— Юга! — внезапно позвал тот, что возглавлял погоню. Стащил наголовник и оказался узколицым, с рыжим гребнем волос. — Юга, я знаю, что это ты!
— Знает он, как же, — прошептал Юга, плотнее вжимаясь в бок кармина.
— Не вынуждай меня, сукин ты сын! — продолжал человек, и в голосе его едва уловимо скользнула змей-трава. — Сам выволакивайся, или я тебя за волосы выдерну, как морковку с грядки, не?!
— Я гляжу, полюбилось ему за волосы меня дербанить, — высказался Юга, морща нос. — Но что за морковка такая, любопытно…
Человек, разгоряченный погоней и близостью добычи, распалялся все больше и больше.
— Юга! Йю-ю-юга-а-а!
— Эк его взяло, — виновник действа остро улыбался, будто было что приятное в чужой бессильной муке.
— К нему не выйдешь?
— Чтобы он мне башку снес, а после сам удавился? Ай, благодарим покорно.
— Ю-ю-юга-а-а!
— И не отвяжется же теперь, — в голосе беглого садовника усталость мешалась с удовольствием, как от трудной, но честно проделанной работы.
Выпь вздохнул. Он не знал и не спрашивал, чем облюдок успел подсуропить вердо. Но прятаться всю жизнь они не могли тоже.
Сказал:
— Я пугну тахи. Вы уши закройте.
Серебрянка сразу поняла, кивнула и плотно прикрыла ладонями уши, еще и зажмурилась. Юга недоверчиво скривил темные, по-девичьи пухлые губы:
— Или ты один всю кодлу пугать собрался?
— Ай, один, — передразнил пастух, — не зря же меня Выпь люди нарекли. Уши прикрой.
Юга выразительно закатил глаза, но послушался.
Сам пастух в придумке не сильно уверен был. То есть людей да особых стращать ему и раньше приходилось, но вот беда — Серебрянку и Юга задеть не хотел.
Прокрался, подобрался как можно ближе к преследователям, благо таилось в обманчивом, сизоватом предтемье замечательно.
Облизнул пересохшие губы.
И.
Запел.
Человек заткнулся резко, с первым же звуком, будто напоровшись горлом на спицу. Истово завизжали пугливые тахи, заплясали — люди их еле удержать сдюжили, а когда Выпь, выждав мало, запел по-новому — совсем головы потеряли, прочь кинулись.
Вердо рыжий дольше всех продержался, все вертелся, старался Выпь углядеть. Напрасный труд, с местностью сливаться пастух был куда горазд. Наконец, махнул рукой упрямец, плюнул с досады, да за своими умчал.
...спутники глядели внимательно, но, как отметил для себя Выпь, без лютого ужаса.
— Вот, значит, как ты в полный голос разговариваешь, — протянул Юга без привычной усмешки, — если б заместо того мужика ты меня кликал — окочурился я бы, точно.
— Точно, — тяжело кивнул пастух. Обернулся к Серебрянке, — ты как? Голова не болит?
— Не, все хорошо, — девочка улыбнулась, — а здорово ты пел, аж земля тряслась!
— Ну, это скорее тахи под его песню в пляс пошли, — ухмыльнулся Юга.
Потянулся, распрямляясь. От вспыхнувшего страха, выбелившего лицо, не осталось и следа.
— Сказать не хочешь? — Выпь глянул исподлобья.
— Спасибо, конечно, но не твоя забота.
— Как знаешь. И волосы прикрой. Места здесь плохие.
— Не твоя забота!
На веко решили остаться среди карминов. Благо доброго тепла от них шло столько, что огонь не нужен был. Да и особые прочие карминов сторонились, так что даже у чуткого Выпь появилась возможность выспаться.
— Жаль, что дикие они. Молока бы надоили.
Серебрянка изумленно глянула на ближайший кармин — огромный, прогретый валун, без сколов, идеально округлый. Сторожко обошла его, бережно провела ладонью по боку — шершавому, бурому, с тончайшими красными веточками-жилочками.
— Они что, живые?
— Ага, — удивился вопросу Выпь.
— С ума сойти. У вас здесь все живое, наверное.
— Не все. Но многое. Как иначе-то?
— А можно я на него залезу? — робко спросила Серебрянка.
— Зачем?
— Ну, просто так. Интересно же... Ну, пожалуйста!
— Просто так, — задумался Выпь. Ему самому в голову не пришло бы лезть на спину кармина, но девочка взялась настаивать, и пастух двинул плечами, — попробуй.
