Как это утверждение согласуется с его функциональным исследованием? Ответ, уже имплицитно содержащийся в произведенном нами анализе, отчасти подсказывает Макс Сор в своей критической рецензии на книгу Шабо. Сор пишет, что в сущности для Шабо «la vie seule explique la vie» [«жизнь сама по себе объясняет жизнь»]. Это значит, что если город объясняет сам себя, то его классификация по функциям не предлагает объяснение, а встраивается в описательную систему. То есть ответ можно сформулировать следующим образом: описание функции легко проверить, это просто инструмент, как и все исследования городской морфологии; кроме того, при отсутствии между genre de vie [образом жизни] и структурой города какого-либо переходного элемента, который искали приверженцы наивного функционализма, этот подход представляется одним из элементов анализа, имеющим такое же право на существование, как и многие другие.
Из этих исследований мы можем позаимствовать восприятие города как целостности и признание возможности приблизиться к пониманию этой целостности через изучение ее различных проявлений, ее поведения.
Говоря о подходе Трикара, я пытался подчеркнуть важность исследования города с точки зрения социального содержания: изучение социального содержания позволяет выявить значимость конкретной эволюции города. Я отмечал достижения этого исследования в области городской топографии – изучения формирования границ и значимости городской территории как базового элемента города; позже мы рассмотрим работу Трикара с точки зрения экономических теорий.
В связи с исследованиями Лаведана можно было бы поставить следующий вопрос: является ли структура в трактовке Лаведана материальной, состоящей из улиц, памятников и т. д., и как ее можно связать с предметом моего исследования? Структура, как ее понимает Лаведан, сближается с рассматриваемой здесь структурой фактов городской среды, поскольку она использует разработанное Поэтом понятие устойчивости плана и порождающих сил плана. Также не следует забывать, что порождающие силы имеют материальную и умственную природу; их нельзя классифицировать по функциям. И поскольку каждая функция раскрывается и измеряется через форму, которая, в свою очередь, представляет собой возможность существования факта городской среды, мы можем утверждать, что в любом случае форма как элемент городской среды доступна для измерения и изучения; и если эта форма является возможной, значит, можно представить, что определенный факт городской среды сохраняется в ней, и, может быть, как мы еще увидим, именно то, что сохраняется после всех трансформаций, и составляет факт городской среды как таковой.
Отрицательные стороны классификаций, предложенных наивным функционализмом, мы уже обсуждали; можно повторить, что они могут оказаться приемлемыми в некоторых случаях, если не выходят за пределы конкретных практических вопросов, применительно к которым мы их используем. Классификации такого типа исходят из предпосылки, что все факты городской среды создаются ради определенной постоянной функции и что сама их структура совпадает с функцией, которую они выполняют в определенный момент.
Мы же утверждаем, что город – это то, что сохраняется, несмотря на все трансформации, а выполняемые им функции, простые или множественные, являются всего лишь элементами его структуры. Таким образом, мы принимаем понятие функции только в значении сложного отношения между многими разновидностями фактов, отвергая понимание ее как линейной причинно-следственной связи, которой на самом деле не существует.
Отношение такого рода явно отличается от отношений «использования» или «организации».
Здесь необходимо привести некоторые возражения против языка и способа восприятия города и фактов городской среды, которые существенным образом мешает развитию урбанистики. Этот способ разными путями связан, с одной стороны, с наивным функционализмом, с другой – с архитектурным романтизмом.
Я имею в виду позаимствованные языком архитектуры термины «органический» и «рациональный», которые вполне применимы в историческом контексте, для обозначения одного стиля или типа архитектуры по отношению к другому, но ничего не проясняют и никак не способствуют пониманию фактов городской среды.
Термин «органический» пришел из биологии; я уже рассказывал, как из функционализма Ратцеля родилась мысль о том, что город можно уподобить органу, а функция определяет форму органа.[21] Эта физиологическая гипотеза выглядит блестяще, но она неприменима к структуре фактов городской среды и к архитектурному проектированию. (Впрочем, это замечание требует отдельного рассмотрения.) С органической теорией связаны такие термины, как организм, органический рост, ткань города и т. д.
