Такое происшествие принято называть счастливой случайностью. Случайностью — потому что произошло случайно, а счастливой — потому что заставило наших героев почувствовать себя счастливейшими людьми на свете.
Ибо, напомним, что коробка с конфетами по-прежнему лежала в маленькой комнатке с колбами; и покуда наши горемыки ползали за конфетами, в соседний кабинет ввалилась целая толпа народу Коей оказались (как узрели горемыки в замочную скважину): граф Шлавино, друг Упырь и трое графских слуг, прибывших с ним из другого его замка.
— Это Безголовый, — гремел голос графа. — Я расколол его еще за обедом, когда заставил выбрать розы. Он выбрал розовые. Известно, что Безголовые страстно любят все розовое. Впрочем, я с самого начала догадывался, что он и есть монстр. Ты и ты, — махнул граф мечом, — взломайте его каморку, ищите потайную комнату. Монстра можете смело убить, это угодное Богу дело. Мою же дочь, если найдете… Если он еще не убил ее… Боже, не допусти этого!
Изобразив крайнюю тревогу на лице, граф на миг прикрыл ладонью глаза.
— Так вот, мою дочь под охраной приведете ко мне. А ты, — повернулся он к третьему слуге, — беги к воротам, предупреди привратника.
После ухода слуг граф еще долго сидел в кресле, покачивая ногой.
— Так-так… — бормотал он время от времени, — так-так…
Упырь бестолково семенил по комнате вперед и назад.
Казалось, прошла вечность, и вот-вот наступит утро. А они все не уходили. И троим горемыкам ничего не оставалось, как сидеть, почти не дыша, в маленькой комнатке с колбами и ждать.
Однако все в жизни кончается. Наконец граф вскочил.
Но не покинул кабинет. А ткнулся в один угол, ткнулся в другой… Наморщил нос…
— Друг, Упырь… я чую запах кота!
Счастливый случай. По-другому это никак не назовешь. Воистину судьба была на стороне наших горемык. А вы как думаете?
Ибо только граф начал принюхиваться к воздуху, как далеко-далеко со стороны лестницы раздалось победное:
— Нашли! Нашли! Нашли!..
Гремя мечом, граф покинул кабинет. Следом утопал Упырь.
А за ними, чуть погодя, и Бартоломеус с девочками.
— Нашли, нашли! — слышали они краем уха, пробираясь по коридору в противоположную сторону — Нашли потайную комнату, а там — головы!.. Господи помилуй!
— Моя бедная коллекция, — сокрушался Бартоломеус, спешно спускаясь вниз по лестнице. — Ай-ай-ай, я собирал ее столько лет. Но ничего, дайте срок — насобираю еще больше…
Да, хорошо, когда ты полон надежд и впереди тебя ждет только счастье и больше ничего. Такое бывает, но не каждый раз. Впереди были ворота — и их запирали на крепкие засовы.
«Запереть ворота! — слышалось со двора. — На крепкие засовы! Не выпускать никого из замка! Приказ его сиятельства!»
— А как же мы? — взволнованно бормотала Марион. — Как же мы?!
А Эвелина в отчаянии кусала губы. Бедный Бартоломеус! Он не успел. А все из-за нее. Если граф узнает…
Беспрепятственно пройдя в темноте внутренний двор, выглянули в наружный. Там маячила алебарда привратника.
Ну вот — а все из-за нее!..
Пока Эвелина ломала руки, Бартоломеус ломал себе шею. Сняв голову, сунул ее в сундучок. А на пустое место приставил другую. Потом обернулся…
(— Ох! — попятились девочки, вытаращившись на «графа Шлавино»).
…и голосом графа произнес:
— Пускай попробуют нас поймать. За ваше сиятельство я, не задумываясь, положу любую из моих голов.
Отворили дверь. Ночной ветерок ударил в лицо. Из темноты двора вышел привратник — в кольчуге и с острой алебардой. Из-под шлема торчат рыжие космы, глаза круглые от страха.
— Ваше сиятельство! Господин управляющий… то бишь — черт бы его унес! — Безголовый Монстр не появлялся. Слава Богу! — глянул он на Эвелину — Я вижу, ее сиятельство целы!
— Не болтай, а скорее отворяй ворота и выводи лошадей.
Строго хмурясь, Бартоломеус накрепко запирал за собой дверь, ведшую во внутренний двор.
— Живей, живей, да тех лошадей, что велел тебе намедни оседлать Безголовый Монстр.
— Слушаюсь, ваше сиятельство!
Из конюшни вывели оседланных лошадей.
На одну Бартоломеус посадил Эвелину, на другую — Марион с Фаулем.
Уже направлялись к воротам, когда Бартоломеус вдруг хлопнул по своей графской голове:
— Ах, безголовый болван! Совсем забыл одну вещь!
И со словами «ждите меня, я сейчас» бросился к одной из башенок крепостной стены.
