Глава 4
С утра же, пока солнце не разлилось свирепо по всему небу, был нам снова марш, то есть отползание. Потом были полуденный бивак с давящим, мутным сном прямо на солнцепеке, труба с сигналом и снова, пока хватало сил, отползание. Все, что встречалось нам, было пустым. Пустыми были селения. Пустыми были места лазаретов со всею их спешной брошенностью и грязью, пустыми были пункты питания и размещения с той же картиной, пустой была сама местность. Все наши снялись прежде нас. Местное население в виду нас тоже снялось и ушло неизвестно куда. Мы шли последними. По горам редко маячили какие-то всадники ― явно курды. Мы для них были желанным трофеем. Но их пыл охлаждали наши орудия. И, проводив нас сколько-то, они скрывались, наверняка на все лады посылая нам проклятья.
Все мы были донельзя вялыми и столько же злыми.
В один из полуденных биваков прибыл к нам офицер связи от Николая Николаевича Баратова. Их сиятельство князь Сергей Константинович Белосельский-Белозерский, командующий всей нашей ратью, беспокоился за свой левый фланг и просил перевести мою батарею на дорогу, по которой отходил Шестнадцатый драгунский Тверской полк полковника Захария Васильевича Амашукели.
― Вот этим межгорьем пройдете, и вот здесь их сиятельство князь Амашукели будет вас ждать! ― показал на карте офицер связи промежуток меж двух хребтов, посмотрел на меня, апатичного и бессильного, перевел взгляд на батарейцев и не выдержал. ― Господа! Как же вы еще воюете! ― сказал он.
Восклицание было сочувственным. Однако оно меня покоробило.
― Никак, ― зло сказал я, надеясь злом уберечься от последующих подобных восклицаний.
― Да, новость! ― не понял меня офицер связи. ― Новость, господин капитан! Слышали? Сотник Гамалий вернулся! Вот же везунчик!
― Какой Гамалий? Откуда вернулся? ― с прежней злостью спросил я. Командир сотни Первого Уманского казачьего полка сотник Василий Данилович Гамалий был моим другом. Мы с ним сдружились как-то сразу, лишь я прибыл в дивизию. Но мы с ним не виделись с самого марта, с начала боев. И слова офицера связи о возвращении его, конечно, меня взволновали. Выходило, он где-то терялся. Но меня снова покоробил тон офицера связи и его небрежительное слово “везунчик”. ― Какой Гамалий? ― зло спросил я.
― А вы не знаете? ― удивился офицер связи.
― Не знаю! ― сказал я.
― Сотник Гамалий, любимчик Баратова! Николай Николаевич его от боев освободил и к британцам послал! Каково! ― хотел внушить мне некую неприязнь к Василию Даниловичу офицер связи.
Я ничего не понял. Я поднялся с лафета, на который сел при появлении офицера связи, а до того лежал под зарядным ящиком, более веря, чем ощущая, что лежу в тени.
― Извольте извиниться, господин штабс. Сотник Гамалий мой друг! ― сказал я.
Офицер связи осекся, однако поглядел на меня так, будто сразу мне не поверил. Я молча придавил его глазами.
― Покорнейше прошу извинить меня. Я не знал! ― сказал офицер связи.
― Извольте больше в отношении моего друга не позволять ни подобных слов, ни подобного тона! ― сказал я, а сказать о том, что русскому офицеру вообще не приличествовало дурно выражаться о ком бы то ни было, у меня не хватило сил. Зной перехватил мое дыхание.
Я отпустил поугрюмевшего офицера связи восвояси, в злобе еще посидел на лафете и снова полез под ящик, и только там мне дошло, что я ничего не узнал про друга Васю, сотника Гамалия. Тотчас меня сморил сон. А когда я проснулся, небо неожиданно заволокла невидная пелена, вернувшая солнце в его естественную окообразную форму и тем его немного ослабившая. Я дал трубить подъем и поход, то есть отползание. Через несколько верст мы втянулись в то, как выразился офицер связи, межгорье.
К утру передовой разъезд вышел на рокадную, то есть параллельную, дорогу и услышал движение небольшого конного отряда. Разъезд спешился и затаился. Однако он тоже оказался услышан, потому что отряд тоже затаился. Несколько казаков проскользнули к отряду вплотную и смогли различить русскую речь. Отряд оказался разведывательным взводом Восемнадцатого Северского драгунского полка из бригады Иосифа Лукича. Мне привели командира взвода старшего унтер-офицера Буденного. Несмотря на равную же нашей усталость, он был подвижен и жив. Тонкие его усики были лихо подкручены. На груди тускнели два Георгиевских креста. За ночь высохшую, так сказать, амуницию мы оттерли. Но вид наш был замечательно аховый. Представляясь, унтер ― вероятно, немалая бестия ― не удержался оценить глазом этот вид. Я стерпел его вольность.
