— Привет, Линдхоф!
— Привет, Катель!
Они пожали друг другу руки. У Кателя была все такая же темная пышная шевелюра, и он таким же резким движением головы отбрасывал ее назад.
— И ты, значит, перебрался сюда, — сказал Катель с понимающей улыбкой. — Что ж, Линдхоф, старина, тут ничего не попишешь. Я рад, что мы снова встретились. А ведь я тебя уже раньше заметил — только ты прошел мимо.
— Если бы я мог знать…
— Ничего, — прервал его Катель, — здесь не один раз встречаются.
— Мы в последние годы как-то потеряли друг друга из виду, — сказал Роберт, внимательно оглядывая товарища юности, — но ты как будто ничуть не изменился.
Лицо Кателя в самом деле казалось таким же тонким и нежным, лучистые серые глаза его в эту минуту смотрели так же доверчиво и вдохновенно, как и в те годы, когда Роберта и Кателя связывала дружба. Только в уголках рта залегли скорбные складки, которых прежде не было. И одевался Катель с той же небрежной элегантностью светского человека, хотя он постоянно испытывал, сколько Роберт помнил, денежные затруднения. Когда однажды он упрекнул товарища в пристрастии к роскошным костюмам, на которые тот никогда не жалел средств, Катель заявил: он, мол, готов голодать и занять лишний раз, только бы по его виду не думали, что он нуждается. Нередко он с покровительственной миной испанского гранда тратил последние деньги на богатые чаевые, так что у него не оставалось даже на транспорт, чтобы добраться до дома; после этого он, бывало, неделями сидел в своей мастерской на жидкой похлебке и сухарях. Возможно, показной аристократизм скрывал от посторонних глаз внутреннюю неустроенность, но в детских чертах отражался мир несбывшихся надежд.
— А как твоя рука? — спросил Роберт.
— Все больше слабела, пока я уже не в силах был держать кисть. Но со временем я научился работать левой рукой. В конечном счете ведь дело не в руке, а в голове.
— В последнее время, — сказал Роберт, оставив без внимания замечание художника, — я, можно сказать, совсем не бывал на художественных выставках. Может быть, это плохо, что я отошел от всего и целиком погрузился в свой предмет.
— Да что там, — махнул рукой художник, — тут нечего извиняться. Все мои работы, так или иначе, дело прошлое.
Роберт припомнил две-три картины, которые художник писал на его глазах.
— Ты еще не забыл… — сказал Катель, откинув назад волосы и задумчиво потирая указательным пальцем лоб. — Нет, — продолжал он, — то были незрелые работы, можно сказать этюды, я только теперь начинаю видеть вещи — теперь, когда уже поздно.
— Поздно? — удивился Роберт. — И это говоришь ты — в свои неполные тридцать пять!
— Да что там, ты же знаешь, — вскользь заметил Катель. — Его взгляд подернулся печалью, и вместе с тем в нем как будто промелькнул испуг — выражение, которое хорошо знакомо было Роберту по прежним временам.
— А чем ты теперь занимаешься?
— Я тогда надеялся, что еще сумею закончить одну картину, а здесь у меня другая задача — восстановить фрески. В этом деле требуется осторожность, чтобы не ошибиться. Я ведь раньше, как ты, может быть, помнишь, покрывал основу своих картин слоем золотой краски, а теперь вижу, что старые мастера применяли, оказывается, точно такой же способ. Здесь живопись частично восходит к очень ранней эпохе. Но, — Катель взял Роберта за локоть, чтобы пройтись немного взад и вперед, — но тебя-то как угораздило попасть сюда?
— Угораздило? — Роберт рассмеялся. — Я прибыл по приглашению вашей Префектуры, которая предложила мне, к моему удивлению, место архивариуса.
— Ах! — Художник вздрогнул и невольно снял руку с плеча Роберта, отступая шаг назад. — Вот оно что, — пробормотал он. — Ты прибыл к нам как хронист! Так-так… — Катель умолк.
— Что тут тебя удивляет? — спросил Роберт, от которого не ускользнула перемена, произошедшая в товарище.
— Вот как, оказывается, обстоит дело с тобой! — Катель пристально посмотрел на Роберта.
— Но что в этом такого особенного? — недоумевал Роберт.
— Ну конечно, это не совсем обычное дело и ответственная задача, — отвечал Катель, который тем временем снова овладел собой. — Коль скоро ты новый хронист и городской архивариус, то, значит, и мой начальник теперь. Я и моя работа — в твоем ведении.
