Это ни для кого не было тайной, но Вилис, как это порой случается, о чувствах Лайлы узнал последним. А, узнав, долгое время не мог определить свою дальнейшую линию поведения. Затем убедился, что никаких особых требований к нему не предъявляют, и благосклонно разрешил себя любить. Даже привык к тому, что Лайла терпеливо поджидает его после каждой тренировки, дает сдирать домашние задания и всячески опекает его. Жизнь стала более легкой и приятной…
— Давно, наверно, не слышали: «Папа, маме сам скажи», — вяло съехидничал Альберт.
— Выключай пилу! — оборвал приятеля Варис. — Что на тебя сегодня нашло?
— Скукотища…
— Я бы на твоем месте посадил всех нас в свою «Волгу» — и по Юрмале.
Хотя Вилис свое предложение внес скорей шутки ради, тем не менее оно сразу оживило ребят.
— А почему бы и нет?! Права и доверенность у меня есть, — тон у Альберта был вызывающий. — Если бы Варис еще раз прогулялся к моей мамаше и сказал, что по заданию органов милиции…
— Нет, нет, до наступления темноты я не могу появляться в нашем районе! Тот ворюга ведь не отдает бабушке шмотки. А еще раз выслушать, какие она привезла нам подарки — это свыше моих сил. Мы с Расмой прикинули, что в багажном шкафчике уместилось не менее двух контейнеров груза.
— А если попробовать по телефону? — Лайла не желала так легко отказаться от заманчивой перспективы.
— Не пройдет номер… — покачал головой Альберт. — Вот если бы кто-нибудь из Варисовых предков позвонил, а так…
— Тебе все-таки удалось родиться в солидном семействе, — сказал Варису Эдгар, младший сын почтового работника-пенсионера.
— Отец — милиционер, мать — учительница, — ехидствовал Альберт. — Для преступника — идеальное родословное дерево…
— И все же они хорошие люди! — неожиданно серьезно сказал Варис.
К группе ребят ленивой, развинченной походкой приближалась Ингрида. В первый момент Альберт даже не узнал свою недавнюю пассажирку — настолько изменилась внешность девушки. Теперь на ней было простое коротенькое платьице, и были видны ее длинные красивые ноги. Лицо ненакрашено, круглый лоб, огромные темные глаза, чуть припухшая верхняя губа. Она показалась ребятам веселой и бесшабашной девушкой. Такие сидели рядом с ними за партой в одиннадцатом классе.
— Да здравствует цвет и будущее народа! — она направилась прямиком к Альберту. — Дай закурить, адский водитель!
Признаться, что он некурящий, означало бы утратить по крайней мере половину мужского достоинства. Парень запустил руку в карман брюк, затем бессовестно соврал:
— Позавчера бросил.
— Молодец. Теперь получаешь двойное удовольствие, когда куришь чужие, — Ингрида присела рядом с Альбертом и достала из висящей на плече сумки пачку американского «Уинстона», предложила юноше, затем пустила по кругу: — Берите, ребята, смело, капиталистическая здесь только оболочка, внутри наша старая добрая «Прима».
Закурили только Альберт и — ко всеобщему удивлению — Астра. Она посмотрела на незнакомку холодно, почти враждебно. Впервые в жизни в ней пробудилось подобие ревности, до конца неосознанный страх. Астра волновалась отнюдь не за Вариса, а за Альберта, который не сводил с Ингриды глаз. Девушка это заметила, но не подавала виду.
— Когда мы днем ехали на его машине, — рассказывала Ингрида, — я чуть не стала калекой. Он, наверно, еще не в курсе, где педаль тормоза, и чешет на всю железку… Нет ничего глупей — удовольствия никакого, а алименты платить потом всю жизнь. Тогда уж лучше, если знаешь, за что, хотя бы под старость будет приятно вспомнить, верно?.. — и она вызывающе посмотрела на Альберта.
Девушка Эдгару не понравилась.
— Ты из какого дома отдыха? — спросил он, чтобы переменить тему.
— Я разве похожа на тех, кому раз в год бывает нужна «кустотерапия» и кефир перед сном? — сейчас тон у Ингриды был вполне серьезный. — Терпеть не могу романтику по профсоюзной путевке.
— Все-таки ты, может быть, соблаговолишь поведать, как нам величать основателя теории свободной романтики. — У Эдгара была страсть говорить сложно о самом простом.
— Ингридой. Можете звать Ингой, если хотите короче, даже Идой.
Людей на пляже не убыло; купающихся сменили любители неторопливого гуляния на берегу, свято верившие, что таким образом они могут сбросить килограмм-другой лишнего жира. Кое-где в павильонах вспыхнул холодный и неприятный «дневной свет».
