Она не отвечала. Не зная, что делать, я начал собирать апельсины.
Через минуту она проговорила:
— Плевать мне на дурацкие апельсины.
— О-о…
Я почувствовал себя идиотом.
— Я не то хотела сказать… Просто вы вовсе не обязаны это делать.
— Слава Богу, а то несколько ваших апельсинов укатились в ручей.
Она вдруг засмеялась:
— О Боже! — Она вытерла глаза. — Вы, наверное, решили, что я ненормальная.
— Нет, нет. У вас, видимо, был очень сложный день.
— Скорее, очень сложный год.
— О, извините. — Я присел на парапет ручья в нескольких футах от нее. — Вы с медицинского?
Она покачала головой и коротко, невесело засмеялась:
— Нет, я врач. Как бы. Закончила медицинский в прошлом году, сейчас в интернатуре.
— А какая у вас специализация?
— Да пока никакой. Стажируюсь в нейрохирургии.
— Вот это да! Туда же самый высокий конкурс, особенно здесь.
Она взглянула на меня так, словно я дал ей пощечину. В ее нежных глазах появился какой-то упрек себе; казалось, гнев, бурливший в ней, неистовый, праведный, обратился на нее самое.
— Мне не следовало поступать сюда.
Ее глаза снова наполнились слезами. Странно, но, плача, она становилась еще красивее. Глаза у нее были влажными и блестящими, с золотыми крапинками на карих радужках.
— Я знаю, что вы чувствуете. Каждый через это проходит — задается вопросом: «Да что я вообще здесь делаю? Как я сюда попал?» Но не можем же мы все ошибаться, верно?
Отчего-то и это высказывание оказалось неудачным. Ее лицо вытянулось.
— Простите меня, — сказал я. — Я что-то не то говорю…
Она покачала головой:
— Нет-нет… Приятно с кем-то поговорить, особенно с новым человеком. Я же почти не выхожу из больничных стен.
— Настолько все тяжело?
— Честно? Хуже, чем я представляла в страшных снах. Времени на сон вообще не остается. Ем в «Макдоналдсе» трижды в день, обычно стоя. Если я не в клинике, значит, в читальном зале. Ни друзей, ни личной жизни. У меня слишком много пациентов, они вечно кричат, потому что им приходится ждать в очереди… — Она покачала головой. — Извините, зря я все на вас вываливаю, мы же не знакомы.
— Ничего, я тоже почти не вылезаю из библиотеки. Приятно поговорить с живым человеком.
Она кивнула:
— Мой отец — бизнесмен. У него вся жизнь в работе. В детстве я его почти не видела, а теперь он богат и на высокой должности, но счастливым от этого не стал. Постоянно раздражен… Какой от этого прок?
— Не знаю. У меня отец — учитель, и он всю жизнь мечтал стать большой шишкой вроде вашего папы.
— А вы умеете поднимать настроение! — впервые за все время улыбнулась девушка.
Я засмеялся:
— Наверное, вы не это ожидали услышать…
Мы помолчали. Я заметил, что мы совсем одни. На аллее никого не было. Холодало с каждой минутой. Стояла почти полная тишина, лишь ветер шелестел листьями в поредевших кронах.
— Это, конечно, не мое дело, но если вы хотите поговорить… — Я старался, чтобы это прозвучало по-рыцарски, без примеси нескромного любопытства. — Вы сами назвали меня незнакомцем. Поэтому все, что вы скажете, останется тайной.
Девушка минуту смотрела на меня, словно оценивая неожиданного собеседника и взвешивая варианты. Стою ли я доверия? Можно ли облегчить передо мной душу? Наверное, решив, что попытаться стоит, она пожала плечами, закрыла глаза и сосредоточилась.
— Сказав, что не должна находиться здесь, я не шутила. Мне действительно нечего делать в интернатуре нейрохирургии. Я не заслужила этого места.
Она глубоко вздохнула и посмотрела мне прямо в глаза.
— Я здесь только из-за отца. — Слабая усмешка тронула ее губы. — Я никогда не говорю этого вслух, но часто думаю об этом.
Она улыбнулась мне своими полными губами. Ее щеки были теплыми и розовыми, несмотря на холод.