Роберт, который в этих словах нашел для себя объяснение внезапного испуга приятеля, дружески хлопнул его по плечу:
— Тебе нечего беспокоиться на этот счет, — заверил он товарища. — Я даже не представляю себе толком, чем, собственно, должен заниматься, и буду только рад, если ты сможешь хоть чем-то помочь мне тут. Впрочем, неизвестно справлюсь ли я еще со своей задачей и не отправят ли меня в скором времени назад.
— Да, — задумчиво произнес художник, — тебя, конечно, могут отправить назад. В твоем случае это возможно. Кто-то может быть, и пожелал бы тебе этого, только не я.
Исчезла та непринужденность разговора, которая была в первые минуты встречи, и Роберту, как он ни старался, не удавалось ее вернуть. Катель не то чтобы проявлял недоверие к нему, но держался как-то отдаленно. Как будто между ними пролегала теперь разделяющая черта.
Художник представил нового архивариуса своим спутникам (среди них было также несколько иностранцев), те довольно сдержанно приняли Роберта в своем кругу. Разговор шел об особенностях настенной живописи в этом помещении, восстановление которой было ближайшей задачей Кателя.
— Мы сообща обсуждаем эту работу, — объяснил художник Роберту, — потому что меня самого власти могут отозвать еще до того, как она будет закончена. На этот случай коллектив должен ознакомиться с моим методом настолько, чтобы каждый мог потом продолжать работу без ущерба для искусства.
Когда группа разбрелась по помещению, чтобы перенести размеры фрески на картон, Роберт отвел Кателя в сторону.
— Ты уже освоился здесь, — обратился он к товарищу. — Я разыскиваю одного человека, который, по всей видимости, тоже живет в этом городе. Речь идет об одной женщине, жене хирурга Мертенса. Про него самого не знаю, здесь он или нет, скорее всего, нет, потому что они разводятся. Мой отец, я встретил его случайно сегодня утром — ты, помнится, не был знаком с ним, хотя знаешь, наверное, что он адвокат, — так вот, отец как раз защищает эту самую фрау Мертенс в бракоразводном процессе. И потому мне очень важно ее увидеть. Ты, может быть, знаком с ней и знаешь, где она живет или где ее вообще можно увидеть.
— Я не знаком с фрау Мертенс, — сказал художник.
— Видишь ли, — продолжал Роберт, — я знаю, что она всегда интересовалась живописью и ходила на все выставки, и ей должно быть известно, я думаю, твое имя.
— Я не знаком с ней, — повторил Катель, — во всяком случае, по имени. В лицо, может быть, и знаю, но это тебе все равно не помогло бы.
— Извини, что я занимаю тебя этим вопросом, — сказал Роберт. — Мне надо было сразу обратиться в адресный стол в Префектуре. Я, — прибавил он, заметив удивленный взгляд товарища, — я имею право пользоваться телефоном.
— Ты, разумеется, имеешь такое право, — подтвердил художник. И снова Роберту послышалась в голосе приятеля какая-то отчужденность. — Но поскольку ты не знаешь ее номера, — продолжал Катель, — то всякая попытка твоя разузнать о фрау Мертенс, можно сказать, обречена на неудачу.
— Но у меня есть номер телефона Префектуры, — с досадой воскликнул Роберт, — хотя он и секретный. Секретарь сам дал мне его.
— Не сомневаюсь, — спокойно возразил художник, — но я имею в виду номерной знак фрау Мертенс. Все приезжающие регистрируются властями не по имени, а по номеру прибытия. И поэтому с одним только именем мало что узнаешь. — Катель расстегнул левой рукой верхнюю пуговицу рубашки и вытащил металлическую бляшку, которая висела у него на шее, — вот это, например, мой номер, под ним в городских бумагах значатся мои анкетные данные, предыстория, род занятий, указание местопребывания и прочее.
Художник снова спрятал свой номерной знак под рубашку и застегнул пуговицу.
— А почему мне не выдали номерной знак? — сказал Роберт, скорее размышляя про себя, нежели обращаясь к Кателю.
— Наверное, еще успеют это сделать, — помедлив, произнес художник, — потом, когда укоренишься и твое пребывание здесь не будет рассматриваться властями как временное. Хотя, может быть, это вышло просто по недосмотру Префектуры.
Роберт молчал, покусывая нижнюю губу.
— Значит, мне не остается ничего другого, — сказал он через некоторое время, — как положиться на счастливый случай, который мог бы свести меня с фрау Мертенс.
— А она знает, что ты здесь? — спросил художник.
Роберт дал понять только, что допускает такую возможность, умолчав о встрече с Анной рано утром.
— Если она знает, что ты здесь, — сказал Катель, — тогда совсем другое дело. Ты можешь быть уверен, что она найдет способ встретиться с тобой.
