Джефф удивился, что Эрнест Брэдфорд-Браун, став владельцем, не отменил приказа старого хозяина. Однако тут немалую роль сыграла Алисия, которая в большей степени осталась Конвей, чем сделалась Браун, и явно не входила в число тех, кто беспрекословно подчинялся Эрнесту. Она выглядела хрупкой и беззащитной, однако ее твердость и чувство собственного достоинства были столь явны, что Эрнест, как человек неглупый, раз и навсегда зарекся делать что-то наперекор жене. В результате ржавые железки обрели статус фамильных ценностей.
Дженис Брэдфорд-Браун Джефф в первый раз заметил, когда ему было девять лет, а ей — семь. Несколько раз он видел ее, когда ходил по поместью вместе с отцом. В тот день он стоял в кустах около старого амбара и собирал в кепку спелую ежевику, когда услышал позади себя тонкий голос: «Мальчик, что ты здесь делаешь?» Повернувшись, он увидел симпатичную мордашку маленькой девочки. Джефф сразу понял, кто это, но ответил почему-то так, как привык разговаривать с мальчишками: «Протри глаза, тогда увидишь, что я делаю». Ответ, похоже, слишком огорошил девочку, но через секунду она сказала: «А я знаю, кто ты! Ты — сын Фултонов».
Джефф ответил тем же тоном: «И я тебя знаю, ну и что такого?» Вопрос снова озадачил ее, и, как бы ища ответ, она покрутила головой туда-сюда и вдруг увидела валявшийся в траве старый щит, который когда-то обозначал границы владения. Надпись все еще была видна, и, указав на нее, девочка громко, хотя и медленно произнесла; «Тут написано: «Нарушители будут проследоваться!»
Джефф тоже посмотрел на надпись и спокойно сказал: «Ничего подобного тут не написано». – «Нет, написано!» — «Нет, не написано! Ты читать не умеешь. Написано: «Нарушители будут преследоваться». — «Вот ты и есть нарушитель! Я отцу расскажу, что ты... ты воровал нашу ежевику!»
Последние слова заставили Джеффа забыть все советы матери о том, что надо следить за своим языком, чтобы тебя не считали слишком грубым или очень легкомысленным. Это ведь касалось разговоров со старшими, а эта была уж никак не старшей, а просто нахальной обезьяной. Забыв обо всем, Джефф шагнул к девочке и, набрав полную горсть ежевики, велел ей: «Протяни руки!», а когда та повиновалась, он размазал ягоды по ее ладошкам и сказал: «Можешь отнести их к отцу. Знаешь, кто ты? Ты хвастливая маленькая сучонка!» Повернувшись, Джефф зашагал прочь, каждую секунду ожидая услышать сзади громкий плач. Но, дойдя до угла амбара, он так и не услышал его. Джефф с любопытством оглянулся и увидел, как девочка, нагнувшись, вытирает ладони о траву. Такая совершенно неожиданная реакция поразила Джеффа. Он медленно повернулся и, подойдя к девочке, спросил: «Чего ты не побежала домой жаловаться?» — «Тебе сколько лет?» — спросила она. «Девять». — «А мне семь, — сказала девочка и, посмотрев на лежащий в траве щит, поинтересовалась: — А тут точно написано «пре-сле-доваться»?» «Точно», — сказал Джефф и кивнул. «Тогда, — серьезно заметила девочка, — надо будет сказать миссис Бассет, то есть Нэнси, — это наша прачка, — потому что каждый раз, когда я близко подхожу к прачечной, а она там стирает, она гонит меня и говорит: «Нарушители будут проследоваться!»
Джефф покатился со смеху. Глядя на него, девочка тоже рассмеялась, и так они хохотали до тех пор, пока у нее из глаз не показались слезы; она стала вытирать их ладонями, вымазанными ежевичным соком.
