понял, чтó меня всю дорогу так раздражало, сбивало: противоречие между словами, которые он проговаривал – и тем, что у нас, у актёров, называется «задача» или «посыл». Словами он убеждал согласиться (может быть, по обязанности, отрабатывая программу) – а интонацией внушал: «откажись, откажись…» Дёргал меня одновременно в противоположные стороны, как Тянитолкай…
– Нет, подождите! – я как бы схватил его за рукав. – Но хоть предупредить семью я могу?
– Мы поставим, – он явно был разочарован, – вашу семью в известность…
– А театр?! У меня послезавтра спектакль!..
– Вас заменят. Знаете, Алексей Юрьевич, не ищите сейчас аргументы. Это вопрос исключительно вашего внутреннего решения. Если такое решение есть – обстоятельства не помеха. Если решения нет – найдётся масса причин…
– Вы даже успели в театре поговорить?
– Вы заняты по большей части в дублирующем составе. Если честно, касса от вас практически не зависит. А вернётесь – мегазвездой. Так что театр только за.
– Но звонить домой я смогу?
– Вы сможете писать письма. И получать ответы. А вот звонить… Понимаете, вы ведь не в состоянии двадцать четыре часа в сутки играть. Никто не может. Значит, необходима полная перестройка сознания. Вы должны вырваться из две тысячи двадцатых годов и полностью погрузиться в тысяча восемьсот тридцатые. Тогда, увы, не было телефонов… – Я чувствовал всё яснее, что он разговаривает не со мной, а через мою голову с кем-то другим, с кем-то для него важным. – Кроме того, живой разговор тяжело контролировать. Мы делаем большие ставки на этот проект и не хотим допустить, чтобы какая-то информация преждевременно просочилась… Письмо-то мы прочитаем…
– То есть?
– Ваше письмо. Конечно. И все письма к вам. Обязательно. Вы всё время под камерами, миллионы зрителей на вас смотрят. Каждое слово, которое вы произнесли, написали…
– Вы что, с ума сошли?! Это гестапо, что ли? Концлагерь?!
– Вы отказываетесь?
– Я… чтобы вы читали мои письма к жене? Да, отказываюсь!
– От нашего – предложения – вы – отказываетесь, – промурлыкал мой собеседник уже с нескрываемым облегчением. Он меня провоцировал, провоцировал – и добился! Я заорал:
– Да! Да! Нет! Это что вообще всё такое? Что это за фашизм? Я живой человек! У меня был адский день, у меня лопается голова, у меня болен ребёнок! Я есть хочу! Идите на хер с вашими миллионами! Завтра – если хотите меня, поговорим завтра нормально на свежую голову, а сейчас – нет! Завтра – да, сейчас – нет!..
– Повисите минуту, – совершенно спокойно и деловито ответил голос в наушнике и пропал.
5
Во время нашего разговора на мониторе стояла, иногда чуть подрагивая, картинка – туннель в темноту, на фоне туннеля два белёсых пятна: один птенец долбит клювом другого, как этот голос долбил меня – и додолбил. По нижней границе экрана тянулась дрожащая ярко-зелёная пиксельная полоса, что-то напоминала из прошлой жизни, я никак не мог сообразить, чтó…
Хорошо помню свои тогдашние ощущения. В студии полумрак. Пахнет дешёвым чистящим средством и пылью. Стол под локтями, со сколами и царапинами – такой же тоскливый, как эта отдушка. На стенах звукоизоляционные панели в дырочку. Как будто каждая дырочка – это окно, из каждой дырочки на меня смотрят те самые миллионы несостоявшихся зрителей…
Сейчас он вернётся и скажет: спасибо, Алексей Юрьевич, вы свободны. И всё. Главной роли на Первом канале нет. Сказочных миллионов – нет. Есть только счёт из больницы – и ни малейших шансов этот счёт оплатить. Только что этот шанс на меня упал с неба, невероятным, волшебным образом, – и я сам, своими руками, поганым своим языком…
Не знаю, сколько прошло минут, три или десять, – в общем, когда он вернулся, я был готов абсолютно на всё.
Но грызун-то в наушнике этого знать не мог. Когда он снова заговорил, меня удивило, насколько иначе звучит голос – без всяких прежних цоканий и пританцовываний, а совершенно прямо и сухо:
– Алексей Юрьевич, мы в курсе вашей ситуации. Несколько месяцев тому назад вы сказали в частной беседе, что если бы могли отдать жизнь за… – послышался бумажный шелест. – Цитирую: «не задумался бы ни на секунду. Только бы он был здоров». И сегодня вы повторили, что… – Звук перелистываемой страницы. – «Нет сил жить». И в шутку просил себя «заказать». Говорил: «закажи меня».
– Погодите, откуда… вы прослушивали меня? Слежка?
– Ну что вы, Алексей Юрьевич, не фантазируйте. У нас и возможностей таких нет. Хорошо отработал кастинг-директор, навёл справки. Коллеги за вас искренне переживают, хотят помочь вам… Сейчас важно другое. Мы вам даём ту возможность, которую вы себе воображали. Вы же артист, фантазия у вас хорошая. Представьте: вы вышли из студии, вы спустились на лифте, прошли через проходную, вышли на улицу Королёва – и вас сбила машина. Насмерть. Прямо перед Телецентром. И всё, вы не можете посоветоваться с женой.
Я подумал: а было бы хорошо. Если сразу.
– Ваша прежняя жизнь завершилась. Точнее сказать: прервалась на неопределённое время. Зато во время этого перерыва ваша семья получает три тысячи долларов в день. На эти средства оплачивается лечение. Плюс остаётся вполне достаточно для безбедного существования. Больше того: если растёт стоимость медикаментов – пропорционально растёт оплата. Если нужен аванс на лечение – мы авансируем. Это прописано в договоре. На этих условиях – вы отдали бы свою жизнь? …Повторяю вопрос: вы отдали бы свою жизнь?
– Да.
– Подписывайте.
Больше не было в голосе никакого Тянитолкая, он давил напролом. Даже что-то буквально лязгнуло металлическое.
– Выдвиньте средний ящик. Видите папку?.. Откройте.
Толстая пачка страниц.
– Ручка должна быть внутри.
– Но… я хотя бы могу прочитать?
– Читайте. На самом деле, контракт очень простой. У вас – никаких прав. Кроме одного: права получать в день три тысячи долларов. Все остальные права вы отдаёте Телекомпании «Первый канал». Права на ваше изображение во всех видах, на всё, что вы скажете или напишете, пока действует договор, Телекомпания получает бессрочно. Конфиденциальность – бессрочно. Вот, в общем, и всё. Обманывать вас не в моих интересах. Наоборот, всё важное я с вами сейчас проговариваю максимально отчётливо. Здесь со мной присутствуют два свидетеля и нотариус. Кроме того, ведётся аудио- и видеозапись нашей беседы.
– Вы говорите «пока действует договор»?..
– Да, пока вы заняты на проекте. Односторонне расторгнуть контракт вы не можете. Сиречь, не можете соскочить. А вот Телекомпания имеет право расторгнуть в любой момент. Например, если вы плохо играете. Но в этом случае всё заработанное остаётся при вас. Кроме пункта… обратите внимание, глава пять, пункт