— Что задумали? — вернулся бродивший где-то в хвосте стада Юга.
Выпь сосредоточенно подсадил девочку — та, извиваясь и оскальзываясь, с пыхтением вскарабкалась на спину валуну. Осторожно поерзала, глянула сверху, восторженно поделилась:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ого, он теплый такой! И шершавый! И красивый, тут узоры, если присмотреться… Выпь, а он точно живой?
— Ага. Они пасутся, по темноте передвигаются.
— О да, в веко они только так вкруг себя оборачиваются, — подхватил Юга, — а в гон так вообще юлой крутятся, на пути у них стоять верная погибель.
— А... подо мной он не будет двигаться?
Парни обменялись быстрыми взглядами. Садовник подмигнул:
— Да кто его знает? Что на ум взбредет особому, про то ему самому неведомо. О, или шевельнулся?!
— Точно. Дернулся.
— Ребята, ребята, снимите меня, пожалуйста, — забеспокоилась Серебрянка, — ой-ой, он, кажется, и впрямь решил покатиться!
— Так отойдем же подальше, зашибет! — Юга попятился, уводя Выпь.
— А-а-а, снимите меня, ну пожалуйста! — отчаявшаяся Серебрянка самостоятельно заскользила на пузе вниз.
Воткнулась бы головой непременно, не подхвати ее у земли пастух.
Юга заходился смехом.
— Вы оба... Просто невозможные. Ну как так можно?
— И можно, и нужно, — фыркнул Юга, — будет тебе урок; маленькие девочки должны слушаться старших.
— Старшие не должны вести себя, как маленькие девочки. С косичками! — показала язык, с фырканьем вывернулась из рук пастуха и забилась под бок кармину.
— Обиделась, — насмешливо протянул Юга, вытаскивая из волос какую-то дрянь. С изумлением рассмотрел чужой светлый волос, брезгливо выбросил, — ай, чего здесь только не летает, не ползает...
— Спрячь волосы, — посоветовал Выпь.
Садовник тровантов раздраженно закатил глаза.
— Не моя забота, — понятливо кивнул пастух.
...спать получилось урывками — мучили дурные сны, проваливалась под ногами земля, схлестывалась вода над головой, кричали раздираемые овдо люди. Не иначе, чужой кошмар заблудился, сел на голову, обнял крыльями…
Проснувшись в очередной раз, Выпь устало смерил взглядом Полог. До прозара оставалось совсем немного. Проверил сторожевой зрак, изображенный камешками и сплетенной травой. Его пастух рисовал в силу привычки, распахнутая зеница не обещала полной защиты, но помогала не пропустить опасность. Пригладил пальцами жесткие грани эдра, успокаиваясь. Решил пройтись, проветриться.
Серебрянка дремала, вжавшись в бок кармина. Пастух задержался рядом с девочкой, прикидывая, кем она может быть на самом деле. Из Ивановых поделок? С сомнением покачал головой. Двинулся дальше.
Прошелся через стадо, вернулся обратно, к стоянке. Задумался.
Куда его могло унести? Или нашел рядом очередной дикий Провал?
Сжал-разжал кулаки, гоня смутное беспокойство — такое же терзало, когда на его гул собирались напасть жадные, голодные особые.
Но Юга-то не ройный овдо, вполне себе самостоятельный, здравомыслящий, мало ли куда мог... Запнулся обо что-то, быстро убрал ногу — свою сумку Юга едва кинул бы.
Вспомнил, как перед сном садовник долго бродил где-то далеко, вернулся обеспокоенный. Выпь тогда списал это на опаску возвращения погони, но другая разгадка на ум пришла.
Огладил шершавый бок кармина, мысленно извинился и кое-как, срывая ногти, взобрался на толстую круглую спину. Выпрямился во весь рост. Ругнулся вполголоса, быстро скатился, едва не подвернув ногу.
— Ты куда? — сонно-хрипло окликнула его синеглазая Серебрянка.
— За Юга, — коротко отозвался Выпь.
— Он ушел?
— Ага.
— Куда?
Выпь молча закрепил на спине сумку — кто знает, что пригодится, на один голос тоже рассчитывать не стоит.
— Выпь, да ну его. Оставь. Раз смотался, значит, так решил. Нам даже лучше будет, он злой и беспокойный.
— Не злой он. Мы вместе ушли, вместе дойдем. Дальше пусть сам решает, — запнулся, протягивая лямки, — сам, а не какой-то волосожор.