— Теперь или никогда! — убедившись, что остальные идут за ним, Вилис скинул тренировочный костюм и пустился бегом с дюны.
— Ты пойдешь? — спросил Альберт.
— Я без купальника. Пойдем попозже, — ответила Ингрида.
— Я барахлишко покараулю! — крикнул Альберт друзьям, которые уже вошли в воду, затем обратился к девушке: — Ты что — всегда такая откровенная?
— Стараюсь. И знаешь, мои друзья постепенно привыкают.
— Я тоже хочу стать твоим другом, — простодушно признался Альберт.
— Вот видишь, вовсе не так уж трудно обойтись без петляния.
Ингрида встала и потянулась. Альберт тоже вскочил и несмело положил руку на талию девушки. Она резко повернулась и очутилась в объятиях юноши.
— Только давай с уговором: в тот день, когда ты мне надоешь, я тебе скажу об этом в глаза, и мы расстанемся без лишних слов, хорошо?.. Пошли! — она взяла Альберта под руку и грустно усмехнулась: — Эти вещи можешь смело оставить без надзора, поверь мне…
На берегу Альберта остановил выходивший из воды Варис.
— Позвонить твоей маме, что ты задержишься?
— Будь другом! Скажи, что на реке полный штиль, — после чего пояснил Ингриде: — Моя мамаша волнуется только в шторм…
— У тебя и яхта есть? — Ингрида задумчиво прикусила губу. — Может, тебе все-таки не стоит меня провожать… Видишь ли, у тебя столько всего, что можно потерять…
— Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей! — с наигранной бесшабашностью воскликнул Альберт.
В действительности же он чувствовал себя препогано, хотя ни за что на свете не признался бы, что сейчас с удовольствием вернулся бы к ребятам. Альберту частенько доводилось провожать домой девушек, но на этот раз — он был не настолько наивен, чтобы не понять это, — навряд ли их прогулка завершится традиционным ни к чему не обязывающим поцелуем у калитки. И он сам не знал, желает ли этого по-настоящему.
Но Ингрида опять шла впереди и оставалось лишь следовать за ней.
Совсем стемнело, когда они подошли к длинному забору из штакетника, освещенному редкими фонарями. За ним темнел фруктовый сад. В глубине угадывались контуры большого дома.
Ингрида остановилась. Альберт опытной хваткой бывалого сердцееда привлек к себе девушку и хотел поцеловать в губы. Ингрида кокетливо откинула голову вбок.
— Легче на поворотах!..
Раздвинув две незакрепленные снизу планки, Ингрида пролезла в сад и подала знак Альберту. Они прошли несколько шагов, и Альберт споткнулся о корень. Хотел было посветить спичкой, но Ингрида схватила его за руку.
— Не надо.
— Романтика? — Ему хотелось быть насмешливым, но произнесенное шепотом слово прозвучало скорей робко.
Вблизи дом показался еще больше. Где-то играло радио. Музыкальное вступление к спортивной передаче из Москвы, — стало быть, одиннадцать часов. Когда из-за забора донесся свист и подбадривающие вопли тысяч зрителей, Альберт вздрогнул. Но сразу опомнился и улыбнулся — неужели ему тоже нужна моральная поддержка на финишной прямой?
Ставни одного из окон, выходящих в сад, не были заперты. Створка окна от слабого нажима подалась внутрь. Забравшись на кухню, Ингрида позвала:
— Лезь!
— Разве хозяева уже спят? — спросил Альберт, словно сам не знал, в чем дело.
— Теперь можешь спокойно говорить вслух… Осторожно!
Но предупреждение запоздало. Грохнув на весь дом, опрокинулся задетый Альбертом столик. В следующий миг парня стало корчить от смеха. Забыв о всякой предосторожности, он схватил девушку за руку и помчался с хохотом по коридору, по лестнице на второй этаж.
— Мой будуар, — и Ингрида толкнула дверь перед собой.
Альберт поднял девушку на руки и внес в комнату.
— О, ты ходишь на заграничные картины, — подтрунила над ним Ингрида, но тут же, словно прося извинения, обвила руками шею Альберта и поцеловала в губы.
Не стало слышно шума из чужого радиоприемника, шелеста листвы, только стук собственного сердца гулко отдавался во всех углах комнаты.
…Прямо напротив окна второго этажа висел уличный фонарь, тихо колыхавшийся от слабого ветра. В том же ритме по стенам, потолку и по полу скользила причудливая тень липы.
Комната была почти пуста. Старенький покарябанный стол, колченогий табурет и в углу, между окном и дверью — голый, полосатый матрац, на котором лежали Ингрида и Альберт, укрытые пестрым купальным халатом. Положив голову на плечо юноши, Ингрида неподвижным взглядом глядела в потолок.