Оставшись одни-одинешеньки, девочки боязливо оглянулись. Мрачная громада замка высилась над головой, заслоняя ночное небо. Как злой великан, по случайности выпустивший их только что из пасти и намеревавшийся снова проглотить.
О, нет! Отвернувшись, девочки впились глазами в спасительные ворота.
А они открывались слишком медленно, ох, слишком… Причем скрипели так, будто их не смазывали целых десять лет. Сначала поднималась высокая толстая решетка, потом…
На скрип ворот распахнулось окошко в дверке, только что запертой Бартоломеусом.
— Что делаешь, балда! — раздался окрик. — Зачем отворяешь ворота!
Потом начал скрипеть подъемный мост. Тот, что вел через ров.
— Пожалуйста, скорее, — робко попросила Эвелина.
Два подручных привратника напрягались как могли.
— …Закрой ворота сей же миг! — Голос из окошка превратился в визг. — Подними мост обратно!
— Как же — закрою, — проворчал привратник. — Сам граф приказал.
— Ну, сейчас я тебя!.. — В окошко высунулся острый кончик стрелы.
Пи-иу-у-у!.. Стрела вонзилась в открывающиеся ворота.
Ах, боже мой… боже мой!.. Хором взвизгнув, девочки испуганно переглянулись.
Господи, да где же господин Бартоломеус?
Пи-иу-у-у!.. Вторая стрела пролетела у Эвелины прямо над головой. Девочка в отчаянии обняла за шею коня и закрыла глаза…
Но вот наконец опустился и мост. Бымм! — ударился он о землю с другой стороны рва.
И почти тотчас же откуда-то вынырнул Бартоломеус. Он весь запыхался, а в руке держал небольшую клетку, в которой испуганно трепетала крылышками крохотная пичужка.
— Моя любимая пеночка, — объяснил он. — Чуть было ее не позабыл.
Вскочив в седло позади Эвелины, тронул привратника за плечо:
— Ты вот что, дружок. Если увидишь мое сиятельство в белом ночном колпаке и голубом шлафроке, знай: то Безголовый Монстр в моем обличье.
— Батюшки святы, я ж умру на месте!
— Не трусь. А алебарда у тебя на что?
* * *
Выехав из ворот замка, припустили вниз по холму. Дюжина-другая стрел просвистела им вслед. В ответ Бартоломеус помахал шляпой и раскланялся. Далее, уже не оглядываясь, поскакали вдоль лесной опушки.
Ехали долго. И не по главной дороге, а петляя по проселкам. Миновали лес и маленькую деревеньку. Теперь уже можно было не сомневаться, что скрылись от погони: Бартоломеус хорошо знал местность, тогда как граф Шлавино был тут чужаком.
Незадолго до рассвета остановились на берегу речки, уставленном стогами сена.
— Этой ночью я еще не ложился спать, — вспомнил Бартоломеус, спрыгивая наземь.
Приткнув лошадей к вкусному стогу сена, сами повалились поверх.
— Милый, замечательный господин Бартоломеус, — бормотала Эвелина, зарываясь в теплое ароматное сено, — спасибо вам за все.
— Что вы, ваше сиятельство, для меня счастье — служить дочери графа Эдельмута, моего бедного хозяина.
С явным удовольствием скинув графскую голову, он пристраивал на плечах свою прежнюю.
— Мой отец… он был высок и красив? — поколебавшись, спросила Эвелина.
— Очень высок и невероятно красив, — подтвердил Бартоломеус не задумываясь.
…Круглая луна катилась по небу, сияли звездочки. Марион с Фаулем уже давно спали. А Эвелина слушала, слушала и слушала рассказ Бартоломеуса об ее отце.
Уже засыпая, девочка пробормотала сквозь сон:
— Тот портрет… в одной из комнат замка… — там мама, я и мой отец?
Бартоломеус повернул к ней свой длинный нос. Долго смотрел, не мигая.
— Да, ваше сиятельство…
Глава 4
Про невинноубиенную, бедного птенчика и жабу без болота
Проснувшись наутро после побега, они ехали целый долгий день. Опасаясь встретиться с графскими слугами, выбирали самые дремучие места, вокруг каждой деревни делали большой круг. И в общем потратили времени много больше, чем если бы ехали прямо.
Несколько раз на дороге появлялись всадники в цветах графа Шлавино — красном с зеленым. Бартоломеус наблюдал из-за кустов, а потом уводил коней на еще более глухие тропинки.
Чтобы дать лошадям передышку, временами шли пешком. Как это ни странно, но на сердце у Эвелины было легко и радостно. Хоть и голод мучил, хоть и все тело ломило от усталости. Проведя десять лет в серых приютских стенах, она шла по лесу, как по сказочному миру: оглядываясь чуть не на каждое дерево, жадно вдыхая аромат листвы, удивляясь диковинным птичкам, порхавшим меж ветвей.
