Какое это было ощущение! Словно тебе, еще совсем маленькой, разрешили побыть среди взрослых, и ты наслаждаешься каждой минутой, стараясь запомнить все до мельчайших деталей.
Я и запомнила – серое море, тогда, в феврале, оно серое, разноцветные платья незнакомых дам с чуть намоченными снизу длинными плащами, какие-то особые мужские взгляды сквозь прорези страшных масок и чья-то сорванная ветром треуголка, унесенная к морю и брошенная с высоты прямо в волны.
Маскарад надо обязательно раз в жизни увидеть. И если уж ехать в Венецию, то – в феврале, подгадать, поудивляться, переодеться, выбрать свою маску.
Маски – дело давнее, еще со времен чумы. Средневековые врачи считали, что чумой заражаются от ядовитых испарений, «миазмов», существующих обычно рядом с болотами, что заражение происходит через отравленный воздух, который, соответственно, надо очистить и освежить. Что только для этого не делали! Жгли костры на улицах и окуривали больных дымом лечебных трав и специй, звонили в колокола и палили из пушек, чтобы воздух «задвигался», выпускали в комнате птиц, которые махали крыльями и отгоняли болезнь. А иногда вообще советовали забивать «чумной» воздух чем-то еще более вонючим – трупным запахом дохлой кошки или испражнениями, или просто больного укладывали рядом с козлами, в прямом смысле этого слова. Поскольку большинство обычных врачей сбегало из зараженных городов, властями было решено организовать и особо оплачивать специальных «чумных» врачей, которые обязаны были оставаться в городе до конца эпидемии. И чтобы хоть как-то защититься от «чумных миазмов», врачи стали надевать пугающую маску с длинным клювом, на кончик которого – как противоядие – капали благовония. Делали это для того, чтобы якобы очистить чумной воздух через этот благовонный фильтр, своего рода средневековый противогаз. В этот длинный клюв закладывалось все самое пахучее – розмарин, ладан, лаванду, тертый лавр, розу. А поскольку маска из плотной ткани со стеклами для глаз покрывала всю голову, то дышать в этом противогазе было практически невозможно. Хотя две маленькие дырочки для доступа воздуха все же были. Представляю, какой ужас вселяли в умирающего эти фигуры врачей в черных, до пят, плащах, с длинными клювами вместо лиц и палками. Появлялись вместо самой смерти, чтобы ткнуть несчастного палкой, пробурчать что-то в свой розмариновый клюв, покачать головой в маске и уйти, унося с собой последнюю надежду. Так, видимо, умер в Венеции и великий художник Тициан, заразившись чумой от своего сына, но умер с кистью в руке, не успев закончить картину. Для самих «чумных» докторов такая масочная защита была совершенно бесполезной, но маски прижились именно с тех самых бубонных времен. Масочная «эпидемия» перешла тогда на выжившую аристократию, уж очень удобно было безобразничать, прикрыв лицо, ведь нет лица – нет и наказания. Поэтому игорные дома и бордели были наводнены анонимными персонажами-птицами в шикарных масках с перьями и блестками, которые, покуражившись и набедокуря, снимали маску и возвращались домой благочестивыми отцами семейства. «Я? А что я? Где доказательства, что это был я?» Понравилось такое и простым горожанам, ведь плохой пример заразителен. Так маски вошли в народ. Естественно, пали нравы и мораль, начались, как это водится, злоупотребления, и властям пришлось вводить ограничения, нельзя же безобразничать постоянно! Поэтому закрывать лицо можно стало только в определенные дни, которые обычно совпадали с праздниками.
Маски готовятся заранее, заказываются за месяцы и превращаются в произведения искусства. Хотя делаются всего-навсего из папье-маше. Маски всякие. Есть носатые, с клювом, пугающие – не думаю, что их очень покупают, хотя это классика, – есть под названием «Баута», когда нижняя часть маски выдвинута вперед, как нос у корабля, за счет чего ее можно не снимать во время еды. Сам Казанова ходил в «бауте», попивая вино и томным шепотом мурлыча что-то незнакомке в полумаске. По легенде, одна красавица-актриса отказалась закрывать все лицо, чтобы не прятать природную красоту, и специально для нее придумали маску, закрывающую только глаза – более привычный нам вариант. Такая маска стала очень популярной. Видела еще маски животных, но никогда не встречала в Венеции кавалера в шикарном шелковом плаще, в треуголке с перьями и в маске бегемота! Хотя…
В общем, праздник этот уникальный, замечательный и волнующий кровь. Очень рекомендую!