— Я всегда хотела стать нейрохирургом. Твердила это с детства, не знаю почему. Кажется, впервые заявила об этом лет в пять и увидела реакцию окружающих. По-моему, они удивились, что я знаю такое слово. Учеба давалась мне легко. Я всегда училась отлично. В колледже тоже была в числе первых. Химия, биология — я все запоминала с ходу. Нейрохирургия была заветной мечтой, самым трудным, и я не сомневалась, что хочу заниматься только этим. Я никогда ни о чем другом не мечтала. Но медицинский факультет… Все вдруг стало совсем иным. Легко уже ничего не давалось. Это то же, что выучить наизусть телефонный справочник. Я тонула в информации, хотя изо всех сил стремилась получать отличные оценки и упорно повторяла, что стану нейрохирургом. Внешне все было прекрасно, но… — Она замялась. — Я словно заблудилась в густом тумане. Однажды позвонила отцу с платного телефона, чтобы никто не подслушал, и, плача, спросила: «Ты правда хочешь, чтобы я получала только высшие баллы?» Отец саркастически съязвил: «Нет, я хочу, чтобы ты съехала на тройки!» В том семестре я провалила все экзамены. — Девушка смотрела себе под ноги. — Подобный срыв — это конец… Знаешь, сколько есть мест для нейрохирургов? В нашей интернатуре — два, а всего по стране — тридцать. На мне можно было ставить крест.
Она умолкла и пожала плечами.
— Но… — начал я.
— Но отец договорился с университетом, и мне в диплом записали академку для научной работы. Я отсыпалась, ходила в спортзал, пару часов в день сидела в лабораториях. Весной я сдала эти экзамены и получила высшие баллы. Оценки мне выставили задним числом, а первые троечные результаты… исчезли. — Она посмотрела на меня. — Уверена, в кампусе сейчас стоит симпатичное новое здание с нашей фамилией на табличке.
Я предался размышлениям.
— Ты просила отца? — В моем вопросе невольно прозвучало осуждающе.
Она покачала головой:
— Нет, но я приняла его услугу. Не отказалась. — Девушка вздохнула. — Тебе только кажется, что ты занимаешь чужое место, а я насчет себя знаю точно.
Мы подошли к ее домику молча. Уже перевалило далеко за полночь, а в такое время даже в университетском кампусе женщине небезопасно ходить одной.
Я думал над ее рассказом. Я слышал о чем-то подобном, но узнать из первых уст… Значит, действительно все решают деньги, а для простых смертных такие университеты становятся недостижимой мечтой. И все же я чувствовал симпатию к девушке. Ее добрые, чуть игривые глаза смотрели на меня как на самого важного человека в мире. Окажись я в больнице, мне хотелось бы, чтобы только такая медсестра склонялась надо мной и говорила, что все обойдется. Неужели моя снисходительность обусловлена привлекательностью моей новой знакомой?
Наконец я сказал:
— По-моему, вы слишком строги к себе. Вы же все-таки сдали тесты на отлично.
— Мой диплом — фальшивка.
— Этого я не отрицаю. И не говорю, что это правильно. Но не надо так казнить себя. Это ни к чему хорошему не приведет и не поможет вашим пациентам.
Она улыбнулась, но явно осталась при своем мнении.
— У вас есть хобби? — спросил я.
— Что? — Девушка посмотрела на меня как на сумасшедшего.
— Хобби, — повторил я. — Развлечения. Удовольствия. Когда вы себя не мучаете.
Она задумалась:
— Мне нравится опера.
— Ни разу не слышал.
— Я не была в опере несколько лет, с тех пор, как не позволяю отцу оплачивать мои расходы. Теперь мне это не по карману, но у меня есть диски…
Она впервые искренне улыбнулась, но тут же осеклась.
— Итак, — начала девушка, глядя на меня, — как же мне быть?
— Не знаю.
— Мне очень пригодился бы дружеский совет.
— Что будет, если вы во всем признаетесь?
— Меня уволят без права работать в медицине.
— А если не признаваться? Вы же прекрасно сдали экзамены, пусть и со второго захода. Вы сможете простить себя?
— Не знаю. А вы смогли бы?
— Дело в том, что мне очень легко сказать «поступите по совести». Это не моя карьера, и на кону не мечта всей моей жизни. Я не знаю, что я выбрал бы на вашем месте.
Мы дошли до крыльца.
— В том-то и дело, — обронила она.
Мы стояли у кирпичного дома.
— Теперь с вами все будет в порядке?
— Да. Мне уже легче, я выговорилась. А это хорошее начало, верно? Сейчас приму душ, посплю, возможно, выйду на пробежку.
Я смотрел на ее милое лицо и теплую улыбку. Мне претил поступок ее отца, совершенный при ее попустительстве, но она такая добрая, нежная. Я хотел, чтобы она перестала себя казнить.
— У нас прямо-таки первое свидание.
На секунду замешкавшись, я принял вызов.
— Можно снова увидеть вас?
Девушка испытующе смотрела мне в лицо. Я уже надеялся, что она скажет «да».
— А что мы будем делать? — улыбнулась она. — Посмотрим кино? Поедим пиццы? Мне кажется, сегодняшний вечер существует в отдельной вселенной. Незнакомцы, анонимные признания при луне — разве вы не об этом говорили?
