– Итак, обвиняемый…
Негромкий, лишённый интонаций голос вернул Эрвана к реальности.
– Гвент, господин следователь. Меня зовут Гвент.
Эрван расправил плечи. Вздёрнул подбородок и твёрдо посмотрел следователю в глаза – пусть будет что будет, но вытирать о себя ноги он не даст!
– Обвиняемый, – поправил голос. В нём не слышалось раздражения – одна лишь усталость от ежедневной рутины. Сколько таких вот Гвентов прошло перед ним за годы?
– Сейчас вы обвиняемый номер сто тридцать шесть. Потом станете подсудимым, и если всё для вас сложится удачно – заключённым.
– А если нет?
Эрван дал себе зарок не говорить и слова лишнего… но любопытство и страх на этот раз оказались сильнее.
Следователь улыбнулся.
– Если нет – станете казнённым. Какой номер вам присвоят… не знаю, право. Да и вас это вряд ли заинтересует… не так ли?
Против воли Эрван потрясённо кивнул: хоть ему и казалось, что он готов ко всему, хоть и знал он, каким быстрым и суровым бывает правосудие в Морском Ключе – а всё-таки надеялся на что-то…
«Дурак! – мелькнула запоздалая мысль. – Предупреждали же тебя по-хорошему! Нет бы Хлыста послушать!!!»
Глаза следователя блеснули, улыбка растянулась до ушей: жертва дозревала на глазах.
«Ну уж нет! – Миг слабости остался позади, Эрван обрёл привычное упорство. – Чёрта с два ты меня запугаешь!»
– Ваша судьба, милейший, – в ваших же руках, – продолжил следователь и брезгливо отшвырнул листок с показаниями. – Ну сами посудите: что вы тут нафантазировали? Клинки у вас якобы украли, секунданта у вас не было, потому что якобы никто не захотел им стать…
А меж тем мы знаем, – произнёс он с нажимом и наклонился к Эрвану, – мы знаем, что помощь вам предлагали… но вы ее не приняли.
Эрван с трудом подавил желание поморщиться: запах кислой капусты изо рта следователя вызывал рвотные спазмы.
– Если вам известно, что я отказался от секунданта, то наверняка известно также почему, – холодно ответил он.
Улыбка исчезла с лица следователя.
– Упрямитесь? Вы почти взрослый человек! Сами должны понимать: всё, что вы написали, – детский лепет!
Вы обвиняетесь в покушении на убийство, милейший! – Он понизил голос: – Вооружённом, хладнокровно обдуманном… и смягчающих обстоятельств у вас нет!
Он сел на место. Отвёл взгляд.
– Чистосердечное признание – вот последняя соломинка, которую вам протягивают! Не стоит делать глупостей, вы их уже натворили достаточно! Лучше запомните накрепко – из каменоломен рано или поздно возвращаются, а с эшафота – нет.
Он глубоко вздохнул и отёр пот со лба. Эрван успел заметить тёмные пятна на камзоле.
«С чего бы он вдруг засуетился? Только что сидел такой спокойный – и на тебе!»
Мысль пришла неожиданно: такая простая и очевидная, что Эрван сам себе удивился – как он сразу не додумался?
– А знаете что? – холодно бросил он, больше не думая о последствиях. – Вы прекрасно осведомлены: я невиновен. А приговор уже вынесен: не вами, так теми, кто выше вас. Что ж, ваша воля – ваша власть: но на мою помощь не рассчитывайте.
Он сложил руки на груди и с вызовом посмотрел на следователя: пусть этот пузан бесится, если хочет, – плевать!
Против ожидания, тот не выказал ни гнева, ни ярости. Облокотился на стопку бумаг, едва не опрокинув чернильницу. Подпёр голову руками и устало вздохнул.
– Смею надеяться, что вы измените решение, милейший, – время пока есть. И место тоже: наши камеры весьма располагают к раздумьям. А пока… Увести!
На пороге Эрван обернулся. Выразительно помахал ладонью перед носом. Поморщился:
– И ещё. Умоляю, смените повара… милейший!
Всё-таки это был свет: вернее, его призрак – слабое, на грани различимости, тёмно-серое пятно. Чуть светлее окружающего мрака.
Обострившийся слух разобрал слабые щелчки.
«Наверно, это подковки сапог клацают по ступеням. Вроде громче стало…»
Вытянув руки, словно слепой, он кое-как добрался до двери. Пошарил ладонью по кованому железу. На ощупь ухватился за толстые прутья решетки. Изогнул шею, силясь разглядеть что-нибудь в кромешной тьме.
Через минуту дальний конец коридора осветился: с непривычки Эрван едва не ослеп – слабое, неверное пламя дешёвой свечи показалось ему ярче солнца.
Кто там? И к добру ли?
Эрван хотел было отпрянуть, забиться в тёмный угол камеры, словно раненый волчонок, – но желание увидеть свет, услышать человеческую речь, быть может, даже задать вопрос – любой! – оказалось сильнее.
