дяди Марка. Оказывается, дяде настойчиво предлагали возглавить цех, но он заявил, что свою должность обер-мастера ни на какую другую не променяет, и лишь временно согласился исполнять обязанности заместителя начальника, пока подберут кого-нибудь на это место. «Характер!» — с гордостью подумала Надежда.
Миколе тоже нужен был дядя Марко, и они, не дождавшись Клавы, пошли в цех, надеясь увидеть его там.
После пребывания на других, старых и новых, предприятиях Надежда почувствовала, как могуч и огромен их завод! Подобно большому городу, он имел несколько собственных железнодорожных станций, к которым беспрестанно подходили эшелоны; а каждый цех своими размерами походил на целый завод. Но больше всего Наде нравился цех слябинга.
Тот, кто впервые попадал в этот цех, сразу же забывал обо всем. Перед ним открывалось захватывающее зрелище. Все, что стояло или двигалось, поражало гигантскими размерами, дышало титанической силой. Здесь поминутно вспыхивали молнии, гремели раскаты грома, и именно здесь, как нигде, чувствовалась огромная сила Днепра, запряженного в турбины.
Возле слябинга Надя заметила небольшого мальчугана, лет десяти. Бойкий, замурзанный, он с таким восторгом наблюдал быстрыми глазенками за действием исполинского стана, гремевшего и брызгавшего фонтанами искр, словно перед ним превращалась в действительность волшебная сказка, которую еще никто и никогда не слыхивал. Слябинг казался ему мудрым, добрым и всемогущим богатырем в черном панцире, который неустанно боролся с летающими огненными чудовищами, боролся и побеждал, а побеждая, творил чудеса.
Вот из нагревательных колодцев, будто из огнедышащих пещер, одно за другим поднимаются чудища. Каждое огромных размеров: достаточно двух, чтобы загрузить целую платформу. Они по очереди взлетают в воздух, разворачиваются там и с разгона набрасываются на богатыря. И тут в громе, в молниях закипает битва. Богатырь схватывается с чудищем и заглатывает его. Потом выбрасывает из пасти, уже раздавленное, обессиленное, и снова, не дав ему опомниться, проглатывает вторично. После пятого раза, превратившись в длиннющую красную змею, чудище, быстро бежит по рольгангам в другой цех. А там его перехватывают младшие братья слябинга — другие прокатные станы. Они добивают его, раскатывают, и уже где-то далеко, в самом конце цеха, по станине рольгангов со скоростью автомашины мчится стальное полотно. Оно стелется огненным шелком и переливается волнами, как знамя в честь победы богатыря. Мальчуган торжествовал.
— Чей это малыш? — спросила Надя.
Микола что-то ответил, но в грохоте она ничего не разобрала.
— Влас Харитонович! — внезапно крикнул Микола, показывая в сторону сварщиков. И когда они уже немного отошли от грохочущего слябинга, подмигнул Надежде: — Узнаешь?
Между пирамидами слитков, обтирая полой расстегнутой спецовки мокрое лицо, навстречу им двигался великан. Это был пожилой человек, сухощавый, с широченными плечами. Весь он, этот Влас Харитонович, казалось, был связан из одних только туго стянутых канатных узлов, которые за долгие годы тяжелого труда так позатягивались, что их уже невозможно развязать.
— Помнишь, как он нанимался к нам на домну каталем? — рассмеялся Микола.
Надежда теперь хорошо знала, что такое катали. Когда-то доменные печи загружались ручным способом. По крутым мосткам люди возили вагонетки с шихтой на самый верх. Это был каторжный труд. И очень опасный. Для него подбирали людей здоровых, силачей. Выработалась даже особая специальность — каталей. Конечно, Влас Харитонович, когда впервые пришел на завод, всех рассмешил своим предложением наняться в катали и сам вместе со всеми смеялся над своим предложением, увидев, как вагонетки сами поднимаются к колошникам и даже сами разгружаются. Но сейчас встреча с ним вызвала у Надежды совсем иные чувства, чем у Миколы. Она и раньше относилась к Харитоновичу с уважением, а сейчас совсем растрогалась: ее отец тоже был каталем.
Влас Харитонович, узнав Надю, еще издали протянул к ней руки. Глаза его светились удивительной нежностью и чистотой.
Но поздороваться им не дали. Откуда-то появился и, как коршун, напал на Власа Харитоновича инженер по технике безопасности Страшко. Это был муж Килины Макаровны, сосед Надежды, но он так возмущался и горячился, что даже не узнал ее. Страшко с детства заикался. Когда он был спокоен, этого не чувствовалось, но сейчас от волнения у него будто ком в горле застрял: он надувал щеки, как пузыри, потел, перебирал губами, но ничего членораздельного произнести не мог. Его франтоватые посеребренные усы причудливо подергивались — видно, причина для возмущения была серьезная.
— Я-я… п-про… п-про…
— Да успокойтесь, Настас Парамонович, — конфузился геркулес. — Против чего вы протестуете?
Он уже догадался, что Страшко хочет и никак не может вымолвить: «Я протестую». Этим категорическим «протестую» Страшко всегда начинал высказывать свое возмущение, когда кто-нибудь нарушал правила техники безопасности. По природе своей он человек несварливый. Даже любезный. Когда спокоен, каждого обязательно назовет «золотком», «Здравствуй, мое золотко!», «До свидания, золотко». Но жесток с лихачами и разгильдяями. Как только заметит на фермах кого-либо без пояса, увидит где-нибудь лестницу неисправную или еще что-либо такое, что может вызвать несчастный случай, — он поднимает такой шум, что виновный потом еще долго не может прийти в себя. Уже не одного оштрафовал на заводе за разгильдяйство, двух мастеров отдал под суд. «Недаром, — говорили, — ему и фамилию дали — Страшко». Однако коллектив его уважал, а Морозов предоставлял неограниченные права.
Сейчас поводом для возмущения была вентиляция. В одном нагревательном колодце крюком крана загнуло всасыватель, и из двери колодца, когда ее открывали, пробивался дым. Там и дыму того, как из папиросы, но Страшко уже волновался:
— Эт-т-то же отрава, Харитонович!
— Да какая же это отрава? — попробовал было возразить добродушный великан. Он теперь работал бригадиром сварщиков, а нарушение произошло по вине его группы.
— К-как это, какая от-трава? А что же это, п-по-вашему, о-озон?
И Влас Харитонович, виновато потупившись, немедленно отправился ремонтировать всасыватель, так как знал, что этот поборник техники безопасности, если разойдется, может еще и нагревание остановить.
И только сейчас Надежда увидела, что в ее проекте всасыватели имеют те же изъяны и так же неудобны для работы кранов. Свежим глазом она быстро заметила и другие погрешности действующей системы вентиляции, и ей тут же пришло в голову, как их можно избежать. Когда Страшко успокоился и узнал ее, она поделилась с ним своими мыслями.
— Как, как, золотко? В-вам не нравится?
Он, казалось, больше испугался, чем удивился. Когда строился завод, у нас еще не существовало такой мощной системы вентиляции. Все оборудование специально заказали в Америке на фирме «Дженераль». После этого на многих металлургических предприятиях появилась своя, более мощная и совершенная вентиляция, но для Страшка, который мог любоваться даже гвоздиком, если он заграничный, критика оборудования такой солидной фирмы была просто кощунством.
— Д-да вы что?.. — чуть
