ограждала помойку, выстроились ряды пустых бутылок. Их было столько, что в два пакета, что предусмотрительно взял с собой Иван Иванович, они никак не могли уместиться. И тогда он вспомнил про детскую коляску, что стояла внизу в парадной. Коляска была вполне рабочая, но старенькая, и ее не привязывали.
— За полчаса обернусь, никто и не заметит — Иван Иванович сбегал за коляской, застелил ее пакетами, а сверху аккуратно разложил бутылки — получилось аж с горкой — и, сгорая от предвкушения, бойко покатил коляску к пункту приема стеклотары. Толкая коляску, он уже прикинул выручку, и сейчас прокручивал в голове ассортимент ближайших магазинов. Он так задумался, что не заметил торчащую из земли проволоку. Зацепившись ногой и падая вперед, он не нашел в себе силы разжать руки, сжимавшие ручку коляски. Так и рухнул носом в землю, а сверху на него посыпались бутылки из вставшей «на — попа» коляски. Одна попала точно в темечко и вырубила нашего героя.
Неподалеку на скамеечке, с коробочкой Изабеллы и яблоком, расположились еще два деда — Владимир Аркадьевич с Дмитрием Олеговичем. Это были приятели и единомышленники Иван Ивановича, или проще говоря — собутыльники. Прибежав на шум, они сразу опознали — по старым зеленым кедам, торчащим из-под груды битых бутылок — кореша своего золотого, и конечно не могли оставить его в столь бедственном положении. Они аккуратно, чтобы не поранить освободили его от осколков и перевернули на спину. Иван Иванович пребывал в беспамятстве, он что-то бормотал себе под нос, но в себя не приходил. Тогда коллеги решили отвезти пострадавшего домой. Они без труда подняли бедолагу и бережно уложили его в коляску. Старая советская колымага скрипнула, присела, но выдержала — благо был наш герой маленький да плюгавенький. Он весь уместился, только тощие ножки свисали почти до земли…»
— Ну, вот — почти справился, осталось только побудить героя к действию, прописанному (или прокаканному?) в техническом задании — он сделал паузу, обдумывая дальнейший ход— может пусть герою приснится страшный сон? Очень страшный…. Или может… — но тут он услышал тихое сопение рядом, и повернувшись обнаружил, что Никита благополучно уснул. Видать его не особо увлекли злоключения старого алкоголика.
— Вот и правильно, нечего всякую ахинею на ночь глядя выслушивать.
Он тихонечко закрыл за собой дверь.
САШКИ
Оба Сашки и он жили в одном дворе, ходили в один класс и даже — вот совпадение! — лето проводили на дачах в одном и том же садоводстве. На деле же, никакого совпадения не было — их родители работали на одном, а точнее единственном в их городке комбинате, и им выделили дачные участки в принадлежащем комбинату садоводстве.
Короче, детство они провели втроем. Да и юность тоже. Летом тусили в садоводстве, поочередно то у одних, то — у других, смотря у кого родителей не было, пили дешевое вино, играли на гитарах, клеили девчонок. Когда заканчивался дочный сезон, продолжали делать то же самое, только в городе. Учебой особо себя не утруждали. В общем — все как у всех молодых балбесов.
После школы оба Сашки пошли в техникум, а оттуда — в армию, а он поступил в институт и на пять лет уехал в столицу.
Вернулся уже инженером на комбинат. Сашки работали там же, но до руководящих должностей не добрались.
Встретились. И как будто не было этих пяти лет, будто и не уезжал никуда. Разумеется, все повзрослели, остепенились, один Сашка даже женился и успел стать отцом, но в целом они остались теми же простыми и славными парнями. Троица воссоединилась. Он работал в другом подразделении, по работе с Сашками никак не пересекался, и его руководящая должность не отражалась на их отношениях.
Но, со временем его студенческое столичное прошлое стало сказываться. Сашки начали казаться ему слишком простыми, их развлечения однообразными, а мечты — приземленными. Он стал все чаще уклоняться от совместных мероприятий, хотя его регулярно и настойчиво приглашали- на праздники, семейные торжества и просто в гости на выходные.
А через три года ему предложили хорошую должность в соседнем городе. Уезжая, он обещал писать и звонить и навещать их при любой возможности. Он так и делал первое время, даже позвал их в гости, как устроился. Со временем звонки от него стали реже, а потом и вовсе прекратились. Изредка он приезжал навестить родных и, разумеется, встречался с друзьями. А после смерти родителей его связь с родным городом совсем оборвалась. Сашки старались не терять контакт, но после нескольких его вежливых отказов, попытки бросили. И, в конце — концов, они потерялись.
Прошли годы. Он сделал хорошую карьеру, переехал в Москву, женился, развелся, завел друзей, потерял друзей, завел новых, даже не друзей — так приятелей, собутыльников. Много работал, красиво отдыхал, но все чаще вспоминал юность и друзей, пожалуй единственных, настоящих, что у него были. И несколько раз, сидя в различных нарядных ресторанах, он ловил себя на мысли, что насколько уютней ему было бы сейчас где-нибудь в скверике в старом микрорайоне с бутылкой портвейна и плавленым сырком. И с Сашками. С которыми можно было говорить обо всем, от политики до личных амурных неурядиц. И спорить, и ругаться и ржать над — частенько глупыми- шутками.
И однажды, волею судеб, ему довелось проезжать через родные места. И когда он проезжал мимо поворота на садоводство, где прошло его детство, он повернул. Было интересно проехать по знакомым линиям, посмотреть на их дачу, которую он давно уже продал.
Садоводство за эти годы изменилось — вместо пыльных ухабистых дорожек, был ровный асфальт, вместо убогих штакетников, почти повсюду высились высокие разноцветные заборы, полностью скрывавшие участки от посторонних глаз, и проезжая мимо своего бывшего дома, он смог разглядеть только часть метало-черепичной крыши над зеленым забором. Он проехал дальше. Вот и Сашкин дом.
И тут он увидел их.
Сашка не стал огораживаться двухметровым забором — обошелся невысоким штакетником, через который просматривался небольшой, аккуратный домик. Чуть в стороне — свежесрубленная банька. Ей недавно пользовались — дверь была открыта, и оттуда еще выползал последний пар. Неподалеку в мангале горели дрова. Сашки сидели рядышком. Перед ними, на маленьком столике — бутылка водки, банка огурцов, краюха черного хлеба и еще какая-то закуска — он не разглядел.
Сашки почти не изменились, только один поседел, а второй — полысел. Оба с распаренными лицами, в ватниках, они о чем-то беседовали, наклонившись друг к другу, едва не
