Многие обитатели сидели прямо на каменном полу, видимо, они берегли стулья и скамейки, чтобы иметь возможность подольше радоваться своему имуществу. Они сидели с задумчивой сосредоточенностью на лицах, порой поднимали кверху указательный палец, словно в памяти у них вдруг оживало воспоминание о чем-то былом. Некоторые увлеченно играли в кости, они бросали их и по числу выигранных очков клали цветные камешки на определенные места, помеченные на доске. В этих отгороженных жилых клетушках Роберту чудилось какое-то странное сходство с камерами одной огромной тюрьмы. Откуда-то издалека порой доносился сигнал, по звучанию похожий на школьный звонок, извещающий об окончании урока. По коридорам волной прокатывался шум, усиливаемый эхом, слышались глухие голоса, топот множества ног. Затем шум постепенно стихал.
Все время, пока Роберт шел, он не мог отделаться от ощущения, что его присутствие здесь не только не оставалось незамеченным, но даже как будто все сильнее возбуждало внимание обитателей подземных каморок. Сперва это были отдельные лица, потом, казалось, уже целые группы людей ожидали его там и тут, встречая и провожая шушуканием и жестами, в которых сквозила плохо скрытая зависть. Уж не сжимали ли они кулаки?
"Вот он! — даже почудился ему возглас. — Городской писарь! Городской архивариус! Новый!" И они тыкали пальцами в воздух. Опасались его?
Роберт торопливо шагал, опустив голову. Только когда он вполне убедился, что никто его не преследует, он немного успокоился. Видимо, от незнания характера своей новой службы он проявил неосторожность, открыто и беззастенчиво наблюдая этот мир. Но им двигало не столько нетерпеливое желание подглядывать обычаи подземной жизни, сколько оправданное стремление ближе узнать этот мир, предмет его исследования. Должно быть, он превысил свои полномочия — еще даже не вступив в новую должность. Он шел сейчас к месту службы, и там, в стенах Архива, ему разъяснят, надо полагать, его обязанности. Этот путь от гостиницы до Старых Ворот ему придется, верно, проделывать ежедневно, и то, что теперь кажется непонятным и чуждым, со временем станет привычным и близким, Да и сам он примелькается в этом районе. Своим нарочитым интересом к подробностям житья-бытья здесь, где все, по-видимому, знают друг друга, он, вероятно, вызвал подозрительность к себе; возможно, его приняли за соглядатая, сыщика, который шпионит тут, чтобы потом донести, и это внушало опасения людям, потому что, быть может, грозило нарушить заведенный порядок их жизни. Но ни о чем таком он даже не помышлял. Ни теперь, ни когда-либо вообще не пришло бы ему в голову сообщать властям что-то, что могло бы повлечь за собой изменения в жизни города. Многое казалось ему странным, и слишком мало еще понимал он в устройстве города, и все же на основании некоторых своих наблюдений он пришел к твердому убеждению, что дело тут идет о некоей целостной системе, в которой все взаимоувязано и все, до самого малого, подчинено определенному замыслу. Он готов был отказаться от любого собственного критерия, от всякого сравнения с обычаями других стран и времен и всецело положиться на данность. Ибо — как ему подсказывал уже первый опыт пребывания в городе — одно только доверие к окружающему могло открыть ему смысл.
А возгласы "Новый!", "Городской писарь!", "Хронист!" он, может быть, как-то не так понял. Ибо — что в нем было такого особенного, чтобы привлечь всеобщее внимание.
Теперь он шел неспешно, приняв праздный вид, чтобы не отличаться от других, и вскоре заметил, что люди кругом снова сидели или стояли, занятые сами собой, не проявляя к его особе никакого интереса. Откуда у них столько свободного времени? Он не отваживался ни с кем заговаривать, боясь разоблачить себя; ведь многие из этих людей тоже могли говорить на местном диалекте, как старая Мильта.
Так Роберт засомневался, правильно ли он понял жест одного молодого мужчины, будто бы поманившего его войти в помещение, мимо которого он как раз проходил. Ведь жест этот мог относиться вовсе не к нему, поскольку молодой человек стоял там не один, а с группой приятелей и они вместе рассматривали при свете лампы настенную фреску. Роберт счел за лучшее молча пройти мимо. Временами у него возникало ощущение, будто все, что он видел, было чередой сцен в некоей театральной пьесе, где каждая играла свою роль, и только про себя он не знал — зритель он или действующее лицо.
