Между тем бронелетучка, до этого скрытая от глаз белых зданием депо, выкатилась на открытое место и, влекомая непрерывно гудящим паровозом, покатилась прочь от станции. С углярки, борта, которой были надставлены двумя рядами бревен, тявнула горная пушка и снаряд полетел неведомо куда.
Белые, видя бегство бронепоезда, посчитали дело законченным и двигались к вокзалу густой цепью. Некоторые взяли винтовки на ремень. Ожидая, когда они достигнут середины привокзальной площади, Евдокимов гадал, куда девался офицерский батальон и есть ли у белых артиллерия. Но вот шедший впереди прапорщик перешагнул невидимую черту, и разом затрещали пулеметы с водокачки и со второго этажа вокзала, хлопнул ружейный залп. Фуражка с прапорщика слетела, он схватился ладонями за голову, опустился на колени и повалился на бок. Закричали раненые. Площадь словно вымело, прапорщик и еще десяток солдат остались на ней лежать, остальные отхлынули в проулки и открыли ответную стрельбу. Но скоро пули обороняющихся заставили их отойти еще дальше. Через полчаса вялой перестрелки в дальнем конце улицы показалось облако пыли, и две артиллерийские упряжки остановились возле трупа Озолина. Прислуга развернула орудия, и первые снаряды провыли над крышей вокзала. Евдокимов крикнул пулеметчикам, чтоб спускались вниз. Из палисадников по зданию вокзала хлестнули пулеметные очереди. Вернувшаяся бронелетучка пыталась действовать своей пушчонкой, но несколько взорвавшихся на насыпи снарядов заставили Пржевальского отвести ее за депо.
— Все уходи! — закричал Евдокимов, рванул за шкирку ближнего красноармейца и, толкнув его к дверям, бросился вслед за ним.
Выскочили, залегли на путях. Следующий залп угодил точно. Внутри вокзала рвануло, из окон брызнули уцелевшие стекла. Посыпались кирпичи. Вспомнив о пулеметчиках на втором этаже, Евдокимов оглянулся, но не увидел их, похоже было на то, что они не успели выбежать. Раздалось еще несколько взрывов. Было ясно, что если вокзал развалится, то на том оборону станции Незванка можно считать оконченной. Однако стены добротной кирпичной кладки устояли.
Пока что устояли. — уточнил про себя Евдокимов.
Завывая сиреной подошла бронелетучка. Из паровозной будки скалился Пржевальский и что-то кричал, но его не было слышно.
Рядом мешком упал запыхавшийся связной от Денисенки, взвод которого занимал два дома правее вокзала и сказал, что в садах полно офицерья.
— Беги на броневик, пусть прикроет.
Связной завертел головой и, наконец, увидев за спиной вагоны бронепоезда, скачками бросился туда. Евдокимов увидел, как несколько рук втащили его в блиндированный вагон. Заря Свободы покатилась на правый фланг.
Белые перенесли огонь. Теперь снаряды рвались вокруг водокачки, пулемет с которой, не переставая, бил короткими очередями, не давая никому выйти на площадь.
Евдокимов встал и повел бойцов обратно в здание вокзала. Здесь все было завалено рухнувшей штукатуркой и битым кирпичом. У стены лежало несколько убитых. Трудно было сообразить, погибли они в начале боя, или их, замешкавшихся, накрыло снарядом.
— К окнам, к окнам. — закричал Евдокимов, а сам побежал по лестнице наверх, на второй этаж.
Пулеметчиков он увидел сразу. Первый номер лежал лицом вниз в луже крови, припорошенной известкой, рядом с опрокинутым на бок максимом. Второй, в задравшейся фуфайке, хрипел, отброшенный взрывом на несколько шагов. Но пулемет был в исправности. Едва Евдокимов заправил ленту и проверил прицел, как белые пошли в атаку. На голом, как ладонь, пространстве шансов у атакующих не было. Одной длинной очереди хватило, чтоб отогнать их. Трупов на привокзальной площади прибавилось. Плохо же было то, что замолчал пулемет на водокачке. Евдокимов подумал, что у белых хороший наводчик и, представив, как тот сейчас подкручивает маховички, выцеливая его, Евдокимова, подхватил патронные коробки и поволок пулемет вниз, ежесекундно ожидая взрыва. Но белые почему-то медлили.
Стрельба, между тем, сместилась на правый фланг. Дело там заваривалось нешуточное. К звукам ружейной пальбы прибавился заполошный треск пулеметных очередей. Пржевальский, видать, патронов не жалел. Несколько раз тявкнула горная пушка.
— Уходят. — сказал кто-то рядом. Действительно, было видно, как из проулка подогнали лошадей и прислуга цепляет пушки на передки. — На поляка пошли.
— Егорчев, летом к Пржевальскому, пусть забирает Денисенку и — сюда.
