деваться. Чуть не бросилась вон из кабинета. И теперь уже пожалела, что не прислушалась к предостережению секретарши.
Может, и в самом деле надо было не с Морозова начинать?
А как раз именно зависть подруги и была причиной такого обхождения Морозова с Надеждой. Докладывая ему о ней, секретарша начала так:
— Степан Лукьянович, к вам пришла Коза.
— Какая коза?
И она подробно рассказала историю с фото. И похвасталась, что и сама когда-то вместе с мальчишками допекала Надю. Морозов в это время собирался в цех и не хотел принимать посетителей. Но вся эта история и насмешливая нотка в словах секретарши заинтересовали его: «А ну-ка, ведите свою Козу».
— Сидите, сидите, — промолвил Морозов, увидев, что Надежда сконфузилась и поднялась. И, снова взглянув на фотографию, сказал уже доброжелательно, даже с увлечением: — А знаете, что здорово: от Козы до инженера!
Надя тоже посмотрела на картину. Посмотрела впервые с такой нежностью и волнением, что едва не расплакалась. Даже эта пучеглазая коза, которую она ненавидела и проклинала, показалась сейчас особенно милой и родной.
Морозов вернулся к столу и еще раз принялся листать чертежи. Конечно, нужно было быть наивным, чтобы всерьез принять этот проект. Он еще слишком незрелый. Несовершенство переплеталось со схематизмом. Существовали уже значительно более квалифицированные проекты мощной вентиляции. Более мощной, чем та, которая действует на заводе. Но в чертежах этой Козочки что-то привлекало внимание. Уже одно то, что в них не чувствовалось заимствований, что каждый узел она разрешала по-своему, заслуживало поддержки.
— Ну что же, — по-деловому, но с той же лукавой усмешкой заговорил Морозов, — Вакансий вашего профиля у нас пока не предвидится…
Надю обдало холодом.
— Но, — продолжал он, — для воспитанницы завода нужно что-то придумать.
И спросил:
— Может, вам лучше пойти в конструкторское?
— С радостью пойду! — просияла Надя. И хотя она правильно поняла, как оценил Морозов ее дипломный проект (в сущности, он был им перечеркнут), его предложение работать в конструкторском бюро окрылило ее.
— Кстати, там уже работает из вашего института… Как его?… Выпала из памяти фамилия. Да, Заречный…
Надя ужаснулась: как же это она забыла, что и Сашко в конструкторском? И тут с ним! В одном отделе! В другой раз, конечно, она даже обрадовалась бы, что будут работать вместе, но сейчас… Как будто, сама судьба настойчиво разлучала ее с Василем и вела к Сашку.
— Что, уже не нравится? — уловил Морозов ее смущение. — Ну ладно. Подробно об этом — в понедельник. Мы подумаем.
Он сказал «мы», словно бы устройством ее на работу будет заниматься целая коллегия. Впоследствии Надежда узнала еще одну черту характера Морозова: он не любил показывать себя единоначальником и не терпел яканья.
— Товарищ Шевчук! — остановил он Надю уже на пороге. — У вас из родственников по фамилии Шевчук тут никто не работает?
— Как же, дядя мой. Обер-мастером в цеху.
— Дядя? Не знал. А что же вы, не в ладах с ним, или как?
— С дядей Марком? — удивилась она такому вопросу. — Да мы с ним… он мне как отец.
Морозов в свою очередь удивился, однако причины не сказал.
— Ну так Марко Иванович — дядя ваш — уже целый месяц не мастер. Заместитель начальника цеха.
— Ой! — вскрикнула Надя. — Я и не знала!
И вся солидность, с которой она вошла и пыталась держаться, мигом слетела. Казалось, она вот-вот запрыгает от радости. В эту минуту она и вправду походила на молоденькую козочку.
V
От Морозова Надежда сразу же направилась в управление цеха. Вот теперь уже можно и дяде показаться!
Надежда не для красного словца сказала Морозову, что дядя Марко ей как отец. Это было в самом деле так. Никто не сыграл такой роли в ее воспитании, как он. Дядя заботился о ней, как о собственной дочери. Он и называл ее дочкой. И хотя у самого была куча детей, каждый лишний рубль он тайком, чтобы жена не знала, посылал Надийке. Но Надя знала: приди она к нему с просьбой замолвить о ней словечко перед начальством, он прогнал бы ее. Дядя сызмальства приучал ее к самостоятельности. «Сама, дочка, пробивай себе дорогу, сама. Учись и пробивай. Трудно? Знаю, нелегко». И всегда приводил свою любимую пословицу: «Тяжело в ученье — легко в бою».
У него были своеобразные и довольно суровые правила воспитания. Когда Надежда после техникума пришла на завод, он не дал ей долго засиживаться в проектном отделе, где было и легче и чище, чем в цехах, и куда так стремились однокурсники. «Хочешь быть инженером — знай душу завода». И за два года он прогнал ее через все главные узлы металлургического производства — от домны до проката. И посылал не туда, где полегче, а, наоборот — где потруднее, да еще наказывал никому не признаваться, что он ей родственник, чтобы не вздумали потакать ей. Ой, чего она только не испытала, проходя эту дядину школу!
Однажды вышла из строя мартеновская печь: у самого пода из облицовки вывалилось несколько кирпичей. Нужно было срочно заделать пробоину, не нарушая общего процесса работы. Больших усилий стоило снизить температуру в печи с 2000 до 500 градусов. И при такой адской температуре надо было производить ремонт. Человека поверх одежды всего обматывали мешковиной, обливали водой и на какое-то мгновение опускали в печь. За эти несколько секунд он должен был уложить в разрушенное место приготовленный кирпич, и не как-нибудь уложить, а плотно, ровно, после чего его вытаскивали оттуда, уже охваченного пламенем. И так всякий раз. Кирпич за кирпичом!
Конечно, такую работу выполняют только печники высокой квалификации, люди большой закалки и тренировки.
Надежда тогда уже была помощником мастера ремонтного отделения. Как на грех, печники ей попались какие-то норовистые, своевольные и легкомысленные. Кладку делали наспех, неуклюже, по выражению дяди Марка — «на хапок». С помощью шурфа Надя обнаружила неплотность и бугристость кладки. Попросила переделать — не послушали. Стала требовать — никакого внимания. Куда там!
— И что ты, барышня, понимаешь в этом? Не твоего ума дело! Балериной тебе, быть, а не помощником мастера! Ножками на сцене дрыгать, а не нас учить!
Совсем беспомощная, растерянная, пришла она во время перерыва к дяде и расплакалась.
— А чего это ты раскисла? — загудел дядя. — Балерина, говорят? Правильно говорят! Какой же из тебя инженер будет, когда ты к рабочему человеку подхода не имеешь?! Прочь с моих глаз, плакса!
И прогнал.
Снова вернулась она к печи и снова, будто ничего и не произошло, уже решительнее поставила свое требование. А бригадир ей