Ему показалось, что он сбился с пути. Неужели он проглядел переход, который выводит к Старым Воротам? Коридор стал шире и перешел в продолговатую площадь. Кучка мужчин стояла в ожидании перед отгороженным помещением, в котором пятеро или шестеро человек в пыльных куртках занимались тем, что наводили красоту на мужчин, брили им бороды, стригли волосы и ногти. Хотя руки цирюльников двигались проворно и сноровисто и работа их не прерывалась ни на минуту, число страждущих тем не менее не уменьшалось. Похоже было, что те, кто уже получил возможность приукрасить свою наружность, повторно становились в очередь, ибо они, как Роберт заметил, послонявшись минуту-другую по площади, снова направлялись к цирюльне, с недовольным видом ощупывая свои щеки и подбородки, точно на них успела уже отрасти щетина.
Многие вытаскивали из кармана газету, разворачивали и жадно пробегали глазами грязные надорванные страницы. По отдельным заголовкам, напечатанным крупным жирным шрифтом, Роберт определил, что это были газеты самых разных стран мира: польские, русские и немецкие, итальянские, французские и английские. Загоревшись желанием узнать о последних новостях, он украдкой заглянул сбоку в одну газету, потом в другую. Оказалось, что номера были недельной и даже месячной давности. Но это нисколько не ослабляло интереса мужчин: они с живостью прочитывали от корки до корки свои потрепанные газеты, после чего бережно сворачивали их, точно это были какие-нибудь редкие сокровища. Иные господа во время чтения нарочито поигрывали мизинцем левой руки, который украшал искусно обработанный ноготь непомерной длины. Они как будто очень гордились этим своим ногтем, на который так и просился какой-нибудь защитный футляр, ведь он мог служить наглядным свидетельством того, что владельцу его не приходится выполнять грязной физической работы.
Роберт в рассеянности остановился в хвосте очереди и вздрогнул от неожиданности, услышав рядом с собой голос: "Позвольте попросить ваше удостоверение!" По нагрудной полированной табличке он догадался, что перед ним городской охранник. У него было серое землистое лицо, которое не позволяло определить возраст. Роберт предъявил удостоверение Префектуры. Охранник, отдав честь, сказал: "Не советовал бы вам пользоваться услугами этого заведения. В вашем случае предпочтительнее было бы вызвать парикмахера на дом".
Роберт, который остановился тут по нечаянности, улыбнулся.
— Да-да, конечно, — согласился он и осведомился у охранника, как пройти к Старым Воротам. Тот вызвался проводить его кратчайшим путем. Но Роберт, вдруг вспомнив об Анне, отказался. Он подумал, что важнее всего сейчас было выяснить, действительно ли Анна в городе. В Старые же Ворота он еще успеет сегодня. Мысль об Анне дала ему новый импульс.
— Как добраться до той части города, где площадь с фонтаном? — поспешно спросил он.
— Этот район начинается вон там, — сказал охранник, пройдя несколько шагов и указывая Роберту на широкий каменный коридор. — В местах ответвления держитесь все время правой стороны. Отрезок пути равняется примерно шести стадиям.
Коротко кивнув охраннику, Роберт твердо зашагал в указанном направлении, как будто ему открылись теперь смысл и цель его нахождения в этом городе. Только потом уже до его сознания дошло, что охранник для обозначения меры длины употребил греческое название, каким ни один человек в нынешнее время не пользовался. Забавно, подумал Роберт и улыбнулся. Но его улыбка уже относилась к желанной встрече с Анной.
Свежий ветерок омывал лицо. Дуло откуда-то из боковой шахты. Повернув в ту сторону, он вскоре вышел в открытые подвальные помещения; голые полуразвалившиеся стены поднимались высоко вверх, и квадраты неба над головой казались отсюда, из глубины, синее и бездоннее, чем на улицах. Тут веяло каким-то ледяным холодом мирового пространства. Чисто выметенные помещения сообщались одно с другим широкими проемами в стенах и походили на пчелиные соты, как и те комнаты, что он видел в здании Префектуры. Только эти имели нежилой вид. В одном месте он обнаружил на стене следы фресковой живописи; только он остановился, чтобы рассмотреть ее, как послышались оживленные голоса и шаги. В группе вошедших людей Роберт узнал тех самых молодых мужчин, которых он уже видел, проходя по подземному коридору, в одном из помещений, где они стояли у стены, разглядывая фреску. Молодые люди и здесь тотчас обратились к настенной живописи, а один, кто будто бы махнул тогда Роберту рукой, отделился от своих спутников и направился прямо к нему. По тому, как он шел, слегка волоча левую ногу, Роберт узнал в нем приятеля, с которым когда-то вместе учился.