― Так что, ваше высокоблагородие, исполняющий должность командира взвода четвертого эскадрона!.. ― стал он представляться.
― Стой, унтер! ― остановил я. ― Что значит “исполняющий”? А где же сам командир? Сколько мне помнится, ваш командир ― князь… ― далее я замялся, не схватив сразу в памяти фамилию кабардинского князька, командира этого взвода. Я не обладал памятью Александра Васильевича Суворова или памятью Наполеона, но многих офицеров корпуса, особенно, как бы это сказать, экзотических внешностью и манерами, не говоря уж о профессиональности и отваге, я без труда запоминал. Каков был взводный командир этого унтера в плане отваги или службы, я не знал. А запомнил я его за сверхмерное изящество, уже этакое манерничанье, выдававшее в нем явный порок. Именно какой порок мог угнездиться в этом князьке ― я не брал себе труда гадать. Мне не было до него дела. Как, кажется, ему не было дела до меня, обыкновенного армейского мерина, хотя и не без определенной экзотики, но все-таки не князя или кого там из родовитых.
― Где же князь? ― спросил я.
― Их сиятельство поручик Улагай болеют! ― с какой-то будто скрываемой, но оттого явно выпирающей иронией отчеканил унтер Буденный. Все-таки бестией он выходил подлинной.
Я хмуро велел ему докладывать дальше.
― А мы, ваше высокоблагородие, ничего о полку сказать не можем. Нам был приказ командира полка их высокоблагородия полковника Гревса разведывать наш левый фланг. А потом полку был дан приказ уходить. Так что мы теперь взводом сами к полку пробиваемся! ― сказал унтер.
― Отстал от полка? ― уточнил я.
― Так точно, отстали! ― согласился унтер. ― Разрешите доложить, мы вышли на город Бакубу. Я послал донесение в полк. А оттуда посланный вернулся ни с чем. Говорит, полка нету, никого нету ― только турецкие разъезды и транспорты. Полк и вся бригада, выходит, ушли! Мы повернули тоже. По дороге взяли транспорт в двадцать мулов и пленных.
― А ты часом, братец, не сочиняешь про Бакубу? Ведь это от нас было верст сто двадцать! И потом, как же это командир полка вас не известил? ― не поверил я унтеру.
― Так что, ваше высокоблагородие, мы перерезали дорогу на Багдад около местечка Кала. В конной атаке мы изрубили два батальона пехоты. Потом мне был приказ пройти в сторону Багдада сколько можно. Я и прошел, ваше высокоблагородие! ― не отвел глаз, как того можно было ожидать при лжи, унтер Буденный.
И все-таки я ему не поверил. Это было невероятно, чтобы взвод драгун прошел такое расстояние туда и обратно совершенно незамеченным, как невероятно было и то, что командир полка мог бросить свой взвод. Командира северцев полковника Александра Петровича Гревса я знал шапочно. Северцами командовать он был назначен в канун нашего рейда на соединение с британцами. Но у него была война с Японией, на которой он получил Георгиевское оружие. Да и просто дать задачу “пройти в сторону Багдада сколько можно”, а потом молчком убраться ― это у меня не укладывалось. Разбираться же времени не было. И я только еще раз спросил:
― Не сочиняешь ли, а, братец?
― Никак нет, ваше высокоблагородие! ― не моргнул глазом унтер.
― Отставших и больных нет? ― спросил я.
― Отставших нет. А больным как не быть. Половина взвода хворая. Зелень на зелени сидит и зеленью блюет, ваше высокоблагородие! ― сбавил тон унтер.
― И с полком или с кем-либо никакой связи нет? ― спросил я, получил отрицательный ответ и приказал: ― В таком случае взвод переходит в мое подчинение!
― Слушаюсь! ― кинул руку к бескозырке унтер и вдруг как бы даже обмяк: ― Ваше высокоблагородие, хлебушка бы нам хоть крохи!
Этакого деликатеса мы сами не знали уже несколько суток.
― Выйдем к своим, я лично похлопочу вам о белом каравае! ― сказал я и спросил, вдруг вспомнив про вчерашнее дело в болоте.
― Так точно, вчера к вечеру впереди нас орудийную стрельбу мы слышали. Мы было подумали, что фронт настигаем. А только за всю ночь, кроме вас, никого не достигли! ― опять взял под бескозырку унтер.
― И ни сзади вас, ни впереди вас никакого движения вы не наблюдали? ― спросил я и опять получил отчетливое “никак нет!”.