Даже самые серьезные экологические исследования проводили параллели между городом и человеческим организмом с его биологическими процессами, но быстро отказывались от подобных аналогий. Однако соответствующая терминология так широко распространена среди архитекторов и урбанистов, что на первый взгляд она кажется непосредственно связанной с предметом; и многим было бы трудно, например, отказаться от выражения «архитектурный организм» и заменить его на более подходящие термины – к примеру, «здание». То же самое можно сказать и о «ткани». Некоторые авторы вообще называют современную архитектуру «органической». Из-за своей привлекательности эта терминология быстро перешла из серьезных исследований[22] в разряд профессионального и журналистского жаргона.
Не отличается особой точностью и лексикон рационалистического направления; кроме того, само по себе выражение «рациональная урбанистика» тавтологично, поскольку условием существования урбанистики является именно рационализация определенных пространств. Однако «рационалистические» определения обладают одним неоспоримым преимуществом: они всегда ориентируются на урбанистику как дисциплину (именно благодаря ее рациональному характеру) и потому предлагают гораздо более удачную терминологию. Сказать, что средневековый город «органичен», означает расписаться в полном незнании политической, религиозной, экономической и т. п. структуры средневекового города, так же как и его пространственной структуры. Впрочем, утверждение, что план Милета рационален, само по себе верно, хотя и является слишком общим и не содержит никаких конкретных сведений о плане Милета. (Не говоря уже о склонности принимать за рациональность простые геометрические схемы.)
Прекрасная критика и первого, и второго подхода содержится в процитированной мной фразе из трактата Милициа («Выводить архитектурную структуру из пчелиных сот – все равно что охотиться на насекомых»).
Итак, хотя все эти фразы обладают несомненной поэтической выразительностью и в этом качестве могут стать предметом нашего интереса, они не имеют ничего общего с теорией фактов городской среды. Более того, они порождают заблуждения, поэтому лучше вообще от них отказаться.
Мы уже говорили, что факты городской среды сложны. Это значит, что они состоят из отдельных компонентов, и каждый из компонентов обладает своим собственным смыслом. (Точно так же, обсуждая типологический элемент, мы говорили, что он «играет свою особую роль в модели»; иными словами, типологическая константа – это тоже компонент.) Можно было бы потребовать, чтобы я сразу же изложил понимание города на основании теории фактов городской среды и, следовательно, их структуры, но для обеспечения наибольшей точности мы будем продвигаться вперед постепенно.
Также можно было бы спросить, в каком конкретном смысле сложны факты городской среды. Я частично ответил на этот вопрос на предыдущих страницах, анализируя теории Шабо и Поэта: Шабо – когда он останавливается на констатации наличия «души города», Поэта – когда я подчеркивал важность концепции устойчивости. Следует признать, что эти положения выходят за рамки наивного функционализма и приближаются к осмыслению качества фактов городской среды. С другой стороны, о самом качестве они практически ничего не говорят; эта тема порой возникает только в исторических исследованиях.
Кроме того, мы делаем решительный шаг вперед, когда формулируем и доказываем утверждение, что природа фактов городской среды похожа на природу произведений искусства и, самое главное, что именно в коллективном характере фактов городской среды содержится главная предпосылка для их понимания.
Думаю, все это позволяет мне наметить определенный тип «прочтения» структуры города, но сначала необходимо поставить два общих вопроса. а) С какой точки зрения можно проанализировать город и какими способами можно постичь его структуру? Можно ли сказать (и если можно, то что это означает), что этот анализ должен проводиться на междисциплинарном уровне? И какая дисциплина здесь будет основной? Как видите, это группа взаимосвязанных вопросов. б) Каковы перспективы урбанистики как самостоятельной дисциплины?