— Понято. — Белобрысый Егорчев вытер окровавленную щеку и, повернувшись, побежал.
— Все. Пошли.
На улице потемнело. Первый порыв ветра наклонил верхушки деревьев, закружились, сорванные с веток листья. Крупные капли с шипением упали в пыль.
— Давай к насыпи. Убитых — в теплушку. Раненых — в вагон. — приказал Евдокимов. — Двое со мной. — И побежал к водокачке, у подножья которой обнаружил пулеметчика Севку Володимерова, сидящего на земле в обнимку с ручным пулеметом.
— Почему спустился? — спросил Евдокимов.
— Мочи не стало! — плачущим голосом закричал Севка. — Вот и спустился. А Леху по стенке размазало.
— Встать. — Евдокимов пнул его в бок. — И, сказав, чтоб его ждали внизу, полез на водокачку, гоня дрожащего Севку впереди себя по узкой винтовой лестнице.
Севка не врал. Крыша была снесена напрочь, а на то, что осталось от Лехи Габийдулина, было страшно смотреть. Зато обзор был хороший. Узкие окошки, более похожие на бойницы, выходили на все четыре стороны.
— Смотри за площадью. — сказал Евдокимов. — И чтоб ни одна тварь не высунулась.
Севка трясущимися руками положил ствол Льюиса на подоконник и, не целясь, выпустил короткую очередь.
— Во, молодец. — похлопав его по плечу, комроты перешел к другому окну. Отсюда было видно, как взвод Денисенки лезет на груженую шпалами платформу, затаскивая туда тела убитых, как раненых подсаживают в классный вагон. Наконец бронелетучка дала задний ход. И вовремя, под насыпью взметнулись фонтаны земли. Орудия белых сменили позицию.
Внизу застучали каблуки. В проеме люка показалась кошачья голова Пржевальского. Протиснувшись наверх, он отряхнулся и выглянул на площадь. Дрейфят белогады?
— Ага. — ответил Евдокимов. — Севки боятся.
— Я сам боюся. — отозвался тот и, заметив движение в палисаднике, проверил его короткой очередью. Оттуда ответили из двух пулеметов. Несколько пуль влетели внутрь и, отрикошетив от стен, завизжали, задевая шестеренки насоса. Все пригнулись. Севка, присевший у подоконника на корточки, повернул белое, как полотно, лицо. — Ну, чистая же мышеловка, товарищ командир.
— Ты, Севка, это, — посоветовал Пржевальский. — не стрелял бы пока. Паша, думай быстрей. У нас четверть часа, не больше.
— Меньше. — разглядывая станцию, ответил Евдокимов.
— Что такое? — Пржевальский подошел к нему. — Дьявол!
Сразу за выходными стрелками, со стороны Овражного, насыпь поворачивала, огибая заросший березняком холм, приближаясь к его обрывистой стороне почти вплотную. Их разделяло только заболоченное русло ручья. На самом краю обрыва, в густой траве лежали, рассыпавшись в цепь, люди в черных мундирах.
— Корниловцы, что ли?
— Они. — ответил Евдокимов. — Цепкие сволочи.
— Так, — пригляделся поляк, — и пулемет у них. Плохо. Причешут сверху, мало не покажется.
Евдокимов забрал у Севки железяку льюиса. — Сколько дисков?
— Два осталось. — Севка снял с пояса диски.
— А за пазухой?
— Ой, забыл. — пулеметчик достал из-за пазухи третий диск и отдал его комроты.
— Значит так, Вацик, играй отправление. Меня не ждите, Бог даст, догоню. Больше приказаний не будет, дальше — по обстановке. Все, катитесь.
Севка посыпался по лестнице вниз, а Пржевальский на секунду задержался. — За Овражным, версты четыре, лесная ветка отходит, думаю поезда туда загнать, имей в виду.
— Хорошо.
— Бывай.
— До скорого. — Евдокимов перенес пулемет и стал ждать.
Это не заняло много времени. Выскочивший под дождь Пржевальский, скрестив руки над головой, закричал — По вагонам. — и поднялся в будку машиниста. Бронелетучка тронулась. Одновременно с ней пошел второй поезд, но притормозил у выходной стрелки, пропуская Зарю Свободы вперед, и далее уже двигался вслед за ней, держа дистанцию в пару десятков шагов. Как только последний вагон миновал семафор, выходные стрелки взлетели на воздух. Звук взрыва послужил белым сигналом к новой атаке, но теперь по ним никто не стрелял, и через несколько минут они уже занимали вокзал. А посреди площади остановились взмыленные артиллерийские упряжки. Отсюда насыпь, до самого поворота, отлично простреливалась. Белым не хватило пяти минут. Четверть часа, предсказанная Пржевальским, еще не кончилась.
Евдокимову это было теперь без разницы, он смотрел в другую сторону.
