— Бедная маленькая Асако, моя последняя приемная дочь! — воскликнула леди Эверингтон. — Право, Обри, вы уж слишком грубы.
— Я не хотел этого, — сказал тоном раскаяния Лэкинг. — Она чрезвычайно милое маленькое создание, похожее на котенка, но я считаю неблагоразумным, что он везет ее в Японию. Ее восточные инстинкты могут проявиться самым неожиданным образом.
Наступила весна, время порывов, когда мы легче всего подчиняемся внезапным движениям сердца. Даже в сухом климате Египта пронеслись потоки дождей, как стаи перелетных птиц. Асако Баррингтон почувствовала их свежее влияние и вместе с тем влечение к новому и к новым местам. До сих пор у нее замечалось мало склонности посетить страну своих предков. Но теперь, возвращаясь от храмов Луксора, она совсем неожиданно сказала Джеффри:
— Если мы поедем в Японию теперь, мы как раз поспеем, чтобы увидеть цветущие вишневые сады.
— Как, маленькая Юм-Юм, — вскричал в восхищении муж, — вам надоели уже фараоны?!
— Египет очень интересен, — поправилась Асако, — поразительно это величие тысяч и тысяч лет. Но оно наводит грусть, не кажется вам? Думается, что все здесь умерли давным-давно. Хорошо бы увидеть опять зеленые поля, правда, милый Джеффри?
Голос весны говорил ясно.
— И вы в самом деле хотите ехать в Японию, милая? Я ведь в первый раз слышу от вас об этом.
— Дядя и тетя Мурата в Париже не раз говорили в это время: «Если теперь вернуться в Японию, мы как раз застанем цветение вишни».
— Почему, — спросил Джеффри, — японцы так много думают о вишневых цветах?
— Они очень изящны, — отвечала его жена, — настоящие снежно-белые облака; кроме того, говорят, что эти цветы — души японцев.
— Так вы будете моим вишневым цветочком, хорошо?
— Нет, не женщины, — возразила она, — это мужчины — вишневые цветы.
Джеффри засмеялся. Ему казалось нелепым сравнивать мужчину с хрупким цветком, с его преходящей красотой.
— А как же японские дамы, — спросил он, — если цветы — мужчины?
Асако не знала, чтобы особый цветок символизировал их прелесть. Она выразила предположение:
— Кажется, бамбук, потому что женщины должны склоняться, как во время бури, когда мужья сердятся. Но, Джеффри, вы никогда не сердитесь. Вы не даете мне случая сделаться бамбуком.
На следующий день они взяли билеты в Токио. Долгое морское путешествие оказалось приятным опытом, прерываемым беглыми визитами к друзьям, живущим на Цейлоне и в Сингапуре, и, оживляемым тесной, хотя и эфемерной, интимностью жизни на борту парохода.
На «Суматре» была пестрая компания, и ее наиболее бросающиеся в глаза представители — шумные и пьющие завсегдатаи курительной комнаты и дамы сомнительного поведения, с которыми они проводили время, — были сразу отвергнуты Джеффри как недостойные.
Из-под этой пены вышли на свет люди более подходящие — офицеры и правительственные чиновники, возвращающиеся к своим постам, и несколько туристов от безделья. Каждый, казалось, старался оказать внимание очаровательной японской леди, и избегнуть этого усиленного внимания было трудно в тесных пределах судовой жизни. Единственным средством отстранить несносных было окружить себя телохранителями из приемлемых компаньонов. Райская ограда медового месяца не запиралась в пути.
Разумеется, много говорили о Востоке, но совсем не с тех точек зрения, что энтузиасты Довилля или Ривьеры. Многие из этих мужчин и женщин жили в Индии, в малайских странах, в Японии или открытых портах Китая, жили, зарабатывая там кусок хлеба, а не потому, что грезили о волшебных снах Востока. Для таких его романтические краски поблекли. И исписанные страницы их трудовой жизни имели траурную рамку недовольства, тоски по родине, куда они так охотно возвращались в редкие периоды отдыха и где, казалось, не находилось для них ни места, ни занятия. Это были члены британской диаспоры: только их Сион оказывался для них скорее сладким воспоминанием, чем настоящим родным домом.
— Да, — говорили они о стране изгнания, — очень живописно.
Но их лица, морщинистые или бледные, их озлобленность и молчаливость говорили о годах усилий и тяжелом добывании денежных средств в странах, где развлечений мало и их трудно найти, где климатические условия неблагоприятны, где угрожает лихорадка, где белое меньшинство живет, как солдаты в одиноком форте, вечно подозревая и опасаясь, вечно настороже.
