— Рад тебя видеть! — С открытой улыбкой во все тридцать два зуба Франц Лефорт бросился обнимать Патрика Гордона, с которым сдружился в Киеве несколько лет назад. — Где ты пропадал?
— Ездил по делам в Варшаву.
— И Голицын отпустил? В прошлом году чуть не разжаловал…
— Так по его просьбе и ездил. Официальным посланником Англии в Московии меня не сделали, попеняв, что я уже состою на военной службе, а одновременно служить двум сторонам невозможно. Однако для дипломатических сношений меня используют и немало. Впрочем, о том мне болтать не следует. Ты‑то сам как поживаешь? Как дела в слободе?
— О! Здесь столько всего интересного произошло! Только о юном Питере и разговоров, да о его делах.
— Потехах? — По–доброму улыбнувшись, спросил Гордон.
— Если бы в Женеве все отроки так потешались, то ее стены уже давно оказались бы отлиты из чистого золота!
— Да брось…
— Не веришь? Мы же вместе его видели той ночью. Не показалось тебе, друг мой, что отрок этот очень необычен?
— Соглашусь, — кивнул Патрик. — Необычен. Взгляд такой, что мурашки по коже. Да еще эти брызги крови… старине Джерому сильно досталось.
— Но на этом странности не закончились, — продолжил Франц. — Когда Питер оставил на нужды слободы треть выручки, меня это насторожило. Чего же себе так мало взял?
— Неужели меньше взял?
— Именно! Меньше. И заметно. Я поначалу подумал, что мал совсем, считать деньги не умеет. Но решил проверить. Вот и начал крутиться вокруг его дел. Он ведь время от времени к нам в слободу заходит по делам либо сам, либо людей своих подсылает.
— Так и не только Питер к нам наведывается, — усмехнулся Гордон. — Вон Василий Голицын все расспрашивает, что да как устроено в наших землях, да на ус мотает, а то и вообще откровенно вздыхает.
— Вот то‑то и оно, что вздыхает, мечтая здесь также все устроить. А Питер‑то иными вещами занимается. Больше торговлей. Да заказы непростые у него. Я тут поспрашивал, так оказалось, что он уже более ста зрительных труб купил, весьма высокого качества. Очень меня это удивило. Зачем ему трубы на суше? Пошел в гости в Преображенское и оказалось, что вся территория с толком охраняется. Посты. Разъезды. Кое–где вышки стоят. Сплошной ограды, конечно, нет, но чужому без пригляда проникнуть сложно. Я как заметил потешных солдат на дороге, так решил обойти их лесом. Куда там!
— Били? — С явным сочувствием спросил Патрик.
— На удивление нет. Обошлись достаточно вежливо. Но было видно, что если что — оружие пустят в ход незамедлительно и без колебаний. Выловил меня небольшой конный разъезд с собакой. Проводили до эм… как его… эм… контрольно–пропускного пункта, где дежурный офицер расспросил кто такой, куда, зачем и почему лесом пробирался. После чего внес запись в журнал и, приставив урядника, разрешил пройти в село.
— Такая охрана и просто пустили?
— Просто? Нет! Урядник меня до дворца проводил, где передал в руки Федора Юрьевича Ромодановского, с которым я и беседовал. В итоге ни на единую минуту одного не оставляли.
— Так пустили тебя поглазеть или нет?
— Только издали, да чуть ли не под ручку придерживая. Посмотрел, как потешные солдаты упражняются. И на той странной площадке с палками и прочим. И как валяют друг дружку на землю, сходясь с голыми руками. А еще увидел любопытную вещь. Становятся две шеренги солдат друг напротив друга. Шагах в тридцати. И давай палить друг в друга залпами.
— Зачем?! — Искренне удивился Гордон.
— Я тоже удивился. Федор Юрьевич пояснил, что для крепости духа, дабы не боялись огня вражеского, да и сами лица не воротили при выстреле, держа противника на прицеле. Да пояснил, что стреляют без пули, порохом да пыжом. Причем пожгли уже изрядно, намекнув, что поставкам доброй селитры они всегда будут рады, дескать, вон, уже по три сотни выстрелов на солдата Питер велел расходовать только для укрепления духа, да отработки умения заряжать фузеи под обстрелом противника. А там ведь и по мишеням учат палить, как самому, так и залпами разными, да за каждым личный учет ведут.
— Значит, Питер готовит все‑таки солдат, — хмыкнув, произнес Патрик. — А каких только баек не ходило. Особенно после того случая с Джеромом.
— Именно. Причем очень необычных. Ты ведь видел их форму?
— Конечно. Странная какая‑то. С виду и не скажешь, что они служат у состоятельного и благородного человека. Хотя, конечно, все очень аккуратно и опрятно.
