала Сэмми, и боль немного утихала, но теперь Сэмми нет, и кровать в ее пустой квартире тоже недоступна, и зачем нужна сейчас еще и бабушка, непонятно. Чем тут поможет какая-то бабушка, когда мир становится таким, а Сэмми в нем больше нет.
– Давай-ка в кровать ее уложим.
Сима не слышала, как вошла старушка. Впрочем, старушкой эту даму назвать сложно, Сима еще за ужином рассмотрела главу здешнего семейства: высокая, очень худая и прямая, совершенно седая женщина с кожей какого-то медного цвета, с темными внимательными глазами, одетая в традиционный цыганский наряд. И только большие натруженные руки в массивных золотых браслетах выдавали ее почтенный возраст.
– Танюшка, расстели одеяло, не стой.
Старуха тронула Симу за плечо:
– Давай-ка, дочка, перебирайся в постель. Таня, неси кружку.
Сама не понимая как, Сима оказывается в постели, старуха помогает ей раздеться и гладит по голове.
– Ничего, дочка, сейчас все будет хорошо.
Ничего уже не будет хорошо, потому что Сэмми ушел. Он был ее светом в окне, ее братом, ее родной душой, он любил ее и умел это показать, а теперь его не стало, и жить с этим невозможно, как и вернуться в их опустевшую квартиру, которая потеряла смысл.
А в сельском доме до сих пор стоят его мисочки, а к дверной ручке привязан мячик.
– Пей, тебе надо успокоиться.
Питье оказалось не горьким, не противным – просто какая-то трава, пахнущая пряно и необычно, коричневая жидкость в белой кружке потихоньку убывает, и Сима думает о том, что надо бы уехать домой.
– Завтра поедешь. – Старая цыганка берет у Симы опустевшую кружку. – Называй меня бабушка Тули. Вот завтра будет день, и поедешь по своим делам, новая дочка. А теперь спи, иначе как же его душа найдет тебя?
Сима непонимающе уставилась на старуху.
– Во сне души встречаются. – Цыганка поправила Симе одеяло. – Ты спишь, а твоя душа бродит по ту сторону, высматривает Тропу. А его душа уже там и тоже ищет дорогу – обратно домой, и когда ты уснешь, души встретятся, и он найдет к тебе дорогу, вернется.
– Как это?
– С новым телом, но душа его узнает тебя, а ты узнаешь его.
Наваждение какое-то. Именно это говорил уже сегодня парень с кладбища. И откуда старуха знает о Тропе? Это Сима придумала, когда впервые оказалась у ворот.
– Когда?
– Кто знает… Может, и скоро, а может, и нет. Но он обязательно вернется, вот посмотришь. – Тули погладила Симу по голове. – Ничего, дочка, все образуется, спи.