Самым надежным из телохранителей Асако был ее соотечественник Камимура, сын известного японского государственного деятеля и дипломата; он, окончив курс в Кэмбридже, возвращался на родину первый раз за многие годы.
Это был ловкий, красивый юноша, очень спокойный и утонченный, казавшийся даже немного женственным из-за преувеличенной изящности и мелочной заботливости о своем костюме и своей особе. Он избегал всех, кроме Баррингтонов, вероятно потому, что сходство положения перекидывало мост между ним и его соотечественницей.
У него был высокий лоб мыслителя, красивые, глубокие, темные глаза, как у Асако, изогнутые саркастические губы, нос почти орлиный, но с чересчур низким переносьем. Он читал все, помнил все и был лучшим в университете игроком в лаун-теннис.
Он возвращался в Японию, чтобы жениться. Когда Джеффри спросил, кто его невеста, он ответил, что еще не знает, но родственники скажут ему, как только он приедет в Японию.
— А вы совсем не имеете голоса в этом деле? — спросил англичанин.
— О нет, — отвечал он, — если она мне не понравится, я могу не жениться; но, разумеется, выбор ограничен и я должен стараться не быть слишком требовательным.
Джеффри подумал, что вследствие его принадлежности к высшей аристократии очень немногие девушки в Японии были достойны его руки.
Но Асако задала вопрос:
— Почему выбор так невелик?
— Видите ли, — сказал он, — так мало девушек в Японии могут поговорить и по-французски, и по-английски, а так как я поступаю на дипломатическую службу и должен буду скоро опять покинуть родину, это совершенно необходимо; кроме того, она должна пройти хорошую школу.
Джеффри едва смог удержаться от смеха. Идея выбирать жену, как гувернантку, на основании ее лингвистических познаний, показалась ему необычайно комичной.
— И вы не боитесь поручать другим, — спросил он, — устраивать ваш собственный брак?
— Конечно, нет, — сказал молодой японец, — это мои родственники и хотят мне добра. Все они старше меня и имеют опыт в своей семейной жизни.
— Но, — сказал Джеффри, — ведь вы видели: ваши друзья в Англии выбирают сами и влюбляются и женятся по любви.
— Некоторые их них выбрали для себя и женились на трактирных горничных и на разведенных особах именно потому, что влюбились и действовали без контроля. Этим они опозорили свою семью и, вероятно, теперь очень несчастливы. Я думаю, они сделали бы лучше, если бы поручили выбор родным.
— Да, но другие, которые женились на девушках их класса?..
— Я считаю их выбор в действительности вовсе не свободным. Не думаю, чтобы больше всего привлекала их сама девушка. Их подталкивали расчеты и желания окружающих. Это своего рода магнетизм. Родители юноши и родители девушки устраивают брак силой воли. Это тоже хороший способ. Он не очень отличается от нашей, японской системы.
— Разве вы не думаете, что в Англии женятся потому, что любят друг друга? — спросила Асако.
— Может быть, и так, — возразил Камимура, — но в нашем, японском языке нет слова, которое точно значило бы то, что у вас слово «любовь». Поэтому, говорят, мы и не знаем, что такое любовь. Может быть, это и так. Во всяком случае, мистер Баррингтон не захочет, кажется мне, учиться японскому.
Джеффри нравился молодой человек. Он был хороший гимнаст, ненавязчив, хорошо воспитан и ясно сознавал разницу между хорошим и дурным тоном. Для Джеффри, когда он думал о Японии, чрезвычайно неприятна была неуверенность, благоразумно ли будет знакомиться с родными его жены. Как ужасно, если они окажутся коллекцией восточных древностей, с которыми у него не будет ни одной общей мысли.
Общение с этим молодым аристократом, отличающимся от англичанина разве только большей одаренностью и возмужалостью, успокоило его. Без сомнения, у его жены есть родные, похожие на этого: безупречные молодые люди, которые поведут его на охоту и сыграют с ним партию в гольф. Он полагал, что Камимура — типичный молодой японец высших классов. Он не понимал, что это было официальное произведение, избранное правительством, заботливо сформированное и отполированное для того, чтобы быть не домашним японцем, а заграничным, достойным представителем первоклассной державы.
Камимура высадился с ними в Коломбо и сопровождал их во время визитов к нескольким родственникам — чайным плантаторам. Он готов был сделать то же в Сингапуре, но получил срочную депешу, немедленно призывающую его в Японию.
