Город как скопление объясняется на основании тех функций, которые больше нравились тем или иным исследователям; функция города становится его raison d’être. Во многих случаях изучение морфологии сводится к чистому исследованию функции.
Определив понятие функции, исследователь немедленно получает очевидное основание для классификации: города торговые, культурные, промышленные, военные и т. д.
Хотя здесь я высказываю лишь самую общую критику понятия функции, стоит уточнить, что внутри самой этой системы возникает трудность в определении деловой (торговой) функции. Действительно, в том виде, в каком оно было высказано, это объяснение классификации по функции представляется слишком упрощенным; оно предполагает равную значимость всех функций, что не соответствует действительности. Преобладающей является как раз таки деловая функция.
Деловая функция действительно представляет собой, в терминах производства, «экономическое» объяснение города, которое, отталкиваясь от классической формулировки Макса Вебера, получило особое развитие (на этом вопросе мы остановимся позже). Несложно представить, почему, если принять классификацию города по функциям, деловая функция в своем возникновении и развитии представляется наиболее убедительным объяснением всего множества фактов городской среды и сопрягается с урбанистическими теориями экономического характера.
Но именно из-за приписывания особой роли отдельным функциям мы вынуждены подвергнуть сомнению состоятельность наивного функционализма: действительно, развиваясь в этом направлении, он в конце концов вступил бы в противоречие со своей исходной гипотезой. С другой стороны, если бы факты городской среды могли постоянно обновляться просто при появлении новых функций, смыслы городской структуры, проявленные в ее архитектуре, были бы постоянными и легкоопределимыми. Постоянство зданий и форм не имело бы никакого значения, и роль передачи определенной культуры, элементом которой является город, была бы поставлена под сомнение. Но все это не соответствует действительности.
Однако теория наивного функционализма крайне удобна для элементарных классификаций, и трудно представить, чем ее заменить на этом уровне; поэтому можно предложить сохранить ее как инструмент для фактов определенного порядка, не пытаясь извлечь из нее объяснение более сложных явлений.
Вспомните определение типа, которое мы попытались дать, когда говорили о фактах городской среды и архитектуры, опираясь на мысль Просвещения; от этого определения типа можно перейти к правильной классификации фактов городской среды и даже к классификации по функциям, пока они остаются лишь одним из моментов более общего определения. Если же мы отталкиваемся от функциональной классификации, нам приходится определять тип совершенно по-другому; ведь, отдавая главную роль функции, мы вынуждены понимать тип как организующую модель этой функции.
Сейчас именно такое понимание типа (а следовательно, и фактов городской среды, и архитектуры) как организации определенной функции сильнее всего уводит нас в сторону от постижения действительности.
Если еще можно допустить классификацию строений и городов в зависимости от их функции, как обобщение некоторых очевидных критериев, совершенно немыслимо было бы пытаться свести структуру фактов городской среды к проблеме организации той или иной более или менее важной функции. Именно это серьезное искажение препятствовало и до сих пор препятствует реальному прогрессу в исследовании города.
Если факты городской среды – это исключительно вопрос организации, то они не могут иметь ни исторической преемственности, ни индивидуальности; памятники и архитектура не имеют никакого смысла, они «ничего нам не говорят». Подобные воззрения приобретают явный идеологический характер, когда пытаются объективировать и квантифицировать факты городской среды, которые при таком утилитаристском взгляде начинают пониматься как продукты потребления. Позже мы рассмотрим собственно архитектурные аспекты такого подхода.
Итак, мы можем заключить, что функциональный критерий классификации приемлем как практический прием, имеющий право на существование наравне с другими критериями – например, ассоциативными, структурными, связанными с использованием территории и т. д. Классификации такого типа могут быть полезны; однако нельзя не признать, что они могут что-то сказать нам скорее об основании классификации (например, конструктивной системе), а не об элементе как таковом. И именно в этом плане они могут оказаться приемлемыми.