— Я пока ходил по селу и его окрестностями с Ромодановским, смог наблюдать возвращающуюся роту из маршевого упражнения и могу тебе сказать, что Питер сделал очень многое для подготовки своих солдаты к быстрым и долгим переходам. Тут и обувь, и одежда и прочее снаряжение. Все выглядит не очень красиво, однако, солдатам нравится. Кроме того в маршевое упражнение с ротой выдвигается походная кухня, что прямо на колесах готовит еду, дабы на привале солдаты этим не утруждались, а также малый обоз с парой крытых фургонов. Расспросил солдат и подивился тому, как Питер о них заботится. Только представь. Все, вообще все нижние чины при дельных сапогах, кои и мне носить не зазорно. У каждого есть прибор из латуни, представляющий собой котелок с крышкой и ложка, и небольшой складной ножик. Кроме того, при каждом нижнем чине есть небольшая фляга для воды, тоже из латуни. А также много чего другого. Но главное — на каждый ремешок, на каждую вещицу, что в форму входит у солдата есть объяснение. И все на удивление лишь для пользы и дела. Я вообще ни одного голого украшательства найти не смог. Разве что герб на каске, но и то — роль имеет.
— Хм… — многозначительно хмыкнул Гордон. — Очень интересно.
— Но ладно солдаты, коих, к слову, уже две полные роты, а с иными службами так и вообще — три. Главный интерес представляют иные дела. Про весьма любопытную сельскую мануфактуру ты знаешь, как и про завершение строительства в прошлом году ткацкой вопреки всем проблемам. А вот про введенные Питером способы связи — нет. Однако же поставил он в Преображенском и Семеновском по вышке и перемигивается они с помощью фонарей между собой. Днем и ночью. Никто не знает, как это толком работает, но раз юный царь столь внимания этому уделяет, то все стараются делать исправно.
— Просто сигнальная служба, — пожал плечами Гордон. — Что дымом, что лампами — нет никакой разницы. Питер, вероятно, слишком близко к сердцу принял поджог его мануфактуры. Вот и пытается каким‑то образом придумать способ подачи сигнала опасности.
— Так‑то оно так, — кивнул Лефорт. — И такие мнения ходят по слободе весьма уверенно. Однако теми же голубями проще подобное решить.
— Да кто его знает? Может просто захотелось. Как‑никак отрок еще, хоть и необычайно толковый. Ты с этими солдатами из взвода связи беседовал?
— Пробовал расспрашивать несколько раз. Но мне каждый отвечали, что не положено о таких вещах говорить, и коли я не отстану, то донесут, а дальше — генерал не генерал, а перед Питером ответ нужно будет держать, ибо лично им наказ давал. Деньги я посулить им не решился.
— Зря.
— Может быть и зря, да только повторить судьбу Брауна я не хочу.
— Все еще трясешься?
— Просто сделал для себя правильный вывод. Питер не спустит обиды.
— Ладно. Что еще тут такого произошло? Или тебя так проняла его забота о солдатах и странные башни?
— Хм. Ты прав. Не только. Питер стал строить дорогу к Плещееву озеру через Троицкий монастырь, да не простую, а отсыпанную мелким утрамбованным камнем. Для чего соорудил большую бочку, обитую железом. Заполнил ее водой. И таскает упряжкой по дороге, елозя ей по рыхлой отсыпке несколько раз кряду. Под ее весом мелкий камень весьма крепко утаптывается, отчего потом и пешему, и конному, и на подводе вполне вольготно ехать. Даже после дождя. Кроме того — мосты ставит толком.
— Неужели каменные?
— Да, — кивнул Лефорт, — как в Венеции.
— И далеко уже проложили эту дорогу?
— Да почитай до монастыря, о чем особенно радовался патриарх, пожертвовавший на нужды этой потехи пятьсот рублей из своего кармана. Не сразу конечно, а как его пригласили первый километр освятить, да благословить это богоугодное дело.
— Километр? Что сие?
— Мера длины, введенная Питером, очень близкая к версте, так что можешь считать их равными.
— Так зачем он ее ввел, если практически один в один?
— Он ввел… эм… — задумался на несколько секунд Лефорт, — единую и взаимосвязанную систему мер и весов. А то, что километр практически совпал с верстой, то чистая случайность.
— Чудеса… — покачал головой Гордон. — Не отрок, а кипучий муж с немалым образованием. А про него сказывают, что даже толком читать да писать не обучился.
— Врут! И пишет отменно, и читает. Даже сам среди своих офицеров нередко занятия введет. Поговаривают, что в естественных науках не уступит лучшим европейским умам. Сам с ним пару раз общался — очень хорошо образован. Много лучше Софьи.