* * *
Именно в Венеции нашла наконец музей современного искусства, который мне понравился. Не путать с биеннале. От биеннале, что видела там, совсем не в восторге – понимаю, это плохо, скорее, говорит обо мне, – но такое обилие старых обшарпанных дверей и растопленного воска на унитазе заставляет думать об особом диагнозе художников, а не об их таланте. А в этот музей решила зайти, несмотря на то, что у входа красовался памятник огромной какашке из папье-маше. Музей в очень красивом палаццо, интерьеры наверняка сохранены при трепетном отношении венецианцев к культуре. Внутри действительно роскошно: авторские барельефы каких-то дев 1886 года, расписные высоченные потолки, резные колонны и окна – венецианские шестиметровые окна палаццо, которые я никогда еще не видела изнутри. В музее я была одна, видимо, не только я боюсь современного искусства. Но в этом музее совсем другое оно, это искусство – настоящее продолжение дел старых мастеров, в основном стеклодувов и ювелиров. Все работы с большим достоинством и, главное, с чувством юмора. Шкаф, полный разноцветных стеклянных книг-кувшинов, мурановый прозрачный рыцарь у входа в зал, зеркала – произведения искусства – которые вдобавок очень худят, что ценно, кубки зеленого уранового стекла и целый набор веселых рыцарских шлемов для поднятия настроения прекрасной даме, а заодно и противнику – так, видимо, его легче вывести из строя. Все – на уровне, ничуть не хуже, чем 200–300 лет назад. Жизнь и красота продолжаются!
В общем, если будете проходить по мосту Академии и увидите красавец-дом с огромной кучей «г…» у входа, не пугайтесь, зайдите, вам понравится, точно говорю!
В Музее современного искусства в Венеции
Зайдите, вам понравится!
Шкаф со стеклянными книгами
Была в Венеции еще не раз, стараясь прокладывать европейские маршруты именно через нее, останавливаясь хоть на день-два, чтобы подпитаться. Однажды поднялась на высоченную башню колокольни Сан-Марко, это одно из лучших мест в Венеции, по моему мнению. Раньше колокольня служила еще и маяком для проходивших кораблей – а как же, самая высокая точка города. На этой стометровой башне Галилей показывал дожам, как работает его изобретение – телескоп с увеличением всего лишь в восемь раз, что по тогдашним меркам было совсем немыслимо. Представляю, как поднимались к нему, простому ученому (это для нас он великий Галилей, а для них был простым ученым), эти разодетые в пух и прах тучные дожи, втискиваясь в узкую винтовую лестницу, ведущую на самый верх. Как пыхтели и останавливались, не в силах ступить больше ни шагу, как пережидали, ловя ртом воздух, чтобы осилить очередную ступеньку. А там, наверху, глядя в Галилееву трубу, удивлялись и цокали языком, всматриваясь в Луну, вдруг ставшую близкой, или в красненький, вполне различимый Марс, превратившийся из точки в жирную точку. Но больше всего их, конечно, поразила возможность рассматривать корабли, лодки и даже людей, которых можно было узнать и детально разглядеть. Да, и в восемь раз приблизились окна, за которыми легко различились рыжеволосые венецианки.
Да и я сама не могла оторваться от удивительного вида на залив и Венецию под ногами, на все стороны света, уходить не хотелось. Единственное разочарование – лифт, пешком нельзя. Лесенка действительно маленькая, винтовая, уже довольно ржавая. Если по ней пустить толпу, представляю… А смотритель – ничего, – ходит туда-сюда, и вестибулярный аппарат небось лучше всех с такими-то тренировками. Однажды башня упала, в начале XIX века. Вот так взяла и упала, никого, слава богу, не убив. Потом снова отстроили.
Сверху – потрясающий вид на земную и водную венецианскую жизнь. Все хотят запомнить, нафотографировать, поделиться такой красотой. Вдруг – БОМММ!!! Прямо над головой, на расстоянии вытянутой руки, «заговорили» колокола. Первым ударил маленький, чтобы мы собрались и подготовились к тому, что будет. А дальше заговорили большие. Они раскачивались прямо над головами, связанные какими-то канатами и бьющие так, чтобы было слышно всей округе. Казалось, они раскачивали саму башню. Я слушала их звон, как будто звенела сама, наполняясь этим звуком, и смотрела, не отрываясь, на огромные, ударяющие по колоколу языки. Потом что-то такое со мной произошло, и я зарыдала. Я, вообще, девушка не плаксивая, слезы у меня – на вес золота, редко такое бывает. А тут вдруг, совершенно неожиданно, мой плач зазвучал в качестве аккомпанемента чудесному звону. Тот самый случай, когда я могу это объяснить какой-то подсознательно накопленной веками памятью, передающейся вместе с генами. Не знаю, как там это по-научному объяснить, ну вот как повадки, цвет глаз, какие-то основы основ и неким фоном – вечный колокольный звон, который всегда созывал люд на вселенский плач или праздник, на пожар или войну, на службу церковную, на благость. И я уже была частью этого звона, и подсознательный, а может, и осознанный трепет вырывался на волю горючими слезами. Стояла, слушала, растворялась. Звон был долгим, громогласным, могучим, проходящим через меня насквозь. И вот закончился, отсчитав положенное время. А я стояла, совсем другая, притихшая, вспомнившая почему-то наших, похороненных здесь, в Венеции, на острове-кладбище – Бродского, Дягилева, Стравинского. Почему именно здесь? Почему в таких странных театральных декорациях? Почему все они были связаны с Венецией?