Проблемы классификации
При описании функциональной теории я вольно или невольно подчеркивал те аспекты, благодаря которым эта интерпретация кажется надежной и лучше прочих теорий. Это объясняется еще и тем фактом, что функционализм приобрел особую популярность в архитектурной среде, и всем, кто изучал эту дисциплину в последние пятьдесят лет, трудно от него отойти. Стоило бы изучить, как функционализм на самом деле повлиял на современную архитектуру и как он до сих пор препятствует ее поступательному развитию. Но моя цель не в этом.
Я считаю нужным остановиться на других интерпретациях архитектуры и города, ставших основой тех положений, которые я здесь излагаю.
Теории, на которых я остановлюсь, связаны с социальной географией Трикара, теорией устойчивостей Марселя Поэта и теориями эпохи Просвещения, прежде всего с работами Милициа. Все эти теории интересуют меня в первую очередь потому, что они основаны на понимании города и архитектуры в их временно́й протяженности, а это готовит почву для общей теории фактов городской среды.
Для Трикара[12] основой понимания города становится социальное содержание; исследование социального содержания должно предшествовать описанию географических факторов, которые придают смысл городскому ландшафту. Социальные факты, если понимать их именно как содержание, предшествуют формам и функциям и даже, можно сказать, включают их в себя.
Задача человеческой географии состоит в том, чтобы изучить городские структуры в связи с формой места, в котором они реализуются; то есть речь идет о социологическом исследовании в терминах местоположения. Но чтобы перейти к анализу местоположения, необходимо предварительно установить границы, в которых оно будет пониматься. Трикар выделяет три разных порядка или масштаба: а) масштаб улицы, которая включает в себя окружающие ее строения и незастроенные пространства; б) масштаб квартала, который состоит из совокупности жилых комплексов с общими характеристиками; в) масштаб всего города, рассматриваемого как совокупность кварталов.
Принципом, обеспечивающим взаимосвязанность и однородность этих единиц, является их социальное содержание.
Сейчас я попытаюсь на основании тезисов Трикара произвести анализ города, который, в соответствии с этими предпосылками, будет разворачиваться в топографическом направлении; по моему мнению, такой анализ может оказаться крайне значимым. Однако прежде стоит высказать одно фундаментальное возражение, касающееся масштабов изучения и частей, на которые Трикар подразделяет город. Мы, разумеется, можем согласиться с тем, что факты городской среды следует изучать исключительно в привязке к местоположению, но возражение, которое я хочу привести, имеет иную природу: никак нельзя признать то, что существуют различные масштабы и что отдельные объекты каким-то образом объясняются на основании их масштаба или размера. В крайнем случае можно признать, что этот подход полезен с дидактической точки зрения или как практический прием, но в его основе лежит представление, которое мы не можем принять. Это представление касается качества фактов городской среды.
Мы не утверждаем, что разных масштабов исследования вообще не существует, однако было бы абсурдно считать, что факты городской среды каким-то образом меняются в зависимости от их размера.
Принять противоположное утверждение означало бы, как многие считают, признать, что принцип устройства города изменяется в процессе роста или же что сами по себе факты городской среды отличаются друг от друга своими размерами.
Здесь стоит привести цитату из Ричарда Рэтклиффа: «Рассматривать проблемы неудачного распределения местоположений только в контексте мегаполиса означает поддерживать распространенное, но неверное представление, что это лишь вопрос размера. Мы можем наблюдать одни и те же проблемы, в разном масштабе, в деревнях, поселках, городах, мегаполисах, потому что динамические силы урбанизации действуют повсюду, где люди и вещи существуют компактно, и городской организм подчиняется одним и тем же природным и социальным законам независимо от своего размера. Сводить проблемы города к вопросу размера означает считать, что их решение состоит в обращении вовне процесса роста, то есть в деконцентрации; и предпосылка, и решение равно противоречивы».[13]
