знал я французский – я же не переводчик, не синхронист, я актёр! Дайте текст – я прочту. Нет ножек – нет варенья.
Но Галка прямо взмолилась: мол, у неё уже с начальством трения из-за ребёнка, она мать-одиночка, то уйти надо пораньше, то ещё что-то, премию не дадут, миленький, говорит, ты же сможешь, ты же звезда… А я сейчас думаю: может, Галка тоже была с ними заодно? «Премию не заплатят», какой-то бред ведь, да?..
Нет, не верю. Она не актриса, она бы так не сыграла. И просто хорошая девка, не стала бы меня подставлять. Тем более, она в курсе моей ситуации…
Короче, вы понимаете, мне симпатичная барышня, мать-одиночка, говорит «миленький, ты же сможешь». Я говорю: ладно, пробуем.
Где-то мне попадалось такое сравнение, образ – «яйцо, катящееся по нитке»: смысл в том, что каждую секунду должно упасть и разбиться, но катится, катится и не падает…
Вот так же и я с этим французским текстом: воркую что-то, леплю, помню, про рулевые перья… Не дай бог, думаю, услышит биолог какой-нибудь… Галка смеётся, а я же артист, когда меня хвалят, я расцветаю…
Ну отвратительно мало платят за эту работу. Позорно мало. Если представить ту адскую цифру из Гемоцентра как бочку или как ванну, то каждое озвучание – это даже не рюмка, это пипетка. Или полпипетки…
Тогда зачем вообще?
Я не знаю. А какие у меня варианты? Бросить? Лечь и не шевелиться? Запить? Если честно – я за. Но что дальше? Откажусь раз, другой – и всё, больше не позовут. Знаете, сколько кругом голодных актёров? И с каждым годом всё больше, и все талантливые, молодые…
А тут уже всё знакомо: третий этаж, коридор, дверь, рычаг, стены в дырочку, на столе лампа, под лампой кусок ковролина, чтобы листы не шуршали на гладком. Всё самое что ни на есть дешманское канцелярское, и стол, и лампа, – а микрофон на кронштейне внушительный, с сеточкой ветрозащиты, на микрофоне не сэкономили, и мне приятно, что мой голос звучит со всеми низами, обертонами… Сижу прижатый столом, наушники, темнота, только стол освещён и странички под лампой, экран монитора – и постепенно внешняя жизнь глохнет, меркнет, я ближайшие три часа в мире птиц.
2
Вот наверняка вы не знаете, что в Намибии… или в Замбии, в Гамбии?.. Нет, кажется, всё же в Намибии живёт такая птичка – медоуказчик.
Если в радиусе двадцати, тридцати, пятидесяти километров гнездятся пчёлы, птичка их неизвестным науке способом чует. Аборигены внимательно смотрят, куда она полетит, идут вслед за птичкой, находят пчелиные гнёзда. Выкуривают оттуда пчёл, мёд забирают себе, а птичкам оставляют пустые соты. Потому что эти медоуказчики едят воск, из которого сделаны соты. Такой удивительный симбиоз птицы и человека.
Но фильм не про симбиоз, а про – внимание! – каинизм. Это реальный научный термин: когда детёныш животного убивает своих братьев или сестёр. Называется синдром Каина, каинизм.
Больше чем половина фильма – съёмки через приборы ночного видения. Там ведь жарко, в условной Намибии, поэтому жизнь начинается вечером, как в актёрской семье. Помню кадры, когда в темноте какое-то копошение, земля сыплется, проседает – и из норы выползает маленькая землеройка. У неё хоботок неприличного вида, подвижный, и очень смешно усы торчат во все стороны. Камера ночного видения, если я правильно понимаю, реагирует на тепло: землеройка белёсая и похожа на привидение. Выцарапывается, выскребается из-под земли, тычется хоботком во все стороны, скрипит, цвиркает, потом нырк в темноту! – и исчезла.
Восходит солнце. Другая птичка – не медоуказчик, а… сейчас не помню, как называется, – роет норку, чтобы отложить туда яйца. Чтобы они на солнце не испеклись. Натурально, птица лапами роет глубокую длинную нору, как крот. Откладывает туда яйца и улетает.
Тогда уже знакомый нам медоуказчик проводит операцию внедрения. Ждёт, пока эта другая порядочная птица куда-нибудь упорхнёт по делам, быстренько залезает в чужую норку и откладывает там яйцо – своё. Рядом с яйцами пчелоеда. Вспомнил! эта вторая птичка называется пчелоед. Видите, у них в Намибии всё как-то вертится вокруг пчёл…
Итак, мы видим в норе три яйца: два поменьше – законные, честно отложенные пчелоедом, и одно побольше – яйцо диверсанта-медоуказчика. Пчелоед честный, но глупый, он не помнит, сколько яиц отложил, или не умеет считать до трёх, в общем, его эта ситуация не смущает.
Первым вылупливается (вылупляется?) птенец медоуказчика. Он страшный, голый, волосики редкие, шейка тоненькая, а клюв – несоразмерно массивный и тяжеленный. Поэтому голова на жалкой шейке болтается туда-сюда. Авторы фильма особенно отмечали, что на этом клюве присутствует некий особый крючок, и называли этот крючок почему-то «мембранным». По-моему, это был какой-то дефект перевода.
Идиот пчелоед не понимает, что птенец чужой, кормит его усатыми африканскими насекомыми, а тот от жадности аж трясётся, жрёт эти ножки и крылышки и растёт не по дням, буквально, а по часам.
В детстве я читал сказку Чуковского «Бибигон», там заглавный герой попадает в гнездо, – и до сих пор помню детское отвращение: какие в этом гнезде были птенцы – безмозглые, жадные и жестокие.
Всё выглядит ещё замогильнее, когда снято на инфракрасную камеру, с зеленоватой подсветкой: норка в увеличении смотрится как пещера; песчинки и земляные катышки – как валуны; травинки и корешки – кривые деревья, лианы, а птенец – абсолютно исчадие ада: голый череп с огромным клювом, на клюве этот зловещий крючок…
Вы помните, что в норе ещё два яйца, а там – будущие невинные жертвы. Проходит три дня, жуткий медоуказчик отъелся, окреп, на нём даже отросли зачатки будущих перьев – наконец, по яйцу ползёт трещина и… у меня кончился текст.
И ведь было же ощущение, когда читал, что слишком тонкая пачечка. Но я не думал об этом: внимание на экран. А страниц меньше, меньше, последняя… всё. Картинка есть, голос за кадром идёт, а письменного перевода нет. У меня полное дежавю. Та же студия, только две недели назад была Галка, а тут этот одутловатый. Я ему говорю: не может так быть, два раза в одну воронку.
Он говорит: почему, наоборот. И что-то такое втирает (я в студии, он за стеклом, то есть я слышу его в ушах), – втирает, надо сказать, довольно правдоподобно: мол, такая фигня у них через раз – именно с этими циклами про животных. Якобы эти программы по левой лицензии слили через какой-то Тайвань – то ли украли, то ли полуукрали…
И ноет, что делаем под эфир,
