Не природная лень, а именно труд на «чужого дядю» порождал желание как можно более расширить поле праздности, которое единственно можно было употребить на себя самого.
На самом деле рабочая, да и политическая этика русского человека исторически была предопределена тем, что он всегда был а)отлучен по меткому выражению известного славянофила Аксакова от государствования; б) крепостным либо у барина, либо у государства.
Отсюда в крови русских держать «кукиш в кармане» как по отношению к власти, так и по отношению к работодателю. И обманывать их не только не зазорно, но даже приветствуется в народном обиходе. Тот же Борис Миронов отмечает, описывая отношение к труду в дореволюционной России: «Обман администрации, мелкие кражи не считались грехом, скорее – молодечеством»26.
Ничего по существу не изменилось и в советское время и даже сейчас. Любопытно, что уже в 2007 году газета «Московский комсомолец» публикует статью «Русские не идут» о проблемах, возникших на московских рынках после принятия центральной властью решения о «зачистке» торговли от приезжих с характерным высказыванием владелицы четырех торговых мест в подмосковном Новопеределкино: «А вообще, россияне – работники крайне ненадежные, вороватые, тут это каждый торговец знает, приходится следить за ними и каждые полтора-два часа забирать выручку, особенно летом. А то выйдет в туалет – и убежит. Или как у меня лично сколько раз бывало: поработает продавец пару дней и уйдет молча, даже ключи не отдаст»27.
Как во всякой вынужденной работе не на себя самого важна демонстрация рабочего процесса, а результат для работника имеет второстепенное значение. Не способствует изменению этой установки и православная трудовая этика. Как отмечает Т.Б. Коваль, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института экономических проблем переходного периода и специалист в области сравнительного анализа социально-экономических проблем в христианских доктринах: «Профессионализм сам по себе не представлялся религиозной добродетелью в православии. Оно не призывало и к совершенствованию в рамках какой-либо одной профессии или сохранение верности ей, как то делало католическое и особенно протестантское богословие, осуждавшее труд вне профессии»28.
Не в этом ли один из секретов того, что русские товары всегда отличались худшим качеством, а импортное (прежде всего западное) остается по сей день синонимом добротности и технологического преимущества?
От этого идет и наша повсеместная гражданская безответственность как по отношению к результатам работы, так и по отношению к своей судьбе – ее мы перепоручили власти.
Но в России государственное управление всегда было самодостаточно и самоцельно. Все его движение ориентировано на самого себя, а человек как таковой с его непредсказуемыми потребностями и запросами чаще всего является лишь помехой удобству комфортного бытования власти. И она уж никак не представляет себя обслуживающей общество.
Интересы людей как таковых интересны государству лишь в той степени, насколько оно заинтересовано в расширенном воспроизводстве лояльного ему населения. При этом пренебрежение личным достоинством людей и их интересами рассматривается властью как норма отношений, неизбежно становящейся нормой всей нашей жизни. Естественно общество отвечает государству тем же, что и отражается в особой российской этике отношений.
Покровительственность в отношении к соседям
Эта навязываемая покровительственность как вид имперского сознания явно прослеживается в присущем нам русским отношении «свысока» к народам, окружающим нас. Наше собственное холопское положение по отношению к власти вырывается спесью по отношению к другим народам.
Читаю в газете: «Русская любовь крепка – не вырвешься, задушим в объятиях. Мы привыкли считать Грузию милой, теплой окраиной. Своей. В смысле – нашей. Обижаемся, если грузин не может ответить по-русски, хотя сами, кроме „гамарджоба, генацвале“, ни слова не знаем» 29.
Я думаю, что сказанное о Грузии относится и ко всем нашим соседям. Мы умиляемся тому, что болгары «совсем как русские и говорят почти по нашему» однако ж сами вряд ли снизойдем до того, чтобы узнать о Болгарии больше того, что там есть Шипка – то ли гора, то ли сигареты и известные еще с советских времен Золотые пески на черноморском побережье.
Мы до сих пор поражаемся «черной неблагодарности» прибалтов, которые воспользовались первой же возможностью ускользнуть из объятий большого брата и демонстрируют сегодня стойкую нелюбовь ко всему, что напоминало бы русскую опеку.
Мы с обидой напоминаем им, что спасли от поглощения гитлеровской Германией, однако справедливости ради стоит признать: то, что Сталин придушил Прибалтику меньше, чем Гитлер, не меняет дела в принципе. Безнравственно требовать, чтобы я уважал разбойника только за то, что он ограбил меня, но прибил не совсем, как это мог бы сделать его еще более бесчеловечный коллега.
И после войны никто не спрашивал латышей, литовцев и эстонцев хотят ли они оставаться с нами, а недовольных подвергли репрессиям и высылкам.
И то, что мы разгромили фашизм, еще не есть нравственное обоснование требования во что бы то ни стало оставаться с нами. Как не может быть нравственно обоснованным требование освобожденному из разбойничьего плена в знак благодарности навечно оставаться со своим освободителем.
Свобода по определению не может быть ценой благодарности.
То как развиваются наши отношения с соседями в последние годы ясно показывает, что у российской власти вызывает крайнее раздражение любая попытка ускользнуть от ее опеки. У нас нет реально дружественных и партнерских отношений ни с одной страной, граничащей с Россией. При этом федеральная власть выдает свои усилии по сохранению контроля над соседями за защиту интересов российского народа и устраивает циничные спектакли подобные тем, которые разыгрывались при участии органов санитарно-эпидемиологического контроля с запретом на поставки грузинских и молдавских вин, грузинской минеральной воды, молдавского мяса, украинского сала и т. д.
Конец ознакомительного фрагмента.