Больше получаса Джефф простоял в старом амбаре. Она не могла перепутать время, в которое они обычно встречались, и она знала, что он собирается уезжать, — эта новость облетела уже всю округу, так что посылать почтового голубя необходимости не было.
Что, если она не придет? Пожалуй, это было бы к лучшему, потому что все и так подошло к концу, и Джефф свыкся с этой мыслью за последние дни. Но он просто не мог уехать, не увидев Дженис еще раз, не высказав ей все, что он думал. А с другой стороны, разве он не говорил ей этого раньше?
Она знала все, что он думал и чувствовал, но знал ли он, что думала и чувствовала она? Джефф был вынужден признать, что в последние месяцы он стал явно ошибаться в ее чувствах к нему.
Да, сержант Фултон, строгий командир, душа сержантской компании, честный парень, как уважительно называли его солдаты, сейчас ощущал себя тем шестнадцатилетним парнишкой, который ожидал возвращения юной леди из пансиона на каникулы.
И однажды наступил день, когда Джефф впервые поцеловал Дженис, и весь следующий год пролетел, как один счастливый вечер, до тех пор пока ее отец не узнал об их встречах...
В школу Дженис отправили далеко на юг, и там воспитатели принялись за нее со всем усердием. Приезжая на каникулы, Дженис все больше напоминала свою мать — не только внешне, но и характером. Однажды они встретились на дороге — дочь хозяина поместья и рядовой Дурхемского пехотного батальона. Разговор получился тогда каким-то скомканным — Джефф чувствовал себя очень неуклюжим в новой, топорщившейся форме, и вообще...
Новая встреча произошла, когда ему уже исполнилось двадцать и он стал капралом. Дженис окончила школу и провела дома больше месяца, когда Джефф приехал в отпуск. Она сама разыскала его. Он проходил мимо старого амбара, и Дженис неожиданно вышла ему навстречу. Они поздоровались и обменялись несколькими обычными фраза-ми. Джефф замялся и спросил: «Так значит, ты окончила школу?» Дженис ответила с облегченным вздохом: «Да, слава Богу!» — «Ты... тебе что, не нравилось там?» — «Нравилось? — Дженис рассмеялась. — Ты хоть представляешь себе, что такое школа-пансион для девочек?» «Наверное, не очень. Но у нас, в армии, тоже есть система — как обучать и воспитывать солдат, так что, я думаю, это немного похоже на школу». — «Да уж, — хмыкнула Дженис, — должно быть, похоже!» Она помолчала, а потом сказала: «Джефф, я много раз думала о тебе за эти годы». — «О, я польщен, приятно слышать!» — «А ты думал обо мне, Джефф?» Он некоторое время смотрел на нее, а потом резко сказал: «Ты опять начинаешь эти старые игры, Дженис? Извини, но я уже вышел из этого возраста». «Что ты имеешь в виду?». — «Ты прекрасно понимаешь, что!» Дженис слегка наклонила голову и тихо сказала: «Мы можем быть друзьями...» — «Какими еще друзьями?» Дженис взглянула ему прямо в глаза и прошептала: «Любыми. Какими захочешь».
Джефф слышал, что сердце может замереть от страха или от радости. Сейчас он точно знал, что его сердце замерло от радости. Он взял Дженис за руку, и они медленно подошли к амбару. В наступивших сумерках они долго смотрели друг на друга. Джефф наклонился, поцеловал Дженис, и она ответила ему так же пылко и радостно.
Весь следующий год Джефф жил только ожиданием коротких отпусков — на тридцать шесть часов, на сорок восемь... Иногда эти часы терялись безвозвратно, потому что он не мог увидеться с Дженис. Они придумали свой условный знак — старый сломанный шест у ограды. Если он стоял ровно прислоненным к ней, это означало, что вечером Джефф придет к амбару. Если шест стоял, покосившись на сторону, значит, Дженис прийти не сможет. Ну, а если шест валялся в траве, значит, ее не было дома...