Зажмурив глаза, силясь усмирить бешено колотящееся сердце, он обратился в слух. С каждой секундой звуки шагов становились всё громче и отчетливей. Вот неизвестный повернул с лестницы и идёт по коридору за углом – подковки цокают глуше. Вот уже слышится слабое поскрипывание – наверное, что-то несёт в руках.
Неужели еда?
Эрван только сейчас понял, насколько голоден. Когда он ел в последний раз? Даже и не вспомнить…
– Заключённый! Руки от решётки, три шага назад!
Невесело усмехнувшись, Эрван повиновался: «Вот уже и заключённый! Вроде недавно был обвиняемым… быстро у них тут!»
Послышался лязг, и пятно света застыло: видимо, лампу поставили. Дверь со скрежетом отворилась: ноздри Эрвана расширились и затрепетали – из коридора проникли густые ароматы тёплой пищи.
Прикрывая лицо одной рукой и вытирая слёзы другой, Эрван еле-еле выдавил:
– Обед?
– И завтрак, и ужин тоже, – отозвался тюремщик.
Эрван попытался разглядеть собеседника… и не смог: грузный силуэт в огненном ореоле – вот и всё.
– Сколько я здесь? – хрипло спросил он.
Кажется, тюремщик пожал плечами.
– Сутки.
Радуясь, что может перекинуться парой слов с живым человеком, Эрван решил говорить что угодно – лишь бы продлить разговор хоть на минуту.
– Странно, – произнёс он. – А я был уверен, что гораздо больше.
Тюремщик хмыкнул.
– Это темнота, парень. Темнота и безделье – они кого хошь с ума сведут. Мыслишки-то всякие в голове закопошились, нет?
– Да, – признал Эрван. – Есть такое.
Тюремщик, похоже, и сам был не прочь поболтать с новым человеком: много ли интересного в тюремных коридорах увидишь?
– Вот-вот, – подхватил он почти с радостью. – Многие вот так как ты: сначала артачатся, а через недельку сами на допрос бегут – еле конвоиры за ними успевают!
– Не-е… – протянул Эрван с усмешкой. – Это не про меня.
– Ну-ну.
Тюремщик издал булькающий звук: наверно, это означало смех.
– Посмотрю-ка я на тебя позже: казематы – они и не таких обламывали!
Он с кряхтеньем поставил у двери глубокую миску. Вышел было в коридор… Замер на пороге.
– Ты вроде не буйный, паря: не плачешь, не кричишь, на меня, грешного, не бросаешься… Так и быть, дам тебе совет.
Он оглянулся, понизил голос до шёпота:
– Не торопись лопать: если они не получат своей порции – закусят тобой.
Дверь захлопнулась. Проскрежетал засов. Тусклый огонёк за решёткой всё слабел по мере того, как затихали неторопливые шаги.
Через минуту Эрван остался в непроницаемой тьме.
Нашарил глиняную миску, сослепу угодив рукой в горячее варево. Облизал пальцы.
Ммм… Вкусно-то как!!! Кажется, овощное рагу с бараниной!
Эрван мельком улыбнулся, вспомнив, как морщил нос от капустного запаха: сейчас всё что угодно умял бы… Не задумываясь!
Он пододвинул еду, наклонился как можно ниже, всем естеством впитывая упоительный запах… И вдруг замер.
Что там говорил тюремщик: «Если не получат своей порции – пообедают тобой?»
Вроде так…
Эрван поежился: словно тюремный воздух разом стал холоднее, ещё чуть-чуть – и пар изо рта повалит.
Кто это – они?
Он решительно отодвинул еду. Покачал головой. Задержав дыхание, отнёс миску в дальний угол камеры и опрометью кинулся обратно – теперь запах чувствовался слабее, но всё равно сводил с ума.
Стараясь не обращать внимания на протестующий желудок, Эрван вытянулся на топчане. Положил руки под голову и застыл, вперив взгляд в кромешную темноту.
Ждать пришлось недолго.
После сотого удара сердца до ушей Эрвана донеслось странное постукивание – будто далеко-далеко гнали табун лошадей.
Но откуда лошади здесь, в тесной камере? К тому же звуки извне сквозь толстые стены не проникали, Эрван уже успел в этом убедиться!
Он почувствовал, как зашевелились волоски на руках.
Что это, чёрт побери?! Неужели колдовство? Если так – до суда ему не дожить. Как защищаться безоружному, в полной темноте?
Эрван до крови прикусил губу. Боль и солоноватый привкус во рту оказались настоящим благом: Эрван сумел подавить зарождающийся в глубине естества панический вопль – и даже не шевельнулся.
Вскоре цоканье стало громче и отчётливей, к нему примешались звуки возни и еле слышное шуршание.
Да это же крысы! А он уже вообразил…
Эрван едва не расхохотался от облегчения: схватка в темноте со стаей оголодавших грызунов казалась сущим пустяком по сравнению с неведомой и страшной опасностью.
